Основные этапы жизни и творчества Гаршина. Русский писатель, критик. Родился 2 (14) февраля 1855 в имении Приятная Долина Бахмутского уезда Екатеринославской губ. в семье дворян, ведущих свою родословную от золотоордынского мурзы Горши. Отец был офицером, участвовал в Крымской войне 1853–1856. Мать, дочь морского офицера, принимала участие в революционно-демократическом движении 1860-х годов.
Пятилетним ребенком Гаршин пережил семейную драму, повлиявшую на характер будущего писателя. Мать влюбилась в воспитателя старших детей П.В.Завадского, организатора тайного политического общества, и бросила семью. Отец пожаловался в полицию, после чего Завадского арестовали и сослали в Петрозаводск по политическому обвинению. Мать переехала в Петербург, чтобы навещать ссыльного. До 1864 Гаршин жил с отцом в имении близ г.Старобельска Харьковской губ., затем мать забрала его в Петербург и отдала в гимназию. В 1874 Гаршин поступил в петербургский Горный институт. Спустя два года состоялся его литературный дебют. В основу его первого сатирического очерка Подлинная история Энского земского собрания (1876) легли воспоминания о провинциальной жизни. В студенческие годы Гаршин выступал в печати со статьями о художниках-передвижниках. В день объявления Россией войны Турции, 12 апреля 1877, Гаршин добровольцем вступил в действующую армию. В августе был ранен в бою у болгарского селения Аяслар. Личные впечатления послужили материалом для первого рассказа о войне Четыре дня (1877), который Гаршин написал в госпитале. После его публикации в октябрьском номере журнала «Отечественные записки» имя Гаршина стало известно всей России. Получив годовой отпуск по ранению, Гаршин вернулся в Петербург, где его тепло приняли писатели круга «Отечественных записок» – М.Е.Салтыков-Щедрин, Г.И.Успенский и др. В 1878 Гаршин был произведен в офицеры, по состоянию здоровья вышел в отставку и продолжил учебу как вольнослушатель Петербургского университета. 
Война наложила глубокий отпечаток на восприимчивую психику писателя и его творчество. Простые в фабульном и композиционном отношении рассказы Гаршина поражали читателей предельной обнаженностью чувств героя. Повествование от первого лица, с использованием дневниковых записей, внимание к самым болезненным душевным переживаниям создавало эффект абсолютной тождественности автора и героя. В литературной критике тех лет часто встречалась фраза: «Гаршин пишет кровью». Писатель соединял крайности проявления человеческих чувств: героический, жертвенный порыв и осознание мерзости войны (Четыре дня); чувство долга, попытки уклонения от него и осознание невозможности этого (Трус, 1879). Беспомощность человека перед стихией зла, подчеркнутая трагическими финалами, становилась главной темой не только военных, но и более поздних рассказов Гаршина. Например, рассказ Происшествие (1878) – это уличная сценка, в которой писатель показывает лицемерие общества и дикость толпы в осуждении проститутки. Даже изображая людей искусства, художников, Гаршин не находил разрешения своим мучительным душевным поискам. Рассказ Художники (1879) проникнут пессимистическими размышлениями о ненужности настоящего искусства. Его герой, талантливый художник Рябинин, бросает живопись и уезжает в деревню, чтобы учить крестьянских детей. В рассказе Attalea princeps (1880) Гаршин в символической форме выразил свое мироощущение. Свободолюбивая пальма в стремлении вырваться из стеклянной оранжереи пробивает крышу и погибает. Романтически относясь к действительности, Гаршин пытался разорвать заколдованный круг жизненных вопросов, но болезненная психика и сложный характер возвращали писателя в состояние отчаяния и безысходности. Это состояние усугублялось событиями, происходившими в России. В феврале 1880 революционер-террорист И.О.Млодецкий совершил покушение на главу Верховной распорядительной комиссии графа М.Т.Лорис-Меликова. Гаршин как известный писатель добился у графа аудиенции, чтобы просить о помиловании преступника во имя милосердия и гражданского мира. Писатель убеждал высокого сановника в том, что казнь террориста только удлинит цепочку бесполезных смертей в борьбе правительства и революционеров. После казни Млодецкого у Гаршина обострился маниакально-депрессивный психоз. Не помогло путешествие по Тульской и Орловской губерниям. Писателя поместили в Орловскую, а затем в Харьковскую и Петербургскую психиатрические лечебницы. После относительного выздоровления Гаршин долгое время не возвращался к творчеству. В 1882 вышел его сборник Рассказы, который вызвал в критике жаркие споры. Гаршина осуждали за пессимизм, мрачный тон его произведений. Народники использовали творчество писателя, чтобы на его примере показать, как мучается и терзается угрызениями совести современный интеллигент. В августе-сентябре 1882 по приглашению И.С.Тургенева Гаршин жил и работал над рассказом Из воспоминаний рядового Иванова (1883) в Спасском-Лутовинове. Зимой 1883 Гаршин женился на слушательнице медицинских курсов Н.М.Золотиловой и поступил на службу секретарем канцелярии Съезда представителей железных дорог. Много душевных сил писатель потратил на рассказ Красный цветок (1883), в котором герой ценой собственной жизни уничтожает все зло, сконцентрированное, как рисуется его воспаленному воображению, в трех цветках мака, растущих на больничном дворе. В последующие годы Гаршин стремился к упрощению своей повествовательной манеры. Появились рассказы, написанные в духе народных рассказов Толстого, – Сказание о гордом Аггее (1886), Сигнал (1887). Детская сказка Лягушка-путешественница (1887) стала последним произведением писателя. Умер Гаршин в Петербурге 24 марта (5 апреля) 1888.

