Потерянное поколение - литературное течение, возникшее в период между двумя войнами (Первой и Второй мировой). Его представители - это молодые люди, призванные на фронт в возрасте 18 лет, часто ещё не окончившие школу, рано начавшие убивать. После войны такие люди часто не могли адаптироваться к мирной жизни, многие кончали с собой, некоторые сходили с ума

Возникновение термина: Термин приписывают Гертруде Стайн. Впоследствии стал известен благодаря упоминанию в романе Эрнеста Хемингуэя ʼʼПраздник, который всœегда с тобойʼʼ.

Потерянное поколение - так называют на Западе молодых фронтовиков, которые воевали между 1914 и 1918 годами, независимо от страны, за которую они воевали, и вернулись домой морально или физически искалеченными. Также их называют ʼʼнеучтенными жертвами войныʼʼ. Вернувшись с фронта͵ эти люди не могли снова жить нормальной жизнью. После пережитых ужасов войны всё остальное казалось им мелочным и не достойным внимания.

Для творчества писателœей ʼʼпотерянном поколенииʼʼ ʼʼвсœе боги умерли, всœе войны отгремели, всякая вера исчезлаʼʼ. Сознавая, что после исторической катастрофы стали невозможными прежние формы человеческих отношений, персонажи первых романов и рассказов чувствуют вокруг себя духовный вакуум и им передается свойственная ʼʼвеку джазаʼʼ жажда интенсивной эмоциональной жизни, свободы от традиционных нравственных ограничений и табу, но также и душевная ранимость, неуверенность в будущем, очертания которого теряются за стремительностью перемен, происходящих в мире.

ʼʼПисатели потерянного поколенияʼʼ – точное определœение настроения людей прошедших Первую Мировую войну; пессимисты, обманутые пропагандой; потеряли идеалы, которые внушались им в мире жизни; война разрушила многие догмы, госинституты; война обрела их на безверие и одиночество. Герои произведений ʼʼпотерянного поколенияʼʼ лишены многого, они не способны на единœение с народом, государством, классом, в результате войны они противопоставляют себя миру, который их обманул, несут в себе горькую иронию, критику устоев фальшивой цивилизации. Литература ʼʼпотерянного поколенияʼʼ воспринимается как часть литературы реализма, несмотря на пессимизм, который сближает ее с лит модернизма.

Особенности:

· Разочарование в современной цивилизации;

· утрата просветительских идеалов;

· трагический опыт 1-й мировой войны

Время возникновения:

Представители:

1. Джон Дос Пассос (США)

2. Томас Вулф (США)

3. Уильям Фолкнер (США)

4. Фрэнсис Скотт Фицджеральд (США)

5. Эзра Паунд (США)

6. Эрнест Хемингуэй (США)

7. Эрих Мария Ремарк (Германия)

8. Анри Барбюс (Франция)

9. Ричард Олдингтон (Великобритания)

Модернистские приёмы

Поток сознания - ϶ᴛᴏ внутренний монолог, доведенный до абсурда, попытка сфотографировать весь кажущийся хаос человеческого мышления.

Модернисты отвергали традиционные типы повествования. Признавали технику потока сознания как единственно верный способ познания: романе берутся 2 состояния, при котором проговорится ПС: блуждание по городу (столкновение с реальностьʼʼ) и состояние покоя в состоянии дремоты - нет соприкосновения с действительностью. Голос автора отсутствует (поскольку подсознание не нуждается в руководителœе).

Поток сознания максимально индивидуализирован (обусловлено уровнем сознания). Парадокс – стремясь максимально достовернее передаче, писатели разрушают реализм изображения.

Наиболее яркие представители модернизма:

· Джеймс Джойс – ʼʼУлиссʼʼ (поток сознания)

· Марсель Пруст – ʼʼВ поисках утраченного времениʼʼ (поток сознания)

· Кафка – ʼʼПревращениеʼʼ, ʼʼЗамокʼʼ, ʼʼПроцессʼʼ (философия абсурда)

Поток сознания это:

1. объект описания , то, что описывается модернистами, именно в нем с точки зрения модернистов сосредотачивается жизнь человека;
2. это новое художественное средство , оказалось, что традиционными художественными средствами внутреннюю жизнь человека описать невозможно, писатели модернисты разработали новый художественный прием , технику потока сознания, как новый прием организации текста. Этот прием должна быть использован в любой эстетической школе, он нейтрален, и это не принадлежность одного только модернизма (к примеру, модернист Кафка этим приемом не пользовался, а реалист Фолкнер использовал).

Отличительные признаки постмодернизма указал в своё время американский литературовед И. Хассан. Он насчитал их тридцать один, сравнивая с модернизмом. Наиболее характерными признаками в ряду ʼʼмодернизм - постмодернизмʼʼ являются: ʼʼформа (единая, закрытая), цель – игра,… синтез – антитеза, соединœение – разъединœенность,… жанр/границы – текст/интертекст,… метафора – метонимия,…метафизика – иронияʼʼ

Потерянное поколение - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Потерянное поколение" 2017, 2018.

Каждый раз начало столетия приносит нам особую культуру «потерянного поколения». Раньше мы читали их книги, слушали их музыку, теперь еще смотрим их фильмы и сериалы - а также фильмы и сериалы про них.

2014 год - особенный. Весь мир вспоминает одну из страшных страниц в истории не только Европы, но и человечества - начало Первой мировой войны. Сто лет назад Старый свет вместе с Россией вступил в эпоху нескончаемых территориальных споров и геополитических интриг, которые прикрывали непомерно растущую человеческую алчность. Конечно, на языке экономистов это должно называться закономерное развитие капиталистического уклада, но факт остаётся фактом: из-за политических и меркантильных амбиций сильных мира сего пострадали миллионы невинных жертв.

Фактически 1914-й год продолжается до сих, ибо человечество пережило уже две страшнейшие Мировые войны, и сегодня, по оценкам экспертов, стоит на пороге новой. Так или иначе, сто лет назад Первая мировая война принесла людям не только горе, смерть и страдания, но, как бы парадоксально это не звучало, подарила цивилизации такое явление как литературу «потерянного поколения».

В любом учебнике истории или литературы мы найдём хрестоматийное описание этого направления человеческой мысли. Потерянное поколение (фр. Génération perdue , англ. Lost Generation ) - понятие, возникшее в период между двумя войнами (Первой и Второй мировой). Оно стало лейтмотивом творчества таких писателей, как Эрнест Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк, Анри Барбюс, Ричард Олдингтон, Эзра Паунд, Джон Дос Пассос, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Шервуд Андерсон, Томас Вулф, Натаниэль Уэст, Джон О"Хара. Потерянное поколение - это молодые люди, призванные на фронт в возрасте 18 лет, часто ещё не окончившие школу, рано начавшие убивать. После войны такие люди часто не могли адаптироваться к мирной жизни, спивались, заканчивали жизнь самоубийством, некоторые сходили с ума.

Образное выражение «писатели потерянного поколения» вошло в обиход благодаря Гертруде Стайн, которая называла так парижскую богему первой четверти прошлого века, куда входили те самые теперь уже классики мировой литературы. Популяризовал этот термин ярчайший представитель «потерянного поколения» - великий Эрнест Хемингуэй в своём автобиографическом романе «Праздник, который всегда с тобой. Выражение быстро распространилось на Западе, и Lost Generation стали называть молодых фронтовиков, которые воевали между 1914 и 1918 годами, и вернулись домой морально или физически искалеченными. Также их называют «неучтёнными жертвами войны». Вернувшись с фронта, эти люди не могли снова жить нормальной жизнью. После пережитых ужасов войны всё остальное казалось им мелочным и недостойным внимания. Через некоторое время Ремарк в своём романе «Три товарища» дал исчерпывающую характеристику самим представителям «потерянного поколения». Это люди жёсткие, решительные, признающие только конкретную помощь, ироничные с женщинами. Чувственность у них стоит впереди чувств.

