Илья Ильф: жизнь и трагическая судьба создателя «12 стульев. Ильф и петров о советской эпохе Любовь, или квартирный вопрос

Роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев», встретившийся с читателем в первой половине 1928-го, в течение года после публикации совершенно не рецензировался. Одна из первых статей об этом произведении появилась только 17 июня 1929 года.
Рецензия Анатолия Тарасенкова так и называлась: «Книга, о которой не пишут».
Наследие Ильфа и Петрова – это не только художественные произведения, но и публицистические очерки, заметки и записные книжки, благодаря которым можно узнать многое о современниках писателей и об эпохе, в которую им довелось жить. «Когда я заглянул в этот список, то сразу увидел, что ничего не выйдет. Это был список на раздачу квартир, а нужен был список людей, умеющих работать. Эти два списка писателей никогда не совпадают. Не было такого случая».
«В 10.20 выехал из Москвы в Нижний. Огненный Курский вокзал. Ревущие дачники садятся в последний поезд. Они бегут от марсиан. Поезд проходит бревенчатый Рогожский район и погружается в ночь. Тепло и темно, как между ладонями».


Илья Ильф
«Минеральные Воды. Еле-еле съели баранину. Прибыли в Пятигорск, беседуя с человеком закона о холерных бунтах 1892 года в Ростове. Штрафы он оправдывает.
В Пятигорске нас явно обманывают и прячут куда-то местные красоты. Авось могилка Лермонтова вывезет. Ехали трамваем, которым в свое время играл Игорь. Приехали к цветнику, но его уже не было. Извозчики в красных кушаках. Грабители. Где воды, где источники? Отель «Бристоль» покрашен заново на деньги доверчивых туристов. Погода чудная. Мысленно вместе. Воздух чист, как писал Лермонтов…»
Илья Ильф «Записные книжки»
«Рассрочка - это основа американской торговли. Все предметы, находящиеся в доме американца, куплены в рассрочку: плита, на которой он готовит, мебель, на которой он сидит, пылесос, при помощи которого он убирает комнаты, даже самый дом, в котором он живёт, - всё приобретено в рассрочку. За всё это надо выплачивать деньги десятки лет.
В сущности, ни дом, ни мебель, ни чудные мелочи механизированного быта ему не принадлежат. Закон очень строг. Из ста взносов может быть сделано девяносто девять, и если на сотый не хватит денег, тогда вещь унесут. Собственность даже подавляющего большинства - это фикция. Всё, даже кровать, на которой спит отчаянный оптимист и горячий поборник собственности, принадлежит не ему, а промышленной компании или банку. Достаточно человеку лишиться работы, и на другой день он начинает ясно понимать, что никакой он не собственник, а самый обыкновенный раб вроде негра, только белого цвета».


Штат Аризона, фотография Ильи Ильфа «Американцы ездят быстро. С каждым годом они ездят всё быстрее - дороги с каждым годом становятся всё лучше, а моторы автомобилей всё сильнее. Ездят быстро, смело и, в общем, неосторожно. Во всяком случае, собаки в Америке больше понимают, что такое автомобильная дорога, чем сами автомобилисты. Умные американские собаки никогда не выбегают на шоссе, не мчатся с оптимистичным лаем за машинами. Они знают, чем это кончается. Задавят - и всё. Люди в этом отношении как-то беззаботнее».
Илья Ильф, Евгений Петров «Одноэтажная Америка»
«В 1923 году Москва была грязным, запущенным и беспорядочным городом. В конце сентября прошел первый осенний дождь и на булыжных мостовых грязь держалась до заморозков. В Охотном ряду и в Обжорном ряду торговали частники. С грохотом проезжали ломовики. Валялось сено. Иногда раздавался милицейский свисток, и беспатентные торговцы, толкая пешеходов корзинками и лотками, медленно и нахально разбегались по переулочкам. Москвичи смотрели на них с отвращением. Противно, когда по улице бежит взрослый бородатый человек с красным лицом и вытаращенными глазами. Возле асфальтовых котлов сидели беспризорные дети. У обочин стояли извозчики - странные экипажи с очень высокими колесами и узеньким сидением, на котором еле помещались два человека. Московские извозчики были похожи на птеродактилей с потрескавшимися кожаными крыльями - существа допотопные и к тому же пьяные. В том году милиционерам выдали новую форму - черные шинели и шапки пирожком из серого искусственного барашка с красным суконным верхом. Милиционеры очень гордились новой формой. Но еще больше гордились они красными палочками, которые были им выданы для того, чтобы дирижировать далеко не оживленным уличным движением.
Москва отъедалась после голодных лет. Вместо старого, разрушенного быта создавался новый. В Москву понаехало множество провинциальных молодых людей для того, чтобы завоевать великий город. Днем они толпились возле биржи труда. Ночевали они на вокзалах и бульварах. А наиболее счастливые из завоевателей устраивались у родственников и знакомых. Сумрачные коридоры больших московских квартир были переполнены спящими на сундуках провинциальными родственниками».
Евгений Петров «Из воспоминаний об Ильфе»


Евгений Петров
«Незадолго до вероломного нападения фашистов на Советский Союз мне привелось побывать в Германии.
Уже в вагоне немецкого поезда стало ясно, что Германия совсем не похожа на ту, которую я видел и знал до прихода гитлеровцев к власти. От спального вагона «Митропа» (когда-то они были образцом чистоты и комфорта) осталось одно лишь роскошное название. Потолки купе и коридора превратились из белых в какие-то бурые, обшарпанные. Полированное дерево мебели было в царапинах, пол грязноват. От двери купе отстала длинная металлическая полоска и больно царапала тех, кто имел неосторожность к ней приблизиться. Проводник покачал головой, потрогал полоску пальцем, сделал неудачную попытку справиться с ней при помощи перочинного ножа, потом махнул рукой. Все равно! В заключение проводник обсчитал нас на несколько марок - случай, который едва ли мог произойти в догитлеровской Германии.
И уж совсем никак не могло случиться в старой Германии то, что произошло со мной в приличной берлинской гостинице на Фридрихштрассе. Если бы это случилось с кем-нибудь другим, я ни за что не поверил бы! У меня в номере гостиницы просто-напросто украли колбасу, фунта полтора московской колбасы, и булку, завернутые в бумагу».
Евгений Петров «В фашистской Германии»
Источники:
Ильф И. Петров Е. «Одноэтажная Америка»
Ильф И. «Записные книжки»
Петров Е. «Из воспоминаний об Ильфе»
Петров Е. «В фашистской Германии»

Сочинения

  • роман «Двенадцать стульев » (1928);
  • роман «Золотой телёнок» (1931);
  • новеллы «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска » (1928);
  • фантастическая повесть «Светлая личность»;
  • новеллы «Тысяча и один день, или Новая Шахерезада » (1929);
  • сценарий фильма «Однажды летом» (1936);
  • повесть «Одноэтажная Америка » (1937).