Гаршин «Красный цветок» и «Художники» . Хрестоматийным стал его аллегорический рассказы «Красный цветок». душевно больной человек, находящийся в психиатрической лечебнице, борется с мировым злом в образе ослепительно красных цветов мака на больничной клумбе. Характерно для Гаршина (и в этом отнюдь не только автобиографический момент) изображение героя на грани безумия. Дело не столько в болезни, сколько в том, что человек у писателя не в силах справиться с неизбывностью зла в мире. Современники оценили героизм гаршинских персонажей: те пытаются противостоять злу, несмотря на собственную слабость. Именно безумие оказывается началом бунта, так как рационально осмыслить зло, по Гаршину, невозможно: сам человек вовлечён в него- и не только социальными силами, но и, что не менее, а может быть, и более важно, силами внутренними. Он сам отчасти носитель зла - подчас вопреки собственным представлениям о себе. Иррациональное в душе человека делает его непредсказуемым, выплеск этой не поддающейся контролю стихии - не только бунт против зла, но и само зло. Гаршин любил живопись, писал статьи о ней, поддерживая передвижников. Тяготел он к живописи и в прозе - не только делая своими героями именно художников(«Художники», «Надежда Николаевна»), но и сам мастерски владея словесной пластикой. Чистому искусству, которое Гаршин почти отождествлял с ремесленничеством, он противопоставлял более близкое ему реалистическое искусство, болеющее за народ. Искусство, способное задевать душу, тревожить её. От искусства он, романтик в душе, требует шокового эффекта, чтобы поразить «чистую, прилизанную, ненавистную толпу» (слова Рябинина из рассказа «Художники»).