С тех пор прошло сто лет, сменилось уже не одно поколение, но в 2014-м термин «потерянное поколение» вновь привлёк к себе внимание. Выражение опять стало активно использоваться уже по отношению к тем, кому сегодня около 30 лет: в Америке это яппи, в Европе - Generation Y, а в России - поколение NEXT. Дети, родившиеся в 80-е, взрослевшие в революционные 90-е, в «нулевые» вошли такими, что их легко можно объединить с фронтовиками Первой Мировой войны - это люди без смысла к дальнейшей жизни, без цели к существованию, люди, обречённые ни на что. С одной стороны, дети рубежа веков - самое продвинутое поколение за всю историю человечества. Они выросли в условиях невероятных компьютерных достижений, что называется - в век высоких технологий, когда информация правит миром. Но, с другой стороны, это поколение имело самое счастливое детство, потому что не знало военных конфликтов, не знало ужасов голода и лишений, оно - продукт тепличных условий. Это самое апатичное поколение, которому не интересно ничего, кроме консюмеризма и «мимимишных штучек» на Youtube, своих аккаунтов в социальных сетях и клёвых «сэлфи». Поколение Youtube представляет собой исключительно позитивно настроенное мышление без каких-либо поползновений к нонконформизму. Потому что оно ему не нужно в принципе.

Уже не первый год с подачи социологов и прочих представителей неравнодушной общественности журналисты и психологи исследуют самое беспроблемное поколение в истории. Люди опытные, взрослые уверены: каждое следующее поколение глупее и аморальнее предыдущего. Особенно стыдно старикам за последнее поколение, так называемое - дети Интернета, мобильника и безоблачного кондиционера над головой. Модные журналы, расцвет которых как раз и пришёлся на период становления нового потерянного поколения, сформулировали 10 основных признаков современной молодёжи. Сначала авторитетное издание Time разродилось статьей о поколении «ЯЯЯ» (англ. - MeMeMe). Как и положено уважающему себя изданию, ничего нового оно не открыло, только свело воедино имеющиеся факты.

О том, что планету начинают населять люди, сильно не похожие на своих мам, пап, бабушек и дедушек, говорят давно и много. Но сейчас пришло время, когда можно делать первые выводы. К поколению «ЯЯЯ» (его еще называют millennials - поколением Миллениума) относят граждан 1980–2000 года рождения, то есть старшие из них уже достигли возраста Христа, а младшие вступили в бурное время тинейджерства. В России «миллениумы» моложе: потрясения конца 80-х - начала 90-х внесли свои коррективы в воспитание рождённых тогда детей, поэтому многие социологи полагают, что наши «миллениумы» начинаются примерно с 1989 года рождения. Так или иначе, читаемый «миллениумами» журнал MAXIM вычленил те самые 10 основных особенностей поколения «ЯЯЯ».

1. Это первое небунтующее поколение в наблюдаемой истории
2. Они дружат с родителями
3. Они неагрессивны и осторожны
4. Они привыкли к одобрению и абсолютно уверены в собственной ценности и важности вне зависимости от того, что они делают и чего добились
5. Они желают жить в зоне абсолютного комфорта и не терпят серьезных не-удобств
6. Они активно не любят ответственности
7. Они помешаны на славе
8. Они некреативны и неэрудированны, предпочитают пользоваться готовыми схемами и не стремятся изобретать что-то новое
9. Они не любят принимать решений
10. Они милы, позитивны и беспроб-лемны

Можно соглашаться или нет с подобными выводами, но кинематограф на то и существует, чтобы рефлексировать по поводу того, что волнует современное общество. Голливуд решил сам нарисовать образ «поколения прозака». В итоге, эфир телеканалов заполонили сериалы, в которых «миллениумы» предстали без купюр.

«Американская история ужасов» (American Horror Story)

Казалось бы, самый немолодёжный сериал современного хоррор-жанра вызвал небывалый всплеск популярности именно у аудитории 12-35 лет. Третий сезон «Американской истории ужасов» - «Шабаш» - стал безапелляционным приговором поколению 90-х. Показав три основных типа современных девушек, авторы сериала в жёсткой форме обратили внимание общества на тех, кто придёт на смену нынешним 50-летним. В уста одной из юных ведьм сценаристы вложили квинтэссенцию всего образа поколения «ЯЯЯ»:

«Я - представительница Поколения Y, родилась между появлением СПИДа и 11 сентября. Нас называют Поколением NEXT. Мы отличаемся самомнением и нарциссизмом. Возможно, потому что мы - первое поколение, где каждый ребёнок получает награды просто за участие. А, возможно, от того, что соцсети позволяют нам выставлять каждый свой пердёж или сэндвич на всеобщее обозрение. Но, возможно, главная наша черта - это равнодушие, безразличие к страданиям. Лично я делала всё, чтобы не чувствовать: секс, наркотики, бухло - лишь бы избавиться от боли, не думать о матери, об уроде-отце, обо всех тех мальчиках, которые не любили меня в ответ. И, вообще, меня изнасиловали, а два дня спустя я, как ни в чём ни бывало, пришла на уроки. Большинство бы людей не смогло это пережить. А я - такая: шоу должно продолжаться! Я бы отдала всё, что у меня есть или будет, чтобы снова почувствовать боль, страдать».

«Сплетница» (Gossip Girl)

Если в 90-е главной телевизионной Библией для всех, кто родился в 70-е, стали два культовых сериала, теперь уже считающиеся телевизионной классикой - «Беверли-Хиллз 90210» и «Мелроуз Плэйс», то поколение «миллениумов» росло на ставшей культовой «Сплетнице». Американская телевизионная подростковая драма, основанная на популярной одноимённой серии романов писательницы Сесили фон Цигезар, за шесть сезонов показала изнанку мира «золотой молодёжи». Сюжет развивается вокруг жизни молодых людей, живущих в элитном районе Нью-Йорка и посещающих привилегированную школу. Помимо учёбы они дружат, ссорятся, принимают наркотики, ревнуют, страдают, любят, ненавидят и всё остальное, что присуще героям подростковых драм. Обо всём этом зрители и сами герои узнают ежедневно из популярного блога таинственной «Сплетницы», озвученной Кристен Белл. Никто из персонажей так и не знает, кто скрывается под этим ником, и сама актриса лишь в финале появляется в кадре. Фактически, мы стали свидетелями мнения со стороны относительно потерянного поколения 2000-х.

«Как преуспеть в Америке» (How to Make It in America)

Богатый ты или бедный, живёшь в Верхнем Манхэттене или в Бронксе, никто не отменял такого понятия как «Американская мечта» или более международного значения этого крылатого выражения - «из грязи в князи». 2 сезона в эфире телесети HBO продержалась драмеди «Как преуспеть в Америке» от исполнительного продюсера Марка Уолберга, подарившего поколению яппи гламурный сериал «Красавцы». «How to Make It in America» - сериал о двух молодых бизнесменах, Кэме и Бене, стремящихся к американской мечте. Они разбираются в модных шмотках, ходят по стильным тусовкам, но сами пока не нашли себя в жизни. Они перебиваются тем, что нелегально перепродают всякие стильные эксклюзивные шмотки, чем и зарабатывают на жизнь. В итоге их главная мечта - создать свой бренд одежды в стиле casual - натыкается на вероломство крупных шоу-румов и сэйлз-компаний, и парни, разочаровавшись во всём, а, прежде всего, в себе самих, забивают на собственную идею. Неспособность бороться за место под солнцем - одна из главных особенностей поколения «ЯЯЯ».

«Девочки» (Girls)

После того, как перспективный сериал «Как преуспеть в Америке» потерпел свое рейтинговое фиаско, канал HBO запустил новый проект от самого Джадда Апатоу - «Девочки». Очередное драмеди о четырёх подружках, застрявших в переходном возрасте в районе 25 лет в Нью-Йорке, создала самая талантливая ученица известного комедиографа - Лена Данэм. Актриса никогда не скрывала, что сделала сериал про себя, про своих сверстниц, которые ничего не могут добиться в жизни. Они в детстве засматривались «Сексом в большом городе», а на практике вышло всё не как в жизни культовой Кэрри Брэдшоу и её разношёрстных подружек. Сериал «Девочки» только что вышел в эфир полноценным третьим сезоном, канал HBO благополучно продлил его на четвёртый, а все телекритики и зрители признали третий сезон лучшим. Лена Данэм добила всех своим собственным выводом о поколении Y - ему уже ничего не поможет! По меткому высказыванию киножурналистов, в глазах персонажей то и дело мелькает немой вопрос «What the fuck am I doing?» - его переживание и осмысление в том или ином контексте и является содержанием «Girls», становится тем опытом, который наживают героини. Только вот процесс накопления этого опыта на Манхэттене, всё-таки, несколько затянулся, и скоро 25-летние девочки превратятся в 40-летних лузерш. Но это уже сюжет совсем другого телесериала.