Собрание сочинений Ильи Ильфа и Евгения Петрова в пяти томах было повторно (после 1939 года) издано в 1961 году Госиздательством художественной литературы. Во вступительной статье к этому собранию сочинений, Д. И. Заславский писал:

Судьба литературного содружества Ильфа и Петрова необычна. Она трогает и волнует. Они работали вместе недолго, всего десять лет, но в истории советской литературы оставили глубокий, неизгладимый след. Память о них не меркнет, и любовь читателей к их книгам не слабеет. Широкой известностью пользуются романы „Двенадцать стульев “ и „Золотой телёнок “.

Экранизации произведений

  1. - Однажды летом
  2. - Совершенно серьёзно (очерк Как создавался Робинзон)
  3. - Ехали в трамвае Ильф и Петров (по мотивам рассказов и фельетонов)

Интересные факты из биографии писателей

Через несколько лет после начала совместной творческой деятельности Илья Ильф и Евгений Петров написали (в 1929г.) своеобразную «двойную автобиографию» (текст можно прочесть: Ильф И., Петров Е., Собрание сочинений в 6-ти томах. Т.1, Москва, 1961, с.236), в которой с присущим им замечательным юмором рассказали о том, как родились, росли, мужали и наконец соединились (в 1925г.) две «половины» автора «Двенадцати стульев», сатирической повести «Светлая личность», гротескных новелл «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» и проч.

Илья Ильф родился в семье банковского служащего и в 1913г. окончил техническую школу. Работал в чертёжном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе и на фабрике ручных гранат. После чего стал статистиком, потом - редактором юмористического журнала «Синдетикон», в котором писал стихи под женским псевдонимом, бухгалтером и членом Президиума Одесского союза поэтов.

Евгений Петров родился в семье преподавателя и в 1920г. окончил классическую гимназию, после чего сделался студентом Украинского телеграфного агентства. После, в течение трёх лет, служил инспектором уголовного розыска. Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины. В 1923г. Евгений Петров переехал в Москву, где продолжил образование, одновременно работая в юмористических газетах и журналах. Написал несколько книжек юмористических рассказов.

Евгений Петров был младшим братом известного советского писателя Валентина Катаева.

Память

  • Писателям открыты памятники в Одессе . Памятник, показанный в конце фильма «Двенадцать стульев» (1971), в действительности никогда не существовал.
  • Пропагандирует произведения своих «двух отцов» дочь Ильфа - Александра, которая работает редактором издательства, где переводит тексты на английский язык. К примеру, благодаря её труду в издание вышла полная авторская версия Двенадцати стульев, без цензуры и с невключенной в ранние тексты главой.

См. также

Категории:

  • Персоналии по алфавиту
  • Писатели по алфавиту
  • Писатели СССР
  • Соавторы
  • Ильф и Петров
  • Персоналии, известные под литературными псевдонимами

Wikimedia Foundation . 2010 .

  • Задница
  • Эффект домино

Смотреть что такое "Ильф и Петров" в других словарях:

    Ильф и Петров - писатели, соавторы. Илья Ильф (настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) (1897, Одесса 1937, Москва), родился в семье банковского служащего, после окончания технической школы работал чертёжником, телефонным монтёром, токарем,… … Москва (энциклопедия)

    ИЛЬФ И ПЕТРОВ - ИЛЬФ И. и ПЕТРОВ Е., русские писатели, соавторы: Ильф Илья (настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897 1937), Петров Евгений (настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев; 1902 42; погиб на фронте). В романах Двенадцать… … Русская история

    Ильф и Петров - … Орфографический словарь русского языка

    Ехали в трамвае Ильф и Петров - Жанр комедия Режиссёр Виктор Титов Автор сценария Виктор Титов В глав … Википедия

    Ехали в трамвае Ильф и Петров (фильм) - Ехали в трамвае Ильф и Петров Жанр Комедия Режиссёр Виктор Титов В главных ролях Оператор Георгий Рерберг Кинокомпания Мосфильм … Википедия

    ЕХАЛИ В ТРАМВАЕ ИЛЬФ И ПЕТРОВ - «ЕХАЛИ В ТРАМВАЕ ИЛЬФ И ПЕТРОВ», СССР, МОСФИЛЬМ, 1971, ч/б, 72 мин. Сатирическая ретро комедия. По произведениям И.Ильфа и Е.Петрова. О нравах Москвы времен нэпа на основе фельетонов, рассказов, записных книжек Ильфа и Петрова и кинохроники… … Энциклопедия кино

    Ильф И. и Петров Е. - Ильф И. и Петров Е. Ильф И. и Петров Е. русские прозаики, соавторы. Ильф Илья (настоящее имя Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897, Одесса – 1937, Москва), родился в семье банковского служащего. В 1913 г. окончил техническое училище. Работал в… … Литературная энциклопедия

    Ильф - Ильф, Илья Арнольдович Илья Ильф Илья Ильф Имя при рождении: Иехиел Лейб Арьевич Файнзильберг Дата рождения: 4 (16) октября 1897 … Википедия

    Ильф И. - Ильф И. Ильф И. и Петров Е. русские прозаики, соавторы. Ильф Илья (настоящее имя Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897, Одесса – 1937, Москва), родился в семье банковского служащего. В 1913 г. окончил техническое училище. Работал в чертёжном бюро … Литературная энциклопедия