Гаршин «Трус» и «Четыре дня». В сочинениях Гаршина человек - в состоянии душевного смятения. В первом рассказе «Четыре дня», написанном в госпитале и отразившем собственные впечатления писателя, герой ранен в бою и ждет смерти, рядом же разлагается труп убитого им турка. Эту сцену часто сравнивали со сценой из «Войны и мира», где раненный в Аустерлицком сражении князь Андрей Болконский смотрит на небо. Герой Гаршина тоже смотрит на небо, но вопросы его волнуют не отвлечённо философские, а вполне земные: зачем война? почему он вынужден был убить этого человека, к которому не испытывал враждебных чувств и, по сути, ни в чём не виновного? В этом произведении ярко выражен протест против войны, против истребления человека человеком. Этому же мотиву посвящён целый ряд рассказов: «Денщик и офицер», «Аяслярское дело», «Из воспоминаний рядового Иванова» и «Трус»; герой последнего мучается в тяжёлой рефлексии и колебаниях между стремлением «принести себя в жертву за народ» и страхом перед ненужной и бессмысленной смертью. Военная тема у Гаршина пропущена через горнило совести, через душу, растерянную перед непостижимостью этой неведомо кем предумышленной и никому не нужной бойни. А между тем Русско-турецкая война 1877 года была начата с благородной целью помощи братьям-славянам в избавлении от турецкого ига. Гаршина же волнуют не политические мотивы, а вопросы экзистенциальные. Персонаж не хочет убивать других людей, не хочет идти на войну (рассказ «Трус»). Тем не менее он, подчиняясь общему порыву и считая это своим долгом, записывается добровольцем и гибнет. Бессмысленность этой гибели не даёт покоя автору. Но что существенно - нелепость эта не единична в общем строе бытия. В том же рассказе «Трус» умирает от гангрены, начавшейся с зубной боли, студент-медик. Эти два события - параллельны, и именно в их художественном сопряжении высвечивается один из главных гаршинских вопросов - о природе зла. Этот вопрос мучил писателя всю жизнь. Не случайно его герой, рефлектирующий интеллигент, протестует против мировой несправедливости, воплощающейся в неких безликих силах, что влекут человека к гибели и разрушению, в том числе и саморазрушению. Именно конкретного человека. Личность. Лицо. реалистичность гаршинской манеры. Для его творчества характерны точность наблюдения и определённость выражений мысли. У него мало метафор, сравнений, вместо этого - простое обозначение предметов и фактов. Короткая, отточенная фраза, без придаточных предложений в описаниях. «Жарко. Солнце жжёт. Раненый открывает глаза, видит - кусты, высокое небо» («Четыре дня»).

Иванов Семен Иванович — главный герой рассказа «Сигнал» Гаршина. Он бывший солдат, денщик. Семен Иванович становится «сторожем на железной дороге». Живет он, «человек больной и разбитый», вместе с женой Ариной в будке, при которой есть «с полдесятины пахотной земли». В мировосприятии Семена соединяется вечное крестьянское тяготение к земле с осознанием ответственности своей новой «железной» должности. Его философия: «уж кому какую талан-судьбу Господь даст, так уж и есть».

Иной его сосед по дистанции — «человек молодой», «худой и жилистый», Василий Степанович Спиридов. Он убежден: «не талан-судьба нам с тобой век заедает, а люди. <...> Коли всякую скверность на Бога сваливать, а самому сидеть да терпеть, так это, брат, не человеком быть, а скотом».

Рассорившись с начальством, Василий покидает службу и отправляется в Москву искать «управу себе». Очевидно, безрезультатно: через несколько дней он возвращается и отвинчивает рельс незадолго до прихода пассажирского поезда. Это замечает Семен и пытается предотвратить крушение: собственной кровью смачивает платок и с таким красным флагом выходит навстречу поезду. Он теряет сознание от сильного кровотечения, и тогда флаг подхватывает Василий, наблюдавший издали за происходящим. Поезд остановлен. Последняя фраза рассказа — слова Василия: «Вяжите меня, я рельс отворотил».

Рассказ «Сигнал» Гаршина вошел в круг хрестоматийного чтения подростков, однако его толкование советскими литературоведами было довольно упрощенным. К дежурной и малосодержательной фразе, что в «Сигнале» Гаршин зовет к «героизму, к самопожертвованию ради блага народа», прибавлялось то соображение, что «Семен показан сторонником кроткого смирения и противопоставлен человеку, страстно ненавидящему хозяев современной жизни. При этом сторонник борьбы приходит к преступлению, а проповедник смирения — к подвигу самопожертвования». Гаршину вменяется в вину следование «реакционной толстовской «теории» «непротивления злу насилием».