«В поиске» (Looking)

Новинкой этого телесезона стала ещё одна драма HBO на модную нынче тему - как трудно геям жить: «В поиске». Первый сезон нового сериала отгремел, и к радости соответствующей аудитории шоу было продлено на второй сезон. Это история троих друзей-геев, один из которых - художник, второй - официант в ресторане, а третий - разработчик компьютерных игр. С приятелями по ходу шоу случаются невероятные истории, а основным местом действия стал знаменитый гей-район Мишн в Сан-Франциско, где живёт эта троица, ищет своё счастье и любовь, а кто-то просто сексуальных приключений в асфальтовых джунглях. Невооружённый взглядом заметно, что «В поиске» - очередная разновидность «Секса в большом городе», который уже клонировался с учётом ЛГБТ-тематики в два знаковых сериала начала 2000-х - «Близкие друзья» и «Секс в другом городе». Российские кинокритики были едины во мнении относительно новинки американского телеэфира. Тем не менее после сериала «В поиске» гей-тема на телевидении уже не будет прежней - на наших глазах она перестаёт быть погремушкой для борцов за права меньшинств, пугалом для встревоженных охранителей и козырем для демагогов в дорогих костюмах. Она обретает естественность - что ещё нужно? Гей-тема уже давно стала must have всех иностранных телесериалов - от ситкомов до жуткой драмы, но в случае с «Looking» Generation NEXT здесь показано в самом что ни на есть жутком отчаянии - героям под 30, а счастья всё нет, сплошной misunderstanding по всем фронтам!

«Новенькая» (New Girl)

В конце прошлого века телесериалы были разные. Те, кто сегодня подошёл к рубикону в 30 лет, без преувеличения, выросли на величайшем ситкоме всех времён и народов - «Друзья». Спустя 10 лет после их финала создатели «Friends» подарили поколению Y ситком «Новенькая». Герои - новые, место действия - не многоэтажка в Нью-Йорке на Манхэттене, а лофт где-то в Лос-Анджелесе, но принцип действия - всё тот же. Четыре субъекта - три парня и одна девушка - снимают одну квартиру, один из них - вроде как успешный менеджер, а вот трое других - полные лузеры и нищеброды. Сюжет «Новенькой» внешне строится на любовных переживаниях всех героев, каждый из которых, в результате, окажется с тем персонажем, с кем надо, а вот подтекст сериала пугающе актуален: эти 30-летние герои, которые, по большому счёту, ничего в жизни так и не добились, они живут одним днём и ни к чему не стремятся, или боятся к чему-то стремиться, потому что уж слишком безвольными их воспитало общество рубежа веков. Но не будем о грустном: сериал «Новенькая» был продлён на четвёртый сезон, а, значит, есть надежда, что герои образумятся.

Толмачев В.М. «Потерянное поколение» и творчество Э. Хемингуэя

Толмачев В.М. – "Зарубежная литература ХХ века" – 2-е изд. – М., 2000

1920-е годы - период «сменовеховства» в литературе США. Он отмечен как разносторонним осмыслением историко-культурного сдвига, так и вступлением в права новой литературной генерации, представление о которой так или иначе ассоциировалось с образом «потерянного поколения». Эти слова (произнесенные по-французски, а затем переведенные на английский язык) приписываются писательнице Г. Стайн и были адресованы молодым людям, побывавшим на фронтах первой мировой войны, потрясенным ее жестокостью и не сумевшим в послевоенное время на прежних основаниях «войти в колею» мирной жизни. Прославил же сентенцию Стайн («Все вы - потерянное поколение») Э. Хемингуэй,

Вынесший ее в виде одного из эпиграфов на титульный лист своего первого романа "И восходит солнце " (1926).

Однако смыслу этой, как оказалось, эпохальной характеристики суждено было перерасти «гамлетизм» неприкаянных молодых людей. «Потерянность» в широком смысле - это следствие разрыва и с системой ценностей, восходящих к «пуританизму», «традиции благопристойности» и т. д., и с довоенным представлением о том, какими должны быть тематика и стилистика художественного произведения. В отличие от поколения Б. Шоу и Г. Уэллса, «потерянные» проявляли ярко выраженный индивидуалистический скепсис в отношении любых проявлений прогрессизма. Вместе с тем мучительное осмысление «заката Запада», собственного одиночества, равно как и проснувшаяся ностальгия по органической цельности мира, привели их к настойчивым поискам новой идеальности, которую они формулировали прежде всего в терминах художественного мастерства. Отсюда и тот резонанс, который получила в Америке элиотовская «Бесплодная земля». Жестокости и хаосу мира способна противостоять «ярость» творческого усилия - таков подтекст хрестоматийных произведений «потерянного поколения», общими чертами которых являются трагическая тональность, интерес к теме самопознания, а также лирическое напряжение.

Мотивы «потерянности» по-разному заявили о себе в таких романах, как «Три солдата» (1921) Дж. Дос Пассоса, «Громадная камера» (1922) Э. Э. Каммингса, «Великий Гэтсби» (1925) Ф. С. Фицджеральда, «Солдатская награда» (1926) У. Фолкнера, «И восходит солнце» (1926), «Прощай, оружие!» (1929) Э. Хемингуэя . К ним следует отнести и романы, изданные в Европе, но имевшие большой успех в США: «На западном фронте без перемен» (1929) Э. М. Ремарка, «Смерть героя» (1929) Р. Олдингтона.

Не все названные писатели приняли участие в войне (в частности, Фицджеральд, Фолкнер), но и для них «потерянность» - факт более чем весомый: показатель заброшенности человека в историю, лишившуюся привычных контуров, и обостренной артистической восприимчивости.

Жестокость современности не могла не облечься в метафору войны. Если в начале 1920-х годов она трактуется достаточно конкретно, то к концу десятилетия становится олицетворением важнейшего измерения человеческого существования вообще. Подобное сцепление военного и послевоенного опыта под общим трагическим знаком в особенности показательно для романов, изданных в 1926-1929 гг., т. е. тогда, когда события прошлого состоялись как художественное событие и получили, по выражению одного из современников, статус трагического «алиби»: человек постоянно находится в состоянии «военных» действий с враждебно-равнодушным к нему миром, главные атрибуты которого - армия, бюрократия, плутократия. «Я рос с моими сверстниками под

Бой барабанов первой мировой войны, и наша история с тех пор не переставала быть историей убийств, несправедливости или насилия»,- писал позже А. Камю, словно видя в американских писателях 1920-х годов литературных предшественников экзистенциализма. Наиболее ярко о протесте против «норм» цивилизации в свете опыта Соммы и Вердена говорит Хемингуэй устами лейтенанта Фредерика Генри, центрального персонажа романа «Прощай, оружие!»: «Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами».

Выражая неприятие системы ценностей, которая допустила бойню, и выспренности соответствующего этим ценностям литературного словаря, Хемингуэй намеренно проводит апологию своего рода примитива и нередко заявляет п себе как антиромантике. Однако подобная характеристика не должна ставить под сомнение его «антиромантический романтизм». В пользу этого говорят историко-литературные контексты его творчества.

С одной стороны, Хемингуэй, с одинаковым успехом творивший миф отверженного обществом героя и в своих сочинениях, и в жизни, бесспорно выступает фигурой байроновского масштаба и стиля. С другой - трагические «поиски абсолюта», о которых идет речь в хемингуэевском творчестве, разворачиваются не в свойственной для классического романтизма ситуации «двоемирия», а в постницшевском посюстороннем мире.

Познание через отрицание, поиск идеала в разочаровании, иллюзия «соловьиной песни» сквозь «дикий голос катастроф» (Ходасевич), - вот те романтические приметы мировидения «потерянного поколения», которые помогают понять творческую зависимость писателей США 1920-х годов от их старших английских современников (Р. Киплинг, Дж. Конрад). Признание долга перед конрадовскими идеями «победы в поражении» и живописности стиля - лейтмотив творческой эстетики не только Хемингуэя, но и Фиццжералда.