    ПЕТРОВ Виктор - художник, актер. 1971 ЕХАЛИ В ТРАМВАЕ ИЛЬФ И ПЕТРОВ художник 1973 КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДОКТОРА КАЛИННИКОВОЙ художник 1974 ДОРОГОЙ МАЛЬЧИК художник 1975 ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАША ТЕТЯ! художник 1977 СТЕПЬ художник 1978 ОТЕЦЪ СЕРГIЙ (см. ОТЕЦ СЕРГИЙ (1978)) худ … Энциклопедия кино

Книги

  • И. Ильф. Е. Петров. Собрание сочинений в 5 томах (комплект) , И. Ильф, Е. Петров. Судьба литературного содружества Ильфа и Петрова необычна. Она трогает и волнует. Они работали вместе недолго, всего десять лет, но в истории советской литературы оставили глубокий,…

Едва «12 стульев» вышли в свет, как у Ильфа появились и новые брюки, и слава, и деньги, и отдельная квартира со старинной мебелью, украшенной геральдическими львами.

13 апреля 1937 года в Москве скончался популярный советский писатель Илья Ильф. Родившийся в 1897 году в Одессе, Илья Арнольдович долгое время работал бухгалтером, журналистом и редактором в юмористическом журнале. В 1923 году Ильф переехал в Москву, где он стал сотрудником газеты «Гудок». Во время работы началось творческое сотрудничество Ильи Ильфа и Евгения Петрова, который также работал в «Гудке». В 1928 году Ильф и Петров выпустили роман «Двенадцать стульев», который стал невероятно популярным среди читателей, был экранизирован огромное количество раз в разных странах, а главный персонаж произведения — комбинатор Остап Бендер — стал народным любимцем. Спустя три года Ильф и Петров выпустили продолжение романа о приключениях Бендера — «Золотой теленок», который также стал отечественным хитом. В материале рубрики «Кумиры прошлого» мы расскажем о карьере, жизни и любви популярного писателя Ильи Ильфа.

В первом издании «12 стульев» иллюстратор придал Остапу Бендеру черты известного писателя Валентина Катаева — весельчака и любителя авантюр. Однако у Ильи Ильфа был один знакомый, куда больше годившийся на роль Великого комбинатора…

Из своей богатой событиями биографии Митя Ширмахер охотно сообщал только одно: «Я — внебрачный сын турецкоподданного». На вопрос: «Кто вы по профессии?» — гордо отвечал: «Комбинатор!» Во всей Одессе не было вторых таких френча и галифе, как у Мити: ярко-желтые, блестящие (он сшил их из ресторанных портьер). При этом Митя сильно хромал, носил ортопедический ботинок, а глаза у него были разными: один зеленый, другой желтый.

Ильф познакомился с этим колоритным человеком, которого литературоведы потом запишут в прототипы Остапа Бендера, в 1920 году в одесском «Коллективе поэтов». Отношение к поэзии Митя имел весьма отдаленное, зато вел бурную окололитературную деятельность. Например, выбил у одесского горсовета помещение и деньги на открытие литературного кафе, которое почему-то называлось «Пэон четвертый». За бесплатный ужин там читали свои произведения Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша. Кафе пользовалось немалой популярностью. А в чей карман шел доход — догадаться нетрудно. Митя Ширмахер умел обделывать дела! В то время как во всей Одессе шло «уплотнение» и получить комнату в 10 метров для семьи из пяти человек почиталось за счастье, Митя один ухитрился занять обширную трехкомнатную квартиру, обставленную старинной мебелью, с кузнецовским фарфором, столовым серебром и беккеровским роялем.

В этой квартире проводил веселые вечера весь «Коллектив поэтов». Ильф любил сидеть на подоконнике, иронично улыбаясь негритянского склада губами. Время от времени он изрекал что-нибудь глубокомысленное: «Комнату моей жизни я оклеил мыслями о ней» или «Вот девушки высокие и блестящие, как гусарские ботфорты». Молодой, элегантный, значительный. Даже самая обычная кепка с рынка на его голове приобретала аристократический вид. Что уж говорить о длинном узком пальто и непременном пестром шелковом шарфе, повязанном с элегантной небрежностью! Друзья называли Ильфа «наш лорд». Сходство усугубляла вечная пенковая трубка и Бог знает где раздобытое английское пенсне.

Как-то раз одной знакомой, собравшейся переезжать из Одессы, понадобилось распродать вещи на толкучке. Ильф вызвался помочь. Со скучающим видом подошел к ней, стал прицениваться, нарочито коверкая слова. Перекупщики встрепенулись: раз иностранец готов купить, значит, вещи-то хорошие! Оттеснив Ильфа, они в считаные минуты раскупили все. «И этот сын — артист», — сокрушенно вздыхал отец Ильфа, узнав об этой истории.

10-летний Иехиэль-Лейб (справа) с семьей. 1907 г. Фото: РГБИ

Неудачные сыновья Арье Файнзильберга

Отец, Арье Файнзильберг, был мелким служащим в Сибирском торговом банке. Сыновей у него было четверо (Илья, а вернее Иехиэль-Лейб, был третьим). Арье и не мечтал дать приличное образование всем, но уж старшего-то, Саула, он видел в мечтах солидным бухгалтером. Сколько денег ушло на обучение в гимназии, затем в коммерческом училище — все напрасно! Саул стал художником, переименовавшись в Сандро Фазини (он писал в кубистической манере, со временем уехал во Францию, выставлялся там в модных салонах. А в 1944 году вместе с семьей погиб в Освенциме). Старик Файнзильберг, еле оправившись от разочарования, принялся за второго сына, Мойше-Арона: и снова гимназия, и снова коммерческое училище, и снова непомерные для семьи траты… И снова та же история.

Взяв псевдоним Ми-Фа, юноша тоже подался в художники. С третьим сыном Арье Файнзильберг поступил умнее — вместо коммерческого отдал в ремесленное, где не преподавали ничего лишнего и «соблазнительного», вроде рисования. И некоторое время Иехиэль-Лейб радовал своего старика: стремительно переменив множество профессий от токаря до мастера по глиняным головам в кукольной мастерской, юноша в 1919 году сделался-таки бухгалтером.