Однако содержание рассказа свидетельствует о несколько иных целях автора: конфликты Василия с начальством зачастую вызваны его характером, его достаточно вольным отношением к собственным обязанностям. И его преступление несоизмеримо с нанесенным ему оскорблением. Думается, здесь Гаршин следует не столько не любимому идеологами большевизма и их присными «толстовству», но выражает убеждение, вообще характерное для русских писателей 2-й половины XIX в: любой радикализм разрушителен, он несет только зло и не имеет морального оправдания.

Ради утверждения этой идеи и дает Гаршин в «Сигнале» столь символический, во многом литературный финал (так ли уж обязательно было Семену смачивать платок кровью?! Неужели сам по себе человек на рельсах, размахивающий любым предметом, не сигнал тревоги для машиниста?!). Где радикализм — там преступления, там кровь невинных жертв, говорит писатель. Через десятилетия красный от крови Семена флаг в руке Василия роковым образом стал выражать смысл кровавого радикализма XX в. — большевизма, а сам по себе подвиг Семена обнаружил свое тяжелое сходство с обычным «подвигом» советской эпохи: как правило, это самопожертвование одних из-за преступности других (а не противостояние стихиям и т. п.).

Первые два рассказа Гаршина, с которыми он вошел в литературу, внешне не похожи друг на друга. Один из них посвящен изображению ужасов войны («Четыре дня»), в другом воссоздается история трагической любви («Происшествие»).

В первом мир передается через сознание единственного героя, в основе его лежат ассоциативные сочетания чувств и мыслей, испытываемых сейчас, сию минуту, с переживаниями и эпизодами прошлой жизни. В основе второго рассказа — любовная тема.

Печальная судьба его героев определена трагически не сложившимися отношениями, и читатель видит мир глазами то одного, то другого героя. Но тема у рассказов общая, и она станет одной из основных для большинства произведений Гаршина. Рядовой Иванов, силой обстоятельств изолированный от мира, погруженный в себя,приходит к пониманию сложности жизни, к переоценке привычных взглядов и нравственных норм.

Рассказ «Происшествие» начинается с того, что его героиня, «уже забыв себя», вдруг начинает задумываться о своей жизни: «Как случилось, что я, почти два года ни о чем не думавшая, начала думать, — не могу понять».

Трагедия Надежды Николаевны связана с утратой ею веры в людей, добро, отзывчивость: «Разве есть они, хорошие люди, разве я их видела и после и до моей катастрофы? Должна ли я думать, что есть хорошие люди, когда из десятков, которых я знаю, нет ни одного, которого я могла бы не ненавидеть?». В этих словах героини — страшная правда, она не результат умозрения, а вывод из всего жизненного опыта и потому приобретает особую убедительность. То трагические и роковое, что убивает героиню, убивает и человека, который ее полюбил.

Весь личный опыт подсказывает героине, что люди достойны презрения и благородные порывы всегда побеждаются низменными побуждениями. Любовная история концентрировала социальное зло в опыте одного человека, и потому оно становилось особенно конкретным и зримым. И тем более страшным, что жертва социальных неустройств невольно, независимо от своего желания становилась и носителем зла.

В рассказе «Четыре дня», принесшем автору всероссийскую известность, прозрение героя также состоит в том, что он одновременно ощущает себя и жертвой социального неустройства, и убийцей. Эта важная для Гаршина мысль осложняется еще одной темой, определяющей принципы построения целого ряда рассказов писателя.

Надежда Николаевна встречала многих людей, которые с «довольно печальным видом» спрашивали ее, «нельзя ли как-нибудь уйти от подобной жизни?». В этих внешне очень простых словах заключена ирония, сарказм и истинная трагедия, выходящая за рамки несложившейся жизни конкретного человека. В них — законченная характеристика людей, знающих, что они совершают зло, и тем не менее совершающих его.

Своим «довольно печальным видом» и по существу равнодушным вопросом они успокаивали свою совесть и лгали не только Надежде Николаевне, но и самим себе. Приняв «печальный вид», они отдавали дань человечности и затем, как бы выполнив необходимый долг, поступали уже в соответствии с законами сложившегося мироустройства.