Сопоставление романов этих писателей позволяет понять, каким образом разворачивался спор между двумя влиятельными версиями романтического мышления.

В восприятии современников Френсис Скотт Фицджеральд (1896-1940) Стал одним из летописцев «века джаза», эпохи, непосредственно предшествовавшей временам «великой депрессии». Практически на всю жизнь Фицджеральд, родившийся в Сент-Поле (католической столице Среднего Запада), сохранил по-детски наивное и отчасти «карнавальное» представление об успехе - о том, что «все возможно». Мотив богатства - центральный в Фицджеральдовских произведениях, но отношение писателя к двум наиболее

Интересующим его символам благосостояния (роковая женщина, нувориш) неоднозначно, пропущено через собственный опыт мечтавшего о славе подростка, безнадежно влюбленного в Джиневру Кинг (девочку из состоятельной сент-полской семьи), затем молодого человека, бракосочетание которого с южной красавицей Зель-дой Сейр стало возможным из-за сенсационного успеха его первого романа «По ту сторону рая» (1920), но в конечном счете не принесло ему счастья. К концу 1920-х годов у Зельды открылась душевная болезнь.

В своих лучших произведениях - романах «Великий Гэтсби», (1925), «Ночь нежна» (1934) -Фицджеральд стремится быть флоберианцем, но по темпераменту он слишком лирик, слишком очарован поэзией материальной избыточности мира. Поэтому самый близкий писателю персонаж - он сам, Фицджеральд, а мир богатых - кровно родственный ему мир. Этим проникнут и смысл его заявления: «Мы обязаны своим появлением на свет благосостоянию общества. Все самое лучшее создается тогда, когда правят богатые». Так родилось романтическое родство, которое установил Фицджеральдовский Дик Дайвер между другом писателя, состоятельным экспатриантом Джералдом Мэрфи, и автором романа «Ночь нежна».

В попытке быть «не собой» Фицджеральд в своей прозе всегда терпел поражение, что крайне возмущало Хемингуэя с его лозунгом «правдивости письма». Он считал, что Мэрфи никогда не стал бы вести себя по-Фицджеральдовски, а потому еще раньше обвинил своего друга в «дешевой ирландской влюбленности в поражение», в «идиотическом сусальном романтизме».

Впрочем, красота, реализованная в богатстве (рэгтайм, сверкающий никелем паккард, фешенебельный бар), интересует Фицджеральда не сама по себе, а в своей непрочности. Писатель сквозь призму своего представления об изменчивости успеха чересчур внимателен к красоте, чтобы не замечать ее двойственности: тайны, блеска и рока, проклятия. Контрасты красоты как материал современной трагедии - находка Фицджеральда. Богатство у него подвержено закону своего рода спенсеровского равновесия. Дик Дайвер и Николь меняются местами с той же непреложностью, что и Герствуд с Керри у Драйзера.

Закономерно, что оды Китса задевали самые сокровенные струны писательской души. Он признавался, что никогда не мог читать «Оду соловью» без слез на глазах, и строка из этого стихотворения («Как ночь нежна!») составила заглавие романа о трагедии четы Дайверов. В свою очередь, «Ода греческой вазе» прочитывалась Фицджеральдом в плане неумолимого романтического вопроса - как попытка объяснить противоречие между реальностью, увяданием (преходящим) и нетленным (вечностью красоты и воображения). «Ты видел, ты погиб!» - мог бы сказать Фицджеральд вместе с лирическим героем китсовской оды. У американского писателя романтический скепсис по этому поводу приобретает образ «прекрасных и проклятых» (название второго романа), «всех грустных молодых людей».

Столкновение статики и динамики, переживание жизни как рокового предназначения в духе Уайльда, намерение увидеть «я» в зеркале «другого» - все это делает творческий метод Фицджеральда достаточно целостным. «Мне так хотелось бы, чтобы читатели восприняли мой новый роман как очередную вариацию на тему иллюзии (она, пожалуй, будет самой главной в моих серьезных вещах),- вариацию, куда более... в романтическом ключе продуманную, чем составившую содержание "По эту сторону рая"»,- писал он в связи с выходом в свет «Великого Гэтсби». В проспекте к роману «Ночь нежна» Фицджеральд еще сильнее подчеркивает романтический акцент, называя своего протагониста Идеалистом и «Священником».

Богатство в подобной перспективе неожиданно становится фицджераддовским эквивалентом стоического кодекса у Хемингуэя. Его честолюбцы, влекомые возможностью утвердить себя в «воле к обладанию», - парадоксальная аналогия хемингуэевским бедным (матадорам, гангстерам, барменам и т. д.),- пример того, что «поиски Грааля», какой бы вид они ни приобретали в грубую и безыдеальную эпоху, всегда перекликаются с трагедией.

Сопоставление композиционных принципов повести «Сердце тьмы» и «Великого Гэтсби» (Ник Каррауэй выполняет у Фицджеральда такую же функцию, какую у Конрада - фигура Марлоу) помогает понять, в чем именно американский писатель сходен, а в чем разительно отличается от прозаиков, которые тяготеют, подобно английским неоромантикам, к живописному показу мира в разрезе «здесь и сейчас». Стержень лучшего фицджераддовского романа образует не фактическая сторона достаточно традиционной американской мелодрамы - описания попытки таинственным образом разбогатевшего Гэтсби вернуть прошлое, связать свою судьбу с женщиной, союз с которой ранее был немыслим из-за социального и материального мезальянса. Превращают же роман из водевиля в трагедию темы самопознания и истории, прежде всего связанные с судьбой Ника Каррауэя.

Ник - не только рассказчик, собирающий информацию о своем таинственном друге Гэтсби, но и писатель, постепенно начинающий сочинять автобиографическое произведение, в котором Гэтсби -самый надежный ориентир, или, в согласии со словарем Г. Джеймса, «точка зрения». Линия Каррауэя (проверка собственных взглядов на жизнь, своей честности, а также приверженности традиционалистской системе ценностей Среднего Запада) развивается параллельно с линией Гэтсби, коллизии кото-

Рой вскрывают неразрешимое противоречие между платонической мечтой - в следовании ей Гэтсби действительно незауряден, «велик» - и грубо материалистическими, «великими» разве что в сугубо ироническом смысле, средствами ее достижения.

Благодаря этому параллелизму выясняется, что Ник -единственный персонаж романа, характер и взгляды которого меняются по ходу действия. Познавательное свойство «Великого Гэтсби» является как бы лирическим ферментом этого романа. Романтическая неудовлетворенность по поводу поисков Эльдорадо, фатальной запоздалости и неутешительности самоопределения выдает в Фиц-джералде не столько ученика Конрада, сколько продолжателя традиции Г. Джеймса. Именно способность к глубокому пониманию делает в конечном счете из Ника не пытливого «натуралиста» (подобно собирателю бабочек Штейну из конрадовского романа «Лорд Джим»), а «последнего пуританина».

Путь Каррауэя - от жесткости к гибкости, от слишком безапелляционных суждений в духе джеймсовского Уинтерборна к неясным сожалениям и душевной теплоте. Он становится невольным свидетелем вульгаризации как платонического начала в человеке и его стремления к идеалу, так и магии богатства, этого единственного вида «религии», на которую способно общество изобилия. «Роман воспитания» Каррауэя исподволь соотнесен Фицджераддом с темой Америки.

«Вина» Гэтсби -общая, родовая вина всех американцев, утративших детскость и чистоту, которые были в целом свойственны первым новоанглийским поселенцам. На последних страницах романа истинное лицо «мечты» представлено воспоминаниями повествователя о праздновании Рождества в снежных глубинах Америки. И Каррауэй, и Гэтсби, и Дэзи - все они «блудные дети» Среднего Запада, заблудившиеся в Вавилоне Северо-Востока.