Его взяли в финсчетотдел Опродкомгуба — Особой губернской продовольственной комиссии по снабжению Красной армии. В «Золотом теленке» Опродкомгуб будет описан как «Геркулес». Это там в кабинетах причудливым образом сочетались конторские столы с никелированными кроватями и золочеными умывальниками, оставшимися от гостиницы, которая прежде располагалась в здании. А люди часами изображали полезную деятельность, втихую проворачивая мелкие и крупные махинации.

А в двадцать три года третий сын вдруг огорошил отца признанием: мол, его призвание — литература, он уже вступил в «Коллектив поэтов», а службу он бросает. Большую часть дня Иехиэль-Лейб лежал теперь на кровати и думал о чем-то, теребя жесткий завиток волос на лбу. Писать ничего не писал — разве что сочинил себе псевдоним: Илья Ильф. Но почему-то все окружающие были уверены: кто-кто, а уж он-то со временем станет действительно большим писателем! И, как известно, ошиблись только наполовину. В том смысле, что Ильф сделался «половиной» великого писателя. Второй «половиной» стал Петров.

Илья Ильф и Евгений Петров Фото: ТАСС

За золотой портсигар

«Томят сомнения — не зачислят ли нас с Женей на довольствие как одного человека?» — шутил Ильф. Они мечтали погибнуть вместе, в катастрофе. Страшно было подумать, что кому-то из них придется остаться один на один с пишущей машинкой.

Будущие соавторы познакомились в 1926 году в Москве. Ильф перебрался туда в надежде найти какую-либо литературную работу. Валентин Катаев, товарищ по одесскому «Коллективу поэтов», успевший к тому времени сделать в Москве большую писательскую карьеру, привел его в редакцию газеты «Гудок». «Что он умеет?» — спросил редактор. — «Все и ничего». — «Маловато». В общем, Ильфа взяли правщиком — готовить к печати письма рабочих. Но вместо того чтобы просто исправлять ошибки, он стал переделывать письма в маленькие фельетоны. Скоро его рубрика стала любимой у читателей. А потом тот же Катаев познакомил Ильфа со своим родным братом Евгением, носившим псевдоним Петров.

Совсем мальчишкой Евгений пошел работать в украинский уголовный розыск. Самолично произвел дознание по семнадцати убийствам. Ликвидировал две лихие банды. И голодал вместе со всей Украиной. Говорят, это с него писал своего следователя автор повести «Зеленый фургон». Понятно, что Катаев, живя в спокойной и относительно сытой Москве, с ума сходил от тревоги, по ночам видел страшные сны о брате, сраженном из бандитского обреза, и всячески уговаривал того приехать. В конце концов уговорил, пообещав поспособствовать с устройством в Московский уголовный розыск. Впрочем, вместо этого Валентин хитростью заставил брата написать юмористический рассказ, пробил его в печать и путем невероятных интриг добился весьма высокого гонорара. Так Евгений попался на «литературную удочку». Сдал казенный наган, оделся, пополнел и завел приличных знакомых. Единственное, чего ему не хватало, это уверенности в своих силах. Вот тут-то Катаеву и пришла в голову великолепная мысль — объединить двух начинающих писателей, чтобы вместе набивали руку в качестве «литературных негров». Предполагалось, что они будут разрабатывать для Катаева сюжеты, а он сам потом, отредактировав написанное, на титульном листе поставит свое имя первым. Первый сюжет, который предложил Ильфу с Петровым Катаев, был поиск бриллиантов, спрятанных в стуле.

Впрочем, «литературные негры» очень быстро взбунтовались и заявили Катаеву, что роман ему не отдадут. В качестве отступного обещали золотой портсигар с гонорара. «Смотрите же, братцы, не надуйте», — сказал Катаев. Надуть не надули, но по неопытности купили женский портсигар — маленький, изящный, с бирюзовой кнопочкой. Катаев пробовал было возмущаться, но Ильф сразил его аргументом: «Уговора о том, что портсигар должен быть непременно мужским, не было. Лопайте что дают».

…Ильфу — 29 лет, Петрову — 23. Раньше они жили совсем по-разному, имели разные вкусы и характеры. Но писать вместе у них почему-то получилось гораздо лучше, чем по отдельности. Если слово приходило в голову одновременно обоим, его отбрасывали, признавая банальным. Ни одна фраза не могла остаться в тексте, если кто-то из двоих был ею недоволен. Разногласия вызывали яростные споры и крики. «Женя, вы трясетесь над написанным, как купец над золотом! — обвинял Петрова Ильф. — Не бойтесь вычеркивать! Кто сказал, что сочинять — легкое дело?» Дело оказалось не только нелегким, но и непредсказуемым. Остап Бендер, к примеру, был задуман второстепенным персонажем, но по ходу дела его роль все разрасталась и разрасталась, так что авторы уже не смогли с ним совладать. Они относились к нему как к живому человеку и даже раздражались на его нахальство — потому и решили его «убить» в финале.

Между тем до финала было далеко, а сроки сдачи, оговоренные с журналом «30 дней» (о публикации романа в семи номерах договорился Катаев), поджимали. Петров нервничал, а Ильф, казалось, и в ус не дул. Бывало, что в самый разгар работы он бросал взгляд в окно и непременно заинтересовывался. Его внимание могло привлечь колоратурное сопрано, разносившееся из соседней квартиры, или пролетавший в небе аэроплан, или мальчишки, играющие в волейбол, или просто знакомый, переходивший дорогу. Петров ругался: «Иля, Иля, вы опять ленитесь!» Впрочем, он знал: жизненные сценки, подсмотренные Ильфом, когда он вот так вот лежит животом на подоконнике и, кажется, попросту бездельничает, рано или поздно пригодятся для литературы.

В ход шло все: фамилия мясника, на лавку которого когда-то выходили окна квартиры Ильфа на Малой Арнаутской, — Бендер, воспоминания о путешествии по Волге на пароходе «Герцен» для распространения облигаций государственного крестьянского выигрышного займа (в «12 стульях» «Герцен» превратился в «Скрябин»). Или общежитие типографии в Чернышевском переулке (в романе этот муравейник получил имя монаха Бертольда Шварца), в котором Ильфу, как безнадежно бездомному журналисту, был предоставлен «пенальчик», отгороженный фанерой. Рядом в наружном коридоре жили татары, однажды они привели туда лошадь, и по ночам она немилосердно стучала копытами. У Ильфа была половина окна, матрац на четырех кирпичах и табурет. Когда он женился, к этому добавился примус и немного посуды.