Эта тема получает развитие в рассказе «Встреча» (1879). В нем два героя, как будто резко противопоставленные друг другу: один — сохранивший идеальные порывы и настроения, другой — целиком утративший их. Секрет рассказа заключается,однако, в том, что это не противопоставление, а сопоставление: антагонизм героев мнимый.

«Не возмущаю я тебя, да и все», — говорит хищник и делец своему приятелю и очень убедительно доказывает ему, что тот не верит в высокие идеалы, а только напяливает на себя «какой-то мундир».

Это все тот же самый мундир, который носят посетители Надежды Николаевны, расспрашивающие о ее судьбе. Гаршину важно показать, что с помощью этого мундира большинству удается закрыть глаза на господствующее в мире зло, успокоить свою совесть и искренне считать себя нравственными людьми.

«Худшая в мире ложь, — говорит герой рассказа «Ночь», — ложь самому себе». Суть ее состоит в том, что человек вполне искренне исповедует те или иные идеалы, признаваемые в обществе высокими, но на деле живет, руководствуясь совсем иными критериями, или не сознавая этого разрыва, или намеренно не задумываясь над ним.

Василий Петрович пока еще испытывает возмущение образом жизни своего товарища. Но Гаршин предвидит возможность, что гуманные порывы скоро станут «мундиром», скрывающим если и не предосудительные, то во всяком случае достаточно элементарные и чисто личные запросы.

В начале рассказа от приятных мечтаний о том, как он будет воспитывать своих учеников в духе высоких гражданских добродетелей, учитель переходит к мыслям о своей будущей жизни, о семье: «И эти мечты показались ему еще приятнее, чем даже мечты об общественном деятеле, который придет к нему благодарить за посеянные в его сердце добрые семена».

Сходную ситуацию разрабатывает Гаршин и в рассказе «Художники» (1879). Социальное зло в этом рассказе видит не только Рябинин, но и его антипод Дедов. Именно он указывает Рябинину на ужасные условия труда рабочих на заводе: «И вы думаете, много они получают за такую каторжную работу? Гроши! <...> Сколько тяжелых впечатлений на всех этих заводах, Рябинин, если бы вы знали! Я так рад, что разделался с ними навсегда. Просто жить тяжело было сначала, смотря на все эти страдания...».

И Дедов отворачивается от этих тяжелых впечатлений, обращаясь к природе и искусству, подкрепляя свою позицию созданной им теорией прекрасного. Это тоже «мундир», который он надевает, чтобы поверить в собственную порядочность.

Но это все-таки достаточно простая форма лжи. Центральным в творчестве Гаршина станет не отрицательный герой (их, как заметила современная Гаршину критика, вообще немного в его произведениях), а человек, преодолевающий высокие, «благородные» формы лжи самому себе. Эта ложь связана с тем, что человек не только на словах, но и на деле следует высоким, по общему признанию, идеям и нравственным нормам, таким как верность делу, долгу, родине, искусству.

В результате, однако, он убеждается, что следование этим идеалам приводит не к уменьшению, а наоборот — к увеличению зла в мире. Исследованиепричин этого парадоксального явления в современном обществе и связанных с ним пробуждения и мучений совести — это и есть одна из основных гаршинских тем в русской литературе.

Дедов искренне увлечен своим делом, и оно заслоняет для него мир и страдания ближних. Рябинин, постоянно задававший себе вопрос, кому и зачем нужно его искусство, тоже ощущает, как художественное творчество начинает приобретать для него самодовлеющее значение. Он вдруг увидел, что «вопросы: куда? зачем? во время работы исчезают; в голове одна мысль, одна цель, и приведение ее в исполнение доставляет наслаждение. Картина — мир, в котором живешь и перед которым отвечаешь. Здесь исчезает житейская нравственность: ты создаешь себе новую в своем новом мире и в нем чувствуешь свою правоту, достоинство или ничтожество и ложь по-своему, независимо от жизни».