Эрнест Хемингуэй (1899-1961) Учился писать приблизительно у тех же литературных наставников, что и Фицджеральд. В своем творчестве он коснулся примерно тех же проблем, которые затронул и его друг-соперник, однако дал им в корне иное прочтение. Обвиняя Фицджеральда во влюбленности в рок и творческой недисциплинированности, а также декларируя свою неприязнь ко всему возвышенно-«романтическому», Хемингуэй создал концепцию принципиально «некнижного» стиля. Антитеза Фицджеральд/Хемингуэй позволяет вспомнить ситуацию в английской литературе рубежа веков. Смена героя - уайльдовского художника-прерафаэлита на солдата колониальной армии у Киплинга - говорила о снижении интереса к сравнительно традиционному типу романтической личности и внимании к символике практически сформулированного вопроса «как жить?». Лаконично это новое настроение отражено в киплинговском стихотворении «Королева» (1896): «Романтика, прощай навек!»

Тематически Хемингуэй очень многим обязан Конраду. И у того и у другого писателя персонаж заброшен, как об этом говорит Хемингуэй, в «другую страну»,- помещен независимо от своей воли в условия, когда человек проходит проверку на прочность на подмостках некоего космического театра (глубины Африки, гражданская война в Латинской Америке, тайфун; арена боя быков, Латинский квартал в Париже, гражданская война в Испании), но сталкивается прежде всего в поединке с самим собой.

«Победа в поражении», по Конраду и по Хемингуэю,- это стоическое следование лично сформулированному представлению о чести, которое по большому счету не может принести никаких практических преимуществ в мире, утратившем координаты общезначимого смысла. Сравнение произведений Конрада и Хемингуэя указывает на то, что американский прозаик гораздо последовательнее своего предшественника работал над идеей стиля, который бы передавал представление о жестокости мира не прямо, а по-символистски суггестивно. Хемингуэй с эмоциональной стороны глубоко знал то, о чем писал.

В 1917 г. он, не пройдя военную комиссию, отправился в Италию, был шофером санитарного автомобиля на итало-австрийском фронте, оказался тяжело раненным. По окончании войны Хемингуэй некоторое время являлся корреспондентом «Торонто стар» на Ближнем Востоке. 1920-е годы он провел преимущественно в Париже среди артистической богемы (Г. Стайн, Дж. Джойс, Э. Паунд) и целеустремленно учился искусству прозы. Крайне тяжело писатель пережил самоубийство отца.

Тема войны образует нерв первых книг рассказов Хемингуэя «В наше время» (1925), «Мужчины без женщин» (1927). Композиция книги «В наше время» указывает на явное знакомство ее автора с «Уайнсбургом, Огайо» Ш. Андерсона. Однако линия «романа воспитания» проведена Хемингуэем гораздо решительнее, чем его наставником. Главное открытие, которое совершается Ником Адамсом и ему подобными юношами, вернувшимися с германской войны в провинциальную тишь Америки (Кребс в рассказе «Дома »),- это открытие того, что война для побывавшего на ней в определенном смысле никогда не кончается. Самые знаменитые хемингуэевские новеллы («Кошка под дождем », «На Биг-Ривер », «Белые слоны ») строятся на одинаковом эффекте: главное в них с эмоциональной точки зрения не проговаривается, вынесено за скобки; это ядро содержания то приходит в противоречие с импрессионистическим описанием текущих событий, то ему соответствует. Наличие «двойного виденья» иронически отражено в заглавии «В наше время», которое состоит из фрагмента молитвы о «мире всего мира». Главный урок воспитания Ника Адамса сводится к тому, что ломкость бытия и человеческая жестокость, свойственные для «нашего времени», стирают грань между «войной» и «миром».

Хемингуэй любил сравнивать принципы экспрессивности текста с айсбергом, только на одну восьмую возвышающимся над поверхностью воды: при реальном знании писателем своей темы практически любой фрагмент повествования может быть опущен без ущерба для общего эмоционального воздействия. Хемингуэевский иллюзионизм во многом опирается на идею отказа от «риторики», в свое время провозглашенную французскими поэтами-символистами. Писатель предпочитает не описывать, а называть; он не столько воссоздает реальность, сколько описывает условия ее существования. Фундамент подобного описания составляют глаголы движения, существительные, однотипные ремарки, многократное употребление соединительного союза «и». Хемингуэй создает как бы схему восприятия элементарных раздражителей (жар солнца, холод воды, вкус вина и т. д.), которые лишь в читательском сознании становятся полновесным фактом чувственного опыта. Увлечение писателя в связи с этим Сезанном и другими постимпрессионистами закономерно.

Как известно, зрелый Сезанн стремился к созданию полотен, раскрывавших бы в несколько утрированной плоскостности не импрессионистическую текучесть жизни, а ее «структуры», не подвластные переменам. Сезанновское художественное пространство (к примеру, «Мост через реку Кретее») - чуть тяжеловатое, почти намеренно спрессованное - находится в недвижном покое. Создается это впечатление не тематически. Естественные краски природы (зеленые, желтые, голубые), словно расчертив объем строгим узором, «останавливают мгновение» - начинают символизировать Форму, своего рода легкую тяжелую вещность, но не эфемерную, а замкнутую в себе, холодновато-блестящую, кристальную, Особая вещность Сезанна, которую он сам облек в формулу «природа-в-глубине», оказалась близкой творческим намерениям американского прозаика: «Живопись Сезанна учила меня тому, что одних настоящих простых фраз мало, чтобы придать рассказу ту объемность и глубину, какой я пытался достичь. Я учился у него очень многому, но не мог бы внятно объяснить, чему именно». Думается, важен для Хемингуэя и другой императив Сезанна: «Импрессионизму следует придать нечто... музейное».

Подобно почерку Вердена, хемингуэевский стиль разряжен. В какой-то мере это достигается за счет того, что персонажи Хемингуэя как бы не имеют души. Их сознание представлено декоративно, растворяется в «узорах» внешнего мира (стойка бара, город под Дождем, сетка парижских улиц). Нанизывание фактов, собирание их в «пейзаж» подчинено достаточно жесткой логике, которая указывает на ограниченность удовольствий (бар должен быть закрыт, перно выпито, а поездка в горы закончена), что сообщает несколько монотонной, монохромной натурализации внутреннего мира у Хемингуэя трагический характер. Яркость красок, осязаемость форм («аполлонийское») выступают оборотной стороной «ничто» («дионисийского» начала), у которого нет очертаний,- которое может быть представлено только в отраженном виде и образует разновидность черной подкладки для узора слов-камушков.

В суггестивном описании смерти, в воссоздании силуэта явления на фоне «черного квадрата» - одна из броских черт хемингуэевского примитивизма как стилистики современной трагедии.

В сущности, в трактовке «ничто» Хемингуэй выступает как писатель, «от противного», в пародийном аспекте подступающийся к христианской проблематике. Это не ускользнуло от внимания Дж. Джойса: «Застрелит ли меня Хемингуэй или нет, но рискну сказать... что я всегда считал его глубоко религиозным человеком». Также и известный американский критик М. Каули подчеркнул в предисловии к первому изданию хемингуэевского «Избранного» (1942), что его современник дает в романе «И восходит солнце» трактовку той же проблеме, которая занимала Т. С. Элиота в «Бесплодной земле».

Хемингуэевский эквивалент «поискам Грааля» (лейтмотив «Бесплодной земли») парадоксален. Способы преодоления «размыва контуров» и «болезни» (это также и тема «Волшебной горы» Т. Манна) намеренно даются американским писателем в ряду сниженном, «бытовом»: профессиональной выучки матадора или репортера, отношений между мужчиной и женщиной и т. д.-в ряду фактов, право на реальное, а не «книжное» знание которых способно по логике творчества Хемингуэя обеспечить лишь одно: переживание смерти как главного удела человеческого существования, как религиозного феномена.

«И восходит солнце» - роман о поисках именно абсолютного смысла. На это указывают два спорящих между собой эпиграфа. Автор одного - Г. Стайн, другой представлен стихом из Екклезиаста о вечно заходящем и восходящем солнце.

Джейк Барнс, повествователь и центральное действующее лицо романа, выступает принципиальным «антиромантиком». На войне ему нанесено мучительное увечье - Барнс оскоплен «оружием». Он трагически жаждет любви, которую не в состоянии разделить с близкой ему женщиной. Стремясь к трезвости и боясь самообмана, Барнс пытается строжайше контролировать свои эмоции. На фоне стоического кодекса его поведения, которое в романе последовательно характеризуется как должное, постепенно становится очерченной и позиция, воспринимаемая «недолжной», «романтической».