Илья Ильф с женой Марией

Любовь, или квартирный вопрос

Семнадцатилетнюю Марусю Тарасенко он встретил еще в Одессе. Его брат-художник Ми-Фа (его еще звали Рыжий Миша), до того как перебраться в Петроград, преподавал в одесской девичьей живописной школе, и Маруся была одной из его учениц. И, как бывает, сгорала от тайной любви к учителю. Ильфа девушка поначалу воспринимала только как брата Ми-Фы. Но со временем его влюбленные взгляды и чудесные, трогательные письма (в особенности именно письма!) возымели действие. «Я видел только тебя, смотрел в большие глаза и нес чепуху. …Моя девочка с большим сердцем, мы можем видаться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Завтра утром я приду к тебе, чтоб отдать письма и взглянуть на тебя». Словом, Маруся забыла Рыжего Мишу, не обращавшего на нее ни малейшего внимания, и полюбила Илью.

Они любили ночами сидеть на подоконнике, смотреть в окно, читать стихи, курить и целоваться. Мечтали о том, как станут жить, когда поженятся. А потом Илья уехал в Москву, потому что в Одессе перспектив не было. И начался двухлетний мучительно-нежный роман в письмах… Он: «Моя девочка, во сне вы целуете меня в губы, и я просыпаюсь от лихорадочного жара. Когда я увижу вас? Писем нет, это я, дурак, думал, что меня помнят… Я люблю вас так, что мне больно. Если разрешите — целую вашу руку». Она: «Я люблю деревья, дождь, грязь и солнце. Люблю Илю. Я здесь одна, а вы там… Иля, родной мой, Господи! Вы в Москве, где столько людей, вам не трудно забыть меня. Я вам не верю, когда вы далеко». Она писала, что боится: вдруг при встрече покажется ему скучной и противной. Он: «Ты не скучная и не противная. Или скучная, но я тебя люблю. И руки люблю, и голос, и нос, нос в особенности, ужасный, даже отвратительный нос. Ничего не поделаешь. Я люблю такой нос. И твои глаза серые и голубые». Она: «Иля, у меня глаза совсем не серые и голубые. Мне очень жаль, что не серые и голубые, но что я могу сделать! Может, у меня волосы синие и черные? Или нет? Не сердитесь, родной. Мне вдруг сделалось очень весело».

Раз в полгода Маруся приезжала к Илье в Москву, и в один из таких приездов они поженились, почти случайно. Просто билеты на поезд стоили дорого, а став женой сотрудника газеты железнодорожников, она получала право на бесплатный проезд. Вскоре Ильф уговорил жену в ожидании разрешения «квартирного вопроса» перебраться в Петроград, к Ми-Фе. Тот и сам писал Марусе: «Мои комнаты, моя мансарда, мои знания, моя лысина, я весь к Вашим услугам. Приезжайте. Игра стоит свеч». Но только ужиться эти двое не смогли: Ми-Фа, который все называл невестку «золотоволосой ясностью», «лунной девочкой», вдруг наговорил ей грубостей: мол, в Марусе нет жизни, нет веселости, она мертвая. Может, просто ревновал ее к брату?..

К счастью, вскоре Ильф смог забрать жену к себе — он получил комнату в Сретенском переулке. Его соседом по квартире стал Юрий Олеша, тоже молодожен. Чтобы хоть как-то обставиться, молодые писатели продали на толкучке почти всю одежду, оставив одни на двоих приличные брюки. Сколько же было горя, когда жены, наводя в квартире порядок, случайно вымыли этими брюками пол!

Впрочем, едва «12 стульев» вышли в свет, как у Ильфа появились и новые брюки, и слава, и деньги, и отдельная квартира со старинной мебелью, украшенной геральдическими львами. И еще — возможность баловать Марусю. С тех пор из домашних обязанностей у нее осталось только руководить домработницей и еще няней, когда на свет появилась дочь Сашенька. Сама же Маруся играла на рояле, рисовала и заказывала мужу подарки. «Браслет, вуали, туфли, костюм, шляпу, сумку, духи, помаду, пудреницу, шарф, папиросы, перчатки, краски, кисти, пояс, пуговицы, украшения» — вот список, который она дала ему в одну из заграничных командировок. А таких командировок у Ильфа с Петровым было множество! Ведь «12 стульев» и «Золотого теленка» растащили на цитаты не только на родине, но и в добром десятке стран…

Илья Ильф с дочкой Сашей. 1936 г. Фото: ГЛМ

Ich sterbe

Работу над «Золотым теленком» Ильф чуть было не завалил. Просто в 1930 году, заняв у Петрова 800 рублей, он купил фотоаппарат «Лейка» и увлекся как мальчишка. Петров жаловался, что теперь у него нет ни денег, ни соавтора. Целыми днями Ильф щелкал затвором, проявлял, печатал. Друзья шутили, что даже консервы он теперь открывает при красном свете, чтобы не засветить. Что он фотографировал? Да все подряд: жену, Олешу, разрушение храма Христа Спасителя, фетровые боты… «Иля, Иля, пойдемте же трудиться!» — тщетно взывал Петров. Издательство чуть было не разорвало с писателями контракт, но тут Ильф, наконец, образумился.

После «Теленка» их популярность удесятерилась! Теперь им приходилось много выступать перед публикой. Ильфа это тяготило, и от волнения он вечно выпивал графин воды. Люди шутили: «Петров читает, а Ильф пьет воду и покашливает, словно у него от чтения пересохло в горле». Они по-прежнему не мыслили жизни друг без друга. Но вот сюжет нового романа все никак не могли найти. Между делом сочинили сценарий «Под куполом цирка». По нему Григорий Александров снял фильм «Цирк», которым Ильф с Петровым остались крайне недовольны, так что даже потребовали снять свои фамилии из титров. Потом, побывав в США, принялись за «Одноэтажную Америку». Дописать ее Ильфу было не суждено…

Первый приступ болезни случился с ним еще в Новом Орлеане. Петров вспоминал: «Ильф был бледен и задумчив. Он один уходил в переулочки, возвращался еще более задумчивый. Вечером сказал, что уже 10 дней болит грудь, днем и ночью, а сегодня, кашлянув, увидел кровь на платке». Это был туберкулез.