Вот что приходится преодолеть Рябинину, чтобы не уходить от жизни, не создавать хотя и очень высокий, но все-таки обособленный мир, отчужденный от общей жизни. Возрождение Рябинина наступит тогда, когда он почувствует чужую боль, как свою собственную, поймет, что люди научились не замечать окружающего зла, и ощутит себя ответственным за общественную неправду.

Необходимо убить покой людей, научившихся лгать самим себе, — такую задачу поставят перед собой Рябинин и создавший этот образ Гаршин.

Герой рассказа «Четыре дня» идет на войну, представляя себе только, как он будет «подставлять свою грудь под пули». Это его высокий и благородный самообман. Оказывается, что на войне нужно не только жертвовать собой, но и убивать других. Для того чтобы герой прозрел, Гаршину нужно вывести его из привычной колеи.

«Я никогда не находился в таком странном положении», — говорит Иванов. Смысл этой фразы заключается не только в том, что раненый герой лежит на поле боя и видит перед собой труп убитого им феллаха. Странность и необычность его взгляда на мир — в том, что ранее виденное им сквозь призму общих представлений о долге, войне, самопожертвовании вдруг освещается новым светом. В этом свете герой видит иначе не только настоящее, но и все свое прошлое. В его памяти возникают эпизоды, которым он раньше не придавал особого значения.

Многозначительно, например, название книги, которую он читал прежде: «Физиология обыденной жизни». В ней было написано, что без пищи человек может прожить больше недели и что один самоубийца, уморивший себя голодом, жил очень долго, потому что пил. В «обыденной» жизни эти факты могли только заинтересовать его, не более того. Теперь от глотка воды зависит его жизнь, а «физиология обыденной жизни» предстает перед ним в виде разлагающегося трупа убитого феллаха. Но ведь в каком-то смысле то, что с ним происходит, тоже обыденная жизнь войны,и он не первый раненый, умирающий на поле боя.

Иванов вспоминает, как раньше ему не раз приходилось держать черепа в руках и препарировать целые головы. Это тоже было обыденным, и он никогда не удивлялся этому. Здесь же скелет в мундире со светлыми пуговицами привел его в содрогание. Раньше он спокойно читал в газетах, что «потери наши незначительны». Теперь этой «незначительной потерей» стал он сам.

Оказывается, человеческое общество устроено так, что страшное в нем становится обыденным. Так, в постепенном сопоставлении настоящего и прошлого, открывается для Иванова правда человеческих отношений и ложь обыденного, т. е., как он понимает теперь, искаженного взгляда на жизнь, и встает вопрос о вине и ответственности. В чем виноват убитый им турецкий феллах? «И чем виноват я, хотя я и убил его?» — задает вопрос Иванов.

Весь рассказ строится на этом противопоставлении «раньше» и «теперь». Раньше Иванов в благородном порыве шел на войну, чтобы пожертвовать собой, но, оказывается, он жертвовал не собой, а другими. Теперь герой знает, кто он. «Убийство, убийца... И кто же? Я!». Теперь он знает и то, почему он стал убийцей: «Когда я затеял идти драться, мать и Маша не отговаривали меня, хотя и плакали надо мною.

Ослепленный идеею, я не видел этих слез. Я не понимал (теперь я понял), что я делал с близкими мне существами». Он был «ослеплен идеей» долга и самопожертвования и не знал, что общество так искажает человеческие отношения, что самая благородная идея может привести к нарушению коренных нравственных норм.

Многие абзацы рассказа «Четыре дня» начинаются с местоимения «я», затем называется действие, совершаемое Ивановым: «Я проснулся...», «Я приподнимаюсь...», «Я лежу...», «Я ползу...», «Я прихожу в отчаяние...». Последняя фраза звучит так: «Я могу говорить и рассказываю им все, что здесь написано». «Я могу» следует здесь понимать как «я должен» — должен открыть другим ту истину, которую только что познал.

Для Гаршина в основе большинства поступков людей лежит общее представление, идея. Но из этого положения он делает парадоксальный вывод. Научившись обобщать, человек утратил непосредственность восприятия мира. С точки зрения общих закономерностей, гибель людей на войне естественна и необходима. Но умирающий на поле боя не хочет принять эту необходимость.