Фальшь, позы, многословие в романе представляет Роберт Кон. Субъектом приложения должного и недолжного делается роковая дама Брет Эшли, а ареной столкновения - «другая страна» испанской фиесты. Верх романтизма Кона в оценке Барнса проявляется в склонности к самодраматизации, в мечтах о фатальной любви. Малопривлекательные для Барнса черты Кона подчеркнуты его неумением быть ироничным и соблюдать стиль жизни американских экспатриантов в Париже 1920-х годов: если женщина покидает мужчину, то требовать объяснений по этому поводу несерьезно; если вести разговор, то непременно сдержанно, на языке водителей такси или жокеев и т. д. Право Джейка и его друзей на особый кодекс поведения выстрадано. В отличие от Кона, никогда не сталкивавшегося с серьезными жизненными испытаниями, они покалечены войной, что в некоторой степени спасает их от «праздника» вольной жизни в его сугубо буржуазном варианте.

Трагическая тональность повествования не скрадывается даже во второй, казалось бы, пасторальной части романа, где рассказывается о поездке Барнса со своим другом Биллом Гортоном на рыбную ловлю в испанские горы. Нельзя не заметить, что для Джейка важна не столько безмятежность природы, сколько участие в ней человека - посвященного, знатока, получающего удовольствие от пребывания в горах никак не «естественно», а согласно системе правил. Поэтому все же не красота ручьев, а присутствие близкого Барнсу друга дарует временное - тщательно просчитанное по часам и минутам, количеству съеденного и выпитого,- раз-два в год, преодоление одиночества.

Джейк сумел бы стать счастливым и в Париже, если бы постоянно был подле отчаянно любимой им Брет. Его особое чувство эстетического способно извлекать такое же чистое удовольствие из обеда в ресторане, как и из рыбной ловли: суть дела не во влиянии среды - среда не оказывает решающего воздействия на индивидуалистическое сознание, хотя человек биологически от нее неотторжим и страдает от своей биологической «неполноценности»,- а в сугубо личном решении вопроса («Мне все равно, что такое мир. Все, что я хочу знать, это - как в нем жить») об «искусстве жизни».

Красота природы в Бургете несколько несовременна, слишком безмятежна, вряд ли способна удовлетворить до конца человека, побывавшего на передовой и столкнувшегося там с «разгулом» природы, со стихией, квинтэссенция которой - «ничто». Именно поэтому главным ценностным ориентиром романа выступает реалия искусства, а не природы - эстетические принципы боя быков. Коррида - центральный символ романа, в ней объединены традиция, канон (абсолютная чистота приема) и новаторство. Матадор постоянно обязан изобретать новые ходы, иначе его поединок начнет лишь имитировать опасность (история матадора Бельмонте).

Накал же этому до мелочей ритуализованному действу придает близость смерти. Матадор ведет бой в «зоне быка». Стоит ему на мгновение отступить от правил спектакля - позволить обреченному животному «очаровать», загипнотизировать себя,- и гибели не миновать. Таким образом, коррида и поведенческий кодекс матадора символизируют в романе все главные грани преодоления потерянности.

В этом ракурсе блестящий матадор Ромеро вовсе не народный герой, а герой искусства, к постижению принципов которого стремится повествователь и которое изначально недоступно для понимания Кона, скучающего и в горах на лоне природы, и на поединке, но зато без конца бегающего в парикмахерскую. Варне явно привносит в свое восприятие корриды нечто такое, что вряд ли понимают простые испанцы, любители тонкостей боя быков.

Джейк считает себя мистиком в свете близкого столкновения со смертью на войне. В отличие от передовой смерть на арене стадиона заключена в рамки «театра», где абсурдная жестокость жизни отрицается системой правил и условно побеждается искусством. Существенно заметить, что коррида для жителей Памплоны не самоценна, а является составной частью семидневного католического праздника. Повествователя же в праздничных событиях интересуют лишь «карнавальные» аспекты. Другими словами, рассказчик намерен различать в происходящем не традиционное (обряд церковного праздника, который отчасти ассоциируется Барнсом с общественным лицемерием), а нетрадиционное - ситуацию переоценки ценностей. Доведение корриды до религиозного образца становится очевидным в романе тогда, когда речь заходит о христианстве, которое привлекательно для Барнса прежде всего как «форма», наполняемая сугубо личным содержанием.

Испанский опыт поэтому вряд ли что-то изменил в жизни повествователя. Пребывание на «празднике в празднике» (жрицей которого выступает Брет Эшли) лишь укореняет его в «искусстве» страдать. Стоический кодекс Барнса еще раз проходит проверку во все более жестокой «любви-муке». Пожертвовав Брет Эшли матадору Ромео в соответствии с артистическим духом дионисийско-карнавального веселья, Варне не может не сознавать, что способен обретать, лишь постоянно трагически утрачивая. Соответственно и Брет Эшли жертвует своим увлечением «мастером красоты» ради «жестокой» любви к Джейку Барнсу. Заключительные строки романа (вновь встретившиеся Варне и Эшли кружат в автомобиле по площади) намекают на «вечное возвращение» -неисчерпаемое страдание физического бытия, от глубины осознания которого зависят всходы красоты отчаяния.

«Выбор» Барнса - безусловно, свободный по экзистенциалистским понятиям выбор, «безнадежный» оптимизм которого предвосхищает ту концепцию действия, которая философски и эстетически была обоснована во Франции только на рубеже 1930-1940-х годов. Далеко не произвольно Ж.-П. Сартр (отказ от любви в концовке «Тошноты» и фигура Самоучки позволяют вспомнить заключительные главы «И восходит солнце» и фигуру Кона), анализируя «Постороннего» Камю, счел возможным назвать Хемингуэя в числе предшественников своего собрата по перу.

Роман «Прощай, оружие!» можно считать прологом к той ситуации, которая выведена в «И восходит солнце». И в этом произведении Хемингуэй использовал в названии своей книги цитату. Она взята из поэмы английского драматурга и поэта конца XVI в. Джорджа Пила, написанной по поводу ухода на покой прославленного воина. Ирония Хемингуэя очевидна: в его романе показана не слава оружия, а трагическое поражение. О каком же «оружии» идет речь? Прежде всего о романтической идее войны, связанной с фигурой Наполеона, войны планомерных наступлений и отходов, с торжественной сдачей городов, освященной ритуалом,- словом, об идее, содержание которой блестяще обыграно Л. Н. Толстым в «Войне и мире». Нелогичность, жестокая абсурдность современной бойни (расстрел под Капорето) разрушает иллюзию лейтенанта Фредерика Генри о долге по отношению к системе военных и социальных отношений, дозволяющих торжество хаоса, но вместе с тем освящаемой громкими, но малозначащими лозунгами о «героизме».

По замыслу автора, «Прощай, оружие!» не является антимилитаристским романом наподобие «Огня» А. Барбюса. Лейтенант Генри не против войны как таковой,- война в его представлении является мужественным ремеслом настоящего мужчины. Однако, как показывает Хемингуэй, этот ритуал полностью теряет общезначимый смысл на фоне сражений, которые убийственно нелогичны и играют людьми, как марионетками. Линия фронта на этой «новой» войне, где по сути дела нет ни своих, ни чужих (австрийцы в романе практически не персонифицированы), сугубо условна. Открытие этого измерения войны происходит и под влиянием ранения, и в результате разговоров лейтенанта с простыми людьми, которые, как это часто случается у Хемингуэя, выступают знатоками самых надежных истин («Войну не выигрывают победами»). Оно не дает Фредерику ничего, кроме урока самопознания: война становится неоспоримым, экзистенциальным событием его внутреннего мира. С этой войны, разумеется, дезертировать уже невозможно, что лишний раз подчеркивает ироническую многозначность названия романа.

По мере того как война начинает отождествляться с абсолютной жестокостью мира, на первый план повествования выдвигается любовь, которая до этого считалась для настоящего мужчины в отличие от «славных ратных дел» биологической ловушкой. Ринальди, друг Фредерика, к примеру, болен сифилисом. В результате развития темы любви роман с полным правом мог быть назван и «Прощай, любовь!». То есть прощай «романтическая», возвышенная любовь, столь же невозможная в современном мире, как и романтическая война. Фредерик и Кэтрин сознают это, когда рассуждают о том, как безличная машина войны («они») убивает наиболее достойных. Не строя никаких иллюзий относительно своего будущего, хемингуэевские герои обречены, как и в романе «И восходит солнце», на любовь-муку, любовь-утрату.