Он прожил еще два года, не прекращая работать. В какой-то момент они с Петровым попробовали писать отдельно: Ильф снял дачу в Красково, на песчаной почве, среди сосен, — там ему полегче дышалось. А Петров не смог вырваться из Москвы. В результате каждый написал по несколько глав, и оба нервничали, что другому не понравится. А когда прочли, поняли: получилось так, словно писали вместе. И все равно они решили больше не ставить таких экспериментов: «Разойдемся — погибнет большой писатель!»

Однажды, взяв в руки бутылку шампанского, Ильф грустно пошутил: «Шампанское марки «Ich Sterbe» («Я умираю»), — имея в виду последние слова Чехова, сказанные за бокалом шампанского. Потом проводил Петрова до лифта, сказав: «Завтра в одиннадцать». В ту минуту Петров подумал: «Какая странная у нас дружба… Мы никогда не ведем мужских разговоров, ничего личного, и вечно на «вы»... На следующий день Илья уже не встал. Ему было всего 39 лет…

Когда в апреле 1937 года хоронили Ильфа, Петров сказал, что это и его похороны. Ничего особенно выдающегося в литературе он один не сделал — разве что написал сценарий к фильмам «Музыкальная история» и «Антон Иванович сердится». В войну Петров ушел военкором на фронт и в 1942 году в возрасте 38 лет разбился на самолете под Севастополем. Все остальные пассажиры остались живы.

Потом говорили, что Ильфу с Петровым повезло, что они оба ушли так рано. В 1948 году в специальном постановлении Секретариата Союза писателей их творчество было названо клеветническим и предано анафеме. Впрочем, через восемь лет «12 стульев» реабилитировали и переиздали. Кто знает, что могло бы произойти с писателями и их семьями за эти восемь лет, проживи Ильф и Петров чуть дольше…

– Илья, как думаете, нам оставить Бендера в живых?
– Да, разумеется. Но лучше убить. Или оставить в живых.
– Или убить? Или оставить в живых?
– Да. Оставить в живых. Или убить.
– Женя, Вы оптимист собачий. Женя, не цепляйтесь так за эту строчку. Вычеркните ее.
– Я не уверен…
– Гос-споди, ведь это же так просто! (выхватывает из рук перо, вычёркивает слово)
– Вот видите! А Вы мучились.

Именно так продвигалась работа над каждым фрагментом книги. Любой из них вызывал спор до хрипоты, видимо, поэтому до сих пор, что «Золотой телёнок», что «12 стульев» пользуются успехом. Потому что каждое слово взвешено и продумано. Вот что писал по этому поводу Петров:

Страшная ссора вечером в городе Галлопе. Кричали часа два. Поносили друг друга самыми страшными словами, какие только существуют на свете. Потом начали смеяться и признались друг другу, что подумали одно и то же – ведь нам нельзя ссориться, это бессмыслица. Ведь разойтись мы не можем – погибнет писатель, – а раз все равно не можем разойтись, тогда и ссориться нечего.

Хотя чего уж там, если говорить объективно, то «ИльфПетров» ушли из читательского рациона. Причин много, одна из них – старшее поколение знает романы наизусть. А перечитывать то, что и так знаешь, мало кто любит. Поэтому никто не перечитывает «Преступление и наказание» вместе с «Евгением Онегиным». Ну а с другой стороны, роман очень сильно отошёл от реалий того времени. Хотя, прочитав сей шедевр в возрасте 14 лет, сразу по получению паспорта, я был впечатлён прежде всего юмором, осторожным цинизмом и всем этим робким обаянием русско-еврейского тандема.

Кстати, про автора. Составить автобиографию автора «Двенадцати стульев» довольно затруднительно. Дело в том, что автор родился дважды: в 1897 и в 1903 году. В первый раз – под видом Ильи Ильфа, а во второй – Евгения Петрова. Хотя чего уж там, будем говорить прямо: под видом Ильи Арнольдовича Файзильберга и Евгения Петровича Катаева. Оба одесситы, оба писали фельетоны для «Крокодила» и «Правды», оба обладали невероятно острым умом и слогом, и… на этом, пожалуй, сходство двух личностей внутри одного великого автора заканчивается.

Вот, например, старший товарищ, Файзильберг, – выходец из того чудесного, окутанного мифами, байками и стереотипами народа, который, по сути, создал ту мифическую и остроумную славу самобытной Одессы. Спокойный тихий талант или, как говорят «у нас в Одессе», поц мог бы и не связать свою жизнь с авторством, а продолжил бы работать в чертёжном бюро, или на телефонной станции, или на военном заводе. Но начал непосредственно марать бумагу в одесских газетах, куда благодаря врождённому остроумию и наблюдательности писал материалы юмористического и сатирического характера – в основном фельетоны. Конец его был печален, а вот заря карьеры радовала до невозможности. Прямо как у созданных им героев: Паниковского, Бендера и тех других, чьи имена стали нарицательными. Трагичный конец настиг и его не менее талантливых братьев. Один из них – Срул (не надо смеяться над иностранными именами, это неприлично) – стал известным во всём мире фотографом и художником-кубистом, радуя своими работами капризную публику. Но, увы, псевдоним Сандро Фазини не скрыл его происхождения, за что он и был загублен в Аушвице. Другой брат – советский художник-график и фотограф Михаил (он же Мойше) – погиб при эвакуации в Ташкенте. Остался только скромный Беньямин, продолживший славный талантливый род.

Кстати, фамилия является аббревиатурой его еврейского имени. Возможно, какому-то чахлому уму покажется, что автор непозволительно много упомянул слово «еврейский». Но во-первых, из песни слов не выкинешь, а во вторых, разве в этом есть что-то плохое? В самом романе гораздо больше иудейского, чем может показаться.