Некую странность, неестественность в восприятии войны замечает в себе и герой рассказа «Трус» (1879): «Нервы, что ли, у меня так устроены, только военные телеграммы с обозначением числа убитых и раненых производят на меня действие гораздо более сильное, чем на окружающих. Другой спокойно читает: „Потери наши незначительны, ранены такие-то офицеры, низших чинов убито 50, ранено 100“, и еще радуется, что мало, а у меняпри чтении такого известия тотчас появляется перед глазами целая кровавая картина».

Почему, продолжает герой, если газеты сообщают об убийстве нескольких человек, все возмущены? Почему железнодорожная катастрофа, при которой погибло несколько десятков человек, обращает на себя внимание всей России? Но почему никто не возмущается, когда пишется о незначительных потерях на фронте, равных тем же нескольким десяткам человек? Убийство и железнодорожная катастрофа — это случайности, которые могли быть предотвращены.

Война — закономерность, на ней должно убиваться много людей, это естественно. Но герою рассказа трудно увидеть здесь естественность и закономерность, «Нервы у него так устроены», что он не умеет обобщать, а наоборот — конкретизирует общие положения. Он видит болезнь и смерть своего друга Кузьмы, и это впечатление умножается у него на те цифры, которые сообщают военные сводки.

Но, пройдя опыт Иванова, признавшего себя убийцей, нельзя, невозможно идти на войну. Поэтому вполне логично и естественно выглядит именно такое решение героя рассказа «Трус». Никакие доводы разума о необходимости войны не имеют для него значения, потому что, как он говорит, «я не рассуждаю о войне и отношусь к ней непосредственным чувством, возмущенным массою пролитой крови». И тем не менее он идет на войну. Ему мало чувствовать страдания людей, гибнущих на войне, как свои собственные, ему нужно разделить страдания со всеми. Только в таком случае совесть может быть спокойна.

По той же причине отказывается от художественного творчества Рябинин из рассказа «Художники». Он создал картину, которая изображала мучения рабочего и которая должна была «убить покой людей». Это первый шаг, но он делает и следующий — идет к тем, кто страдает. Именно на таком психологическом основании объединяется в рассказе «Трус» гневное отрицание войны с сознательным участием в ней.

В следующем произведении Гаршина о войне «Из воспоминаний рядового Иванова» (1882) страстная проповедь против войны и связанные с ней нравственные проблемы отходят на второй план. Изображение мира внешнего занимает такое же место, как и изображение процесса его восприятия. В центре рассказа стоит вопрос о взаимоотношениях солдата и офицера, шире — народа и интеллигенции. Участие в войне для интеллигентного рядового Иванова — это его хождение в народ.

Непосредственные политические задачи, которые ставили перед собой народники, оказались неосуществленными, но для интеллигенции начала 80-х гг. необходимость единения с народом и познания его продолжала оставаться главным вопросом эпохи. Многие из народников свое поражение связывали с тем, что они идеализировали народ, создали такой его образ, который не соответствовал действительности. В этом была своя правда, о которойписали и Г. Успенский, и Короленко. Но наступившее разочарование приводило к другой крайности — к «ссоре с меньшим братом». Это тягостное состояние «ссоры» и испытывает герой рассказа Венцель.

Когда-то он жил страстной верой в народ, но, столкнувшись с ним, разочаровался и озлобился. Он правильно понял, что Иванов идет на войну, чтобы приблизиться к народу, и предостерегает его от «литературности» взгляда на жизнь. По его мнению, именно литература «возвела мужика в перл создания», породив ни на чем не основанное преклонение перед ним.

Разочарование в народе Венцеля, как и многих подобных ему, действительно произошло от слишком идеалистического, литературного, «головного» представления о нем. Разбившись, эти идеалы сменились другой крайностью — презрением к народу. Но, как показывает Гаршин, это презрение тоже оказалось головным и далеко не всегда согласовывалось с душой и сердцем героя. Рассказ заканчивается тем, что после боя, в котором погибло пятьдесят два солдата из роты Венцеля, он, «прижавшись в уголку палатки и опустив голову на какой-то ящик», глухо рыдает.