Меняются декорации, мрачная гора (возвышающаяся над передовой) и буря уступают место залитой солнцем Швейцарии, но это не упраздняет трагическую закономерность: Кэтрин погибает во время исполнения исключительно мирного долга, в родах. Следование драме рока превращает персонажей Хемингуэя в искателей откровения, суть которого определима ими только «от противного». «Утрачивая - обретаю» - этот традиционный для произведений американского писателя парадокс указывает на намерение Хемингуэя сделать смыслом само отсутствие смысла: чем горше поражение, тем настойчивее заявляет о себе стремление человека во что бы то ни стало утвердить свое достоинство.

Лучшие произведения Хемингуэя - о метафизическом голоде. Эта тема в первых двух романах помещена в контекст проблем искусства и любви. В романе «По ком звонит колокол» (1940) традиционный хемингуэевский индивидуалист проходит испытание политикой.

Книга Хемингуэя об Испании , быть может, и не столь с творческой точки зрения совершенна (в ней заметны элементы самоповторения), но это компенсируется емкостью ее обобщений. Если персонажи раннего Хемингуэя ощущали невозможность уйти от наваждения войны даже в мирной жизни, то герои «Колокола», наверное, согласились бы со словами Т. С. Элиота из эссе о Мильтоне: «Гражданская война никогда не кончается...» Как очевидец испанских событий, Хемингуэй счел возможным поставить эпиграфом к роману сходный по содержанию с элиотовской формулой фрагмент из проповеди Джона Донна. «...Я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе» - в этом утверждении поэта Хемингуэй нашел подтверждение своим наблюдениям о гражданской войне в Испании: человеческое в человеке важнее его политической принадлежности. Писатель словно предвидел критику советской пропаганды за беспристрастное изображение в романе испанских коммунистов и руководителей Интербригад, когда устами своего персонажа, советского журналиста Каркова (его прототипом был М. Кольцов), обвинил Роберта Джордана в «слабом политическом развитии». В 1960-е годы Д. Ибаррури направила специальное письмо в Политбюро КПСС, где говорила о нежелательности публикации хемингуэевского романа в СССР. Как следствие, отечественные читатели до сих пор по инерции знакомятся с переводом, который полон цензурных пропусков.

Глубина «Колокола» в том, что это роман и антифашистский, и антитоталитарный. Антифашизм в нем прежде всего не политическая позиция, а проявление личного мужества и категория личной свободы. Противопоставление франкистов и республиканцев Хемингуэй моментами делает условным: и те и другие отличаются жестокостью. Демагогию, трусость, пропагандистскую фальшь писатель достаточно привычно для себя сталкивает со стоическим мужеством простых людей (Эль Сордо, Ансельмо), которые воюют, как пашут землю, и убивают, ненавидя убийство. Внимательный читатель не может пройти мимо двойного парадокса заключительных страниц повествования. С позиции военной стратегии гибель Джордана - он прикрывает в одиночку отход партизан - не имеет большого смысла, но, как и в аналогичных романах А. Мальро («Удел человеческий»), которые посвящены «странным» гражданским войнам, герой побеждает тогда, когда отказывается от любых форм «корыстолюбия» и жертвует собой ради других. Но у моста должны погибнуть двое в разной степени достойных людей: как «республиканец» Джордан, так и первый, кто по трагической иронии попадет в прицел его автомата,- роялист лейтенант Беррендо.

Центральную тему романа, каким его видел автор, следует поэтому сформулировать как познание человеком себя вопреки обществу, которое предлагает ему лишь видимость решения проблемы свободы. В «Колоколе» речь идет фактически о двух войнах: войне идеологий (на равнине) и войне партизанской (в горах). Именно двойная жертва - «горнее» испытание смертью, а также любовью испанской девушки - показывает цену истинного мужества, позволяет американскому мечтателю-интеллигенту, попавшему в Испанию добровольцем, уйти от прекраснодушного («книжного») идеализма и утвердить себя, как сказал бы Мальро, в идеализме «антисудьбы». В своем художественном видении испанских событий Хемингуэй был не одинок. В чем-то сходные акценты характерны для творчества Дж. Оруэлла («Дань Каталонии», 1938), поэзии У. Х. Одена рубежа 1930-1940-х годов.

Послевоенное творчество Хемингуэя (роман "За рекой, в тени деревьев ", 1950; повесть "Старик и море ", 1952) уступают по уровню его произведениям 1920-1930-х годов. Однако это обстоятельство Уже не могло изменить репутацию Хемингуэя (Нобелевская премия 1954 г.) как одного из главных создателей художественной мифологии современного индивидуализма.

Эрнест Хемингуэй (1899-1961), лауреат Нобелевской премии в области литературы, "гражданин мира" и писатель широчайшего диапазона навсегда сохранил некую отметку, клеймо "потерянных", которая проявляется порой в узнаваемой композиционной конструкции, узнаваемом повороте сюжета или черте характера героя.

Творчество Хемингуэя представляет собой новый шаг вперед в развитии американского и мирового реалистического искусства. Основной темой творчества Хемингуэя в течение всей его жизни оставалась тема трагичности судьбы рядового американца.

Основой его романов являются действие, борьба, рвение идти вперед и стремление к лучшему. Автор восхищается силой человеческого духа, теми, кто смог остаться людьми в самых тяжелый ситуациях, перед лицом опасности и смерти. Но все же некоторые из них бесповоротно обречены на отчаяние, одиночество и, следовательно, разочарование.

Проза Э. Хемингуэя, отточенная, предельно экономная в изобразительных средствах, была во многом подготовлена школой журналистики. Эта проза мастера, виртуозная простота которой лишь подчеркивала сложность его художественного мира, всегда опиралась на личный опыт писателя.

Реальные биографические факты (служба в отряде Красного Креста на итало-австрийском фронте, тяжелое ранение и пребывание в миланском госпитале, бурная, но принесшая Хемингуэю лишь горечь и разочарование любовь к медсестре Агнессе фон Куровски) художественно преображены в его произведениях и перенесены в отчетливую и пронзительную правдивую картину страданий и мужественного стоицизма "потерянного поколения".

Всегда оказывавшийся в гуще событий своего времени - как корреспондент, непосредственный участник и как писатель - Хемингуэй отзывался на них своей публицистикой и художественными произведениями. Так, атмосфера "гневного десятилетия" и гражданская война в Испании были воссозданы в новеллах сборника "Победитель не получает ничего" (1935), романе "Иметь и не иметь" (1937), "испанской публицистике", пьесе "Пятая колонна" (1938) и романе "По ком звонит колокол" (1940). События 1940-х, когда Хемингуэй, поселившийся на Кубе, охотился на своей яхте "Пилар" за немецкими подлодками в Карибском море, отразились в посмертно опубликованном романе "Острова в океане" (1979). В конце Второй мировой писатель как военный корреспондент участвовал в освобождении Парижа.

«Не дай тебе Бог жить во времена перемен» - к журналистам не имеет никакого отношения. Когда все тихо, спокойно и "стабильно", нам становится скучно. Хемингуэю скучно не было никогда. Он был молод и полон сил во время первой мировой войны и оказался в самом расцвете сил во время второй. Он никогда не писал о том, чего сам не видел, не знал, не понимал. В этом смысле он стремился быть репортером современности. Хемингуэй старался осуществить старый прием "о простых вещах писать просто", он блестяще владел телеграфным языком репортажа. Но мир вокруг него, жизнь в Европе была далеко не проста.

Если люди потерянного поколения были внутренне опустошенными жертвами войны, действующими обломками крушения, то молодой Хемингуэй не чувствовал себя ни опустошенным, ни потерпевшим крушение. Он был ищущим и думающим писателем, который глубоко воспринял трагедию своих сотоварищей и избрал ее своей темой. Но описывал он своих современников.

Читая Хемингуэя, - о чем бы он ни писал, о самом, казалось бы, разном, - неизменно чувствуешь его ненависть к людскому одиночеству, его стремление выйти, выбраться из этого одиночества к друзьям, к женщине, к делу, соединяющему между собой людей, даже когда это дело - война и где-то в финале обещает тебе смерть.