А вот Евгений Катаев был помладше, но жил поинтереснее, хоть и рисковал на каждом шагу. Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины. Всё потому, что Петров 3 года отработал в Одесском уголовном розыске, где и приключилась одна весьма странная история. Был у Жени Катаева один старый приятель – Саша Козачинский. Обычный сорвиголова, дерзкий поц с большими амбициями. Поезжайте в Одессу и спросите, кем был Козачинский до революции. Он был простым благородным работником уголовного розыска и продолжал искать себя в жизни. А потом стал наш Саша простым благородным бандитом. Промышляли они здорово, но вот беда, накрыли их доблестные чекисты во главе с Катаевым. Козачинский сдался другу, и неспроста. Старая Одесская хитрость: сделай человеку приятно, особенно, если он работает на власть. Вот Катаев, уже будучи в Москве, пристроил пропащего друга в «гудок», а потом заставил его, уже ведущего маститого журналиста, написать повесть «Зелёный Фургон», рассказывающую про их одесские дела. Наверняка ты смотрел старый фильм с Харатьяном, снятый по этому сценарию.

После стольких приключений разрозненным частям удалось, наконец, встретиться в Москве в 1923 году. Два талантливых бумагомарателя быстро сдружились и обнаружили у себя схожий круг интересов и тягу поработать друг с другом. Вот написали они фельетоны в соавторстве. А почему бы не посягнуть на крупные формы? Тем более что Петров… Кстати, читатель наверняка спросит, а почему Петров, если он Катаев? А всё очень просто: не у одного Ильфа братья были талантливыми. Вот и у Евгения был брат Валентин – ученик Бунина, ставший маститым писателем, проживший бурную жизнь в революциях и написавший такие произведения, как «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». Вот Петров и подумал, что двух Катаевых быть не может и сменил простую русскую фамилию на ещё более, прямо до безобразия, русскую «Петров». Именно братец Валентин подкинул двум авторам идею такой нетленки, как «12 стульев». Всё очень просто: старший брат, уже известный к тому времени писатель, решил использовать брата и его лучшего друга в качестве литературных негров и отнюдь не за «золотые гири». Мол, напишите, а я подкорректирую. Но когда через некоторое время Ильф с Петровым явили ему плоды своих трудов, он понял, что как минимум неэтично отбирать такой шедевр у, как оказалось, таких талантливых авторов. А книга цепляла уже первым предложением:

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.

Хотя сам Ильф описывал впечатления от написания так:

Мы садимся писать «12 стульев».
Вечера в пустом Дворце Труда. Совершенно не понимали, что выйдет из нашей работы. Иногда я засыпал с пером в руке. Просыпался от ужаса – передо мною были на бумаге несколько огромных кривых букв. Такие, наверно, писал чеховский Ванька, когда сочинял письмо «на деревню дедушке». Ильф расхаживал по узкой комнате четвертой полосы. Иногда мы писали в профотделе.
Неужели наступит момент, когда рукопись будет закончена и мы будем везти ее на санках. Будет идти снег. Какое замечательное, наверно, ощущение – работа закончена, больше ничего не надо делать.
Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура. Для него у нас была одна фраза – «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Ее мы слышали от одного нашего знакомого, который дальше и был выведен в виде Изнуренкова. Но Бендер постепенно стал выпирать из приготовленных для него рамок, приобретая все большее значение. Скоро мы уже не могли с ним сладить.
Спор о том, умертвить Бендера или нет. Лотерея. Потом мы пожалели нашего героя. Как-то совестно было возрождать его потом в «Золотом теленке».
Когда роман был закончен, мы уложили его в аккуратную папку и на обратную сторону обложки наклеили записку: «Нашедшего просят вернуть по такому-то адресу». Это была боязнь за труд, на который было потрачено столько усилий. Ведь мы вложили в эту первую книгу все, что знали. Вообще же говоря, мы оба не придавали книге никакого литературного значения, и, если бы кто-нибудь из уважаемых нами писателей сказал, что книга плоха, мы, вероятно, и не подумали бы отдавать ее в печать.

Однако критики и читатели с большой любовью приняли остросоциальные шедевры, обозвав авторский стиль «ударом палашом по вые» (кто не знает, выей в старину называли шею).

И понеслась. Сценарий к фильму «Цирк», а затем приключения Великого Комбинатора в компании Проходимца Паниковского и Шуры Балаганова в монументальном «Золотом телёнке». Мораль у всех произведений была такая, какую не видывали даже всемогущие басни Крылова. Такая мораль была очень нужна молодому Советскому государству. Хотя всё равно это были самые антисоветские книги из всех антисоветских. Ильф и Петров были журналистами, а потому все их герои имели прототипов. Они собирали образы и истории и благодаря изящному слогу расставляли всё на свои места, делая филигранный шедевр литературы. Под их острый слог попал даже Маяковский, представленный в виде поэта Ляписа-Трубецкого. Да-да, Ляпис Трубецкой – это тоже отсюда. Даже в Фашистской Германии по-своему экранизировали образ Великого Комбинатора. Не зря спорили авторы над каждым фрагментом.

Однако, самой антисоветской книгой главных советских журналистов была «Одноэтажная Америка» – своего рода дневник путешествия по США из одного края в другой и обратно. Восхищённые заводами «Ford» и с каким-то сожалением наблюдавшие за массовой автоматизацией, они встретились лично с Рузвельтом, пообщались с русскими иммигрантами и такими значимыми личностями, как Хэмингуэй и Генри Форд. Неизвестно, кто у кого вызывал больший интерес – русские репортёры у американцев или американцы у Ильфа с Петровым. Очерки понравились не всем, потому что всегда находятся недовольные писательским трудом комментаторы. Зато всем нравились фотографии, сделанные Ильфом. Да-да, он снимал до того, как это стало мэйн… ну, вы поняли. Но в наши дни Познер вдохновился повторить путь журналистов по своей второй Родине (первой является Франция).

Но им было всё равно на отзывы, нужно было писать третью книгу про Остапа. Тем более, множество идей буквально распирает голову. Книга обещала быть лучше предыдущих, но судьба-злодейка распорядилась иначе. Ильф ещё в Америке заметил, что кашляет кровью. По возвращении его туберкулёз превзошёл все рамки приличия. Как вспоминал Петров:

Поездка в Америку. Как писалась «Одноэтажная Америка». Болезнь Ильфа. Все убеждали Ильфа, что он здоров. И я убеждал. А он сердился. Он ненавидел фразу «Вы сегодня прекрасно выглядите». Он понимал и чувствовал, что все кончено.

Петров каждый день бегал к угасающему другу, дабы сочинить с ним в вечных спорах хотя бы пару строк нового романа, ибо времени оставалось всё меньше. Но не судьба: в 1937-м году Ильфа не стало.

«Снова в Москве. Разговор о том, что хорошо было бы погибнуть вместе во время какой-нибудь катастрофы. По крайней мере, оставшемуся в живых не пришлось бы страдать.» — Евгений Петров.

Жизнь резко изменилась. Стало как-то сразу не до смеху. Захотелось писать что-то более серьёзное, однако публика требовала остроты и юмора.

Трудности работы в газете. Многие не понимали. Спрашивали – зачем вы это делаете? Напишите что-нибудь смешное. А ведь все, что было отпущено нам в жизни смешного, мы уже написали.

Тоскуя по старому другу, петров задумал на основе записных книжек Ильфа написать монументальный труд – «Мой друг Илья Ильф». Это требовало большой и долгой работы, но вот опять в писательские планы вмешалась суровая жизнь. Началась война, и Петров отправился фронтовым корреспондентом, параллельно получив задание написать монументальный труд про героев войны. Но вот в третий раз что-то вмешалось в творческие планы известного журналистам писателя. Снова гибель, но на этот раз самого Петрова. В июле 1942 года самолёт, на котором он возвращался в Москву из Севастополя, был сбит немецким истребителем над территорией Ростовской области, у села Маньково. Знал бы немецкий пилот, кого он только что сбил! Это не просто писатель, а последний тонкий наблюдатель человеческой души в условиях творящегося бардака. Таким был Зощенко, таким был Хармс и такими были они – Ильф с Петровым. Они написали произведения, которые либо любят, либо не читали. А романы – загляденье. Хороший юмор любят все. Он есть и в фельетонах, которые тоже стоит прочесть, дабы насладиться авторским слогом, юмором и лучше понять, как жили люди той тоскливой эпохи.

– Нет, это не Рио-де-Жанейро! Это гораздо хуже!
– В белых штанах.
– Вот я и миллионер. Сбылись мечты идиота!
– На блюдечке с голубой каемочкой.
– Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
– Кефир. Хорошо помогает от сердца.
– Контора «Рога и копыта».
– Пилите, Шура, пилите!
– Не стучите лысиной по паркету.
– Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст… но уже дороже.
– Жертва аборта.
– Набить бы тебе рыло, да Заратустра не позволяет.
– Гигант мысли и отец русской демократии.
– Я думаю, что торг здесь неуместен!
– Слесарь-интеллигент со средним образованием.
– Может, тебе ещё дать ключ от квартиры, где деньги лежат?
– Кому и кобыла невеста.
– Контора пишет!
– Му-у-усик! Готов гу-у-усик?
– Отдай колбасу, дурак, я всё прощу!
– У меня все ходы записаны!
– Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены.
– Знойная женщина, мечта поэта.
– Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.
– Утром деньги – вечером стулья!
– Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
– Командовать парадом буду я!
– Вы знаете, кто этот мощный старик?
– Мосье, же не манж па сис жур (единственная фраза из французского языка, которая напрочь вбивается в память).
– Почем опиум для народа?
– Хамите, парниша!
– Ну вас к чёрту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память!

Да и разве все их упомнишь?

» (1928) и «Золотой телёнок » (1931). Дилогия о похождениях великого комбинатора Остапа Бендера выдержала множество переизданий, не только на русском языке.

Сочинения

Издания

  • Собрание сочинений в четырёх томах. - М.: Советский писатель, 1938-1939.
  • Как создавался «Робинзон». Л.-М., «Молодая гвардия», 1933.
  • Двенадцать стульев. Золотой телёнок. - М.: Советский писатель, 1936
  • Двенадцать стульев. - М.-Л., ЗиФ, 1928.
  • Золотой телёнок. - М.: Федерация, 1933

Экранизации произведений

  1. - Двенадцать стульев (Польша-Чехословакия)
  2. - Цирк
  3. - Однажды летом
  4. - 13 стульев
  5. - Совершенно серьёзно (очерк Как создавался Робинзон)
  6. - Золотой телёнок
  7. - The Twelve Chairs (Двенадцать стульев)
  8. - Двенадцать стульев
  9. - Ехали в трамвае Ильф и Петров (по мотивам рассказов и фельетонов)
  10. - Двенадцать стульев
  11. - Светлая личность
  12. - Мечты идиота
  13. - Двенадцать стульев (Zwölf Stühle)
  14. - Золотой телёнок

Память

  • Писателям открыты памятники в Одессе . Памятник, показанный в конце фильма «Двенадцать стульев» (1971), в действительности никогда не существовал.
  • Пропагандировала произведения своих «двух отцов» дочь Ильфа - Александра (1935-2013), которая работала редактором издательства, где перевела тексты на английский язык. К примеру, благодаря её труду в издание вышла полная авторская версия «Двенадцати стульев», без цензуры и с не включенной в ранние тексты главой. Последняя книга, написанная ей, - «Дом, милый дом… Как жили в Москве Ильф и Петров». Она вышла после смерти автора.
  • В память о писателях Ильфе и Петрове астроном Крымской астрофизической обсерватории Людмила Карачкина назвала открытый ею 21 октября 1982 г. астероид 3668 Ilfpetrov.

См. также

  • Один из тринадцати - фильм 1969 года, снят кинематографистами Италии и Франции по мотивам романа «12 стульев».
  • Ильфипетров - российский полнометражный документально-анимационный фильм 2013 года режиссёра Романа Либерова, посвящённый жизни и творчеству советских писателей Ильи Ильфа и Евгения Петрова.

Напишите отзыв о статье "Ильф и Петров"

Примечания

Отрывок, характеризующий Ильф и Петров

– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог"ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог"е, живая собака на забог"е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г"азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг"ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.

В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.