Писать Хемингуэй старается без всякой предвзятости и как можно конкретнее, о том, что действительно чувствует; писать, закрепляя сами по себе акты, вещи и явления, которые вызывают испытываемое чувство, и делать это так, чтобы, перефразируя слова самого Хемингуэя, суть явлений, последовательность фактов и поступков, вызывающих определенные чувства, оставались для читателя действенными и через год, и через десять лет, а при удаче и закреплении достаточно четком - даже навсегда.

"Если автор романа вкладывает в уста своих искусственно вылепленных персонажей собственные умствования… то это не литература", писал Хемингуэй. Писатель стремится передать внутреннее состояние героя, его переживания и настроения, используя для этого внутренний монолог. Душевный мир героя он стремится показать, тонко и точно описывая действия героя, раскрывая внешние проявления внутреннего мира. Поэтому он отказывается от рассуждений о внутреннем состоянии своих героев.

Один из исследователей его творчества пишет, что цепь коротких, не связанных между собою фраз выполняет основную задачу - показать распадающиеся связи сдвинувшегося с места и разобщенного мира так, как он непосредственно воспринимается смятенным сознанием, а не так, как потом организуется холодным рассудком и укладывается в традиционные формы.

Самый способ выражения без всяких разъяснений автора показывает пустоту и бессмысленность существования его героев и одновременно трагическую значительность жизни. А сдержанные, сжатые, четкие и емкие описания явлений, событий, внешних действий только подчеркивают беспомощную обреченность людей, подчеркивает исследователь.

Крайняя сжатость, лапидарность повествования, нетерпимость к высокопарному слову, к риторике и сентиментальности, мастерское введение неоднократно повторяющегося лейтмотива (будь это отдельная фраза или целый образ), естественно, во всей его обыденной шероховатости звучащий диалог, лирический подтекст, «второй план» изображаемого - эти особенности стиля Хемингуэя прочно вошли как в его новеллистику, так и в повести и романы.

Хемингуэй провозгласил так называемый "принцип айсберга". "Если это может что-то прояснить, - указывал писатель, - я хотел бы сказать, что литературное творчество напоминает мне айсберг. Видна только восьмая часть того, что находится в воде. Надо выкидывать все, что можно выкинуть. Это укрепляет ваш айсберг; то, что выброшено, уходит под воду".

Творчеству писателя присуща колоссальная убедительность, свежесть и действенная сила. Но здесь нужно заметить, что эта сжатость повествования и точность ограничивала возможные литературные приемы, которыми можно было бы пользоваться. Именно в силу этой простоты и фактологичности многое, очень многое выносится в подтекст. Литература Хемингуэя не для всех, ее нужно изучать и чувствовать.

Хемингуэй блестяще овладел телеграфным языком репортажа, ему нравилась крутая краткость, четкость и емкость кода, он даже щеголял намеренным упрощением и огрублением. Однако он уже чувствовал себя писателем. Газетные заготовки перерастали в литературно отработанные наброски.

, Фрэнсис Скотт Фицджеральд , Шервуд Андерсон , Томас Вулф , Натаниэль Уэст , Джон О"Хара. Потерянное поколение - это молодые люди, призванные на фронт в возрасте 18 лет, часто ещё не окончившие школу, рано начавшие убивать. После войны такие люди часто не могли адаптироваться к мирной жизни, спивались, заканчивали жизнь самоубийством, некоторые сходили с ума.

История возникновения термина

Когда мы вернулись из Канады и поселились на улице Нотр-Дам-де-Шан, а мисс Стайн и я были ещё добрыми друзьями, она и произнесла свою фразу о потерянном поколении. У старого «форда» модели «Т», на котором в те годы ездила мисс Стайн, что-то случилось с зажиганием, и молодой механик, который пробыл на фронте последний год войны и теперь работал в гараже, не сумел его исправить, а может быть, просто не захотел чинить её «форд» вне очереди. Как бы там ни было, он оказался недостаточно sérieux, и после жалобы мисс Стайн хозяин сделал ему строгий выговор. Хозяин сказал ему: «Все вы - génération perdue!»

Вот кто вы такие! И все вы такие! - сказала мисс Стайн. - Вся молодёжь, побывавшая на войне. Вы - потерянное поколение.

Так называют на Западе молодых фронтовиков, которые воевали между 1914 и 1918 годами, независимо от страны, за которую они воевали, и вернулись домой морально или физически искалеченными. Также их называют «неучтёнными жертвами войны». Вернувшись с фронта, эти люди не могли снова жить нормальной жизнью. После пережитых ужасов войны всё остальное казалось им мелочным и недостойным внимания.

В 1930-31 Ремарк пишет роман «Возвращение» («Der Weg zurück»), в котором рассказывает о возвращении на родину после Первой мировой молодых солдат, которые уже не могут жить нормально, и, остро ощущая всю бессмысленность, жестокость, грязь жизни, всё-таки пытаются как-то жить. Эпиграфом к роману стали строки:

В романе «Три товарища» он предрекает печальную судьбу потерянному поколению. Ремарк описывает положение, в котором оказались эти люди. Возвратившись, многие из них нашли воронки вместо своих прежних домов, большинство потеряло своих родных и друзей. В послевоенной Германии царит разруха, бедность, безработица, нестабильность, нервозная атмосфера.

Ремарк также даёт и характеристику самим представителям «потерянного поколения». Это люди жесткие, решительные, признающие только конкретную помощь, ироничные с женщинами. Чувственность у них стоит впереди чувств.

См. также

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Потерянное поколение" в других словарях:

С французского: Une generation perdue. Ошибочно приписывается американскому писателю Эрнесту Хемингуэю (1899 1961). В действительности автор этого выражения американская писательница Гертруда Стайн (1874 1946). Э. Хемингуэй лишь использовал его в … Словарь крылатых слов и выражений

Современная энциклопедия

“Потерянное поколение” - (английское lost generation), определение, применяемое к группе зарубежных писателей, выступивших в 1920 е гг. с произведениями, в которых отразились разочарование в современной цивилизации и утрата просветительских идеалов (веры в благую силу… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

- (англ. lost generation) определение, применяемое к группе зарубежных писателей, выступивших в 1920 е гг. с произведениями, в которых отразились разочарование в современной цивилизации и утрата просветительских идеалов, обостренные трагическим… … Большой Энциклопедический словарь

ПОТЕРЯННЫЙ, ая, ое; ян. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

- «ПОТЕРЯННОЕ ПОКОЛЕНИЕ» (англ. lost generation), часто употребляемое определение поколения писателей дебютировавших после Первой мировой войны и в произведениях которых отразились разочарование в цивилизации и утрата просветительских идеалов,… … Энциклопедический словарь

- («Lost generation»), американские и европейские писатели, творившие после 1 й мировой войны (Э. Хемингуэй, У. Фолкнер, Дж. Дос Пассос, Ф. С. Фицджеральд, Э. М. Ремарк), в произведениях которых отражён трагический опыт войны, утрата идеалов,… … Литературная энциклопедия

- («Потерянное поколение») определение, применяемое к западноевропейским и американским писателям (Э. Хемингуэй, У. Фолкнер, Дж. Дос Пассос, Ф. С. Фицджеральд, Э. М. Ремарк, О. Т. Кристенсен и др.), выступившим в 20 е гг. 20 в. после… … Большая советская энциклопедия

- (англ. lost generation), определение, применяемое к группе зарубежных писателей, выступивших в 1920 е гг. с произведениями, в которых отразились разочарование в современной цивилизации и утрата просветительских идеалов, обострённые трагическим… … Энциклопедический словарь

Книжн. Люди, малополезные для общества, сформировавшиеся в годы общественно политического упадка в какой л. стране, склонные к аполитичности, нравственным заблуждениям. /i> Калька с французского génération perdue. БМС 1998, 457 … Большой словарь русских поговорок

Книги

• Проклятый город Кишинев... Потерянное поколение , . Эта книга о молодых литераторах середины 70-х - начала 90-х гг., которых несправедливо проглядели в свое время критики. И сами они не гнались за широким признанием, и оно не шло по их следам,…