В отличие от Венцеля Иванов не подходил к народу с теми или иными предвзятыми представлениями. Это позволило ему увидеть в солдатах действительно присущие им мужество, нравственную силу, верность долгу. Когда пятеро молодых вольноопределяющихся повторяли слова старинной воинской присяги «не щадя живота» нести все тяготы военного похода, он, «глядя на ряды сумрачных, готовых к бою людей <...> чувствовал, что это не пустые слова».

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Жизнь и творчество В. Гаршина

В ведение

На литературное поприще Гаршин выступил в 1877 году с рассказом «Четыре дня», сразу создавшим ему известность. В этом произведении ярко выражен протест против войны, против истребления человека человеком. Этому же мотиву посвящён целый ряд рассказов: «Денщик и офицер», «Аяслярское дело», «Из воспоминаний рядового Иванова» и «Трус»; герой последнего мучается в тяжёлой рефлексии и колебаниях между стремлением «принести себя в жертву за народ» и страхом перед ненужной и бессмысленной смертью.

«Происшествие» и «Надежда Николаевна» затрагивают тему «падшей» женщины. В 1883 году появился один из замечательнейших его рассказов -- «Красный цветок». Герой его, психически больной, борется с мировым злом, которое, как ему кажется, воплотилось в красном цветке в саду: достаточно сорвать его и будет уничтожено всё зло мира. В «Художниках» Гаршин ставит вопрос о роли искусства в обществе и о возможности приносить пользу творчеством; противопоставляя искусство с «реальными сюжетами» «искусству для искусства», ищет пути борьбы с социальной несправедливостью. В сказке-аллегории «Attalea princeps» о пальме, рвущейся к солнцу сквозь крышу оранжереи и погибающей под холодным небом, Гаршин символизировал красоту борьбы за свободу, хотя и борьбы обреченной. Гаршин написал ещё ряд сказок и рассказов для детей: «То, чего не было», «Лягушка-путешественница», где та же гаршинская тема о зле и несправедливости исполненa грустного юмора; «Сказание о гордом Аггее» (пересказ легенды об Аггее), «Сигнал».

Гаршин узаконил в литературе особую художественную форму -- новеллу, которая получила полное развитие впоследствии у Антона Чехова. Сюжеты новелл Гаршина несложны, они построены всегда на одном основном мотиве, развёрнутом по строго логическому плану. Композиция его рассказов, удивительно законченная, достигает почти геометрической определённости. Отсутствие действия, сложных коллизий -- характерно для Гаршина. Большинство его произведений написано в форме дневников, писем, исповедей (например, «Происшествие», «Художники», «Трус», «Надежда Николаевна» и др.). Количество действующих лиц очень ограничено.

Жизнь и творчество В. М. Гаршина

Гаршин Всеволод Михайлович -- один из наиболее выдающихся писателей 70--80-х годов XIX в.; родился 2 февраля 1855 г., умер 24 марта 1888 г., погребен на Волковом кладбище в Петербурге. Род Гаршиных -- старинный дворянский род, происходящий, по преданию, от мурзы Горшы или Гаршы, выходца из Золотой Орды при Иване III. Дед В. М. Гаршина со стороны отца был человек крутой, жестокий и властный; к концу жизни он сильно расстроил свое крупное состояние, так что Михаилу Егоровичу, отцу Гаршина, одному из одиннадцати детей, досталось только 70 душ в Старобельском уезде. Михаил Егорович был «совершенной противоположностью своему отцу»: это был человек в высшей степени добрый и мягкий; служа в кирасирах в Глуховском полку, в Николаевское время, он никогда не бил солдат; «разве уж когда очень рассердится, то ударит фуражкой». Он окончил курс в 1-й Московской гимназии и два года пробыл в Московском университете на юридическом факультете, но затем, по его собственным словам, «увлекся военной службой».

Во время освобождения крестьян он работал в Харьковском комитете членом от Старобельского уезда, где поселился после отставки в 1858 г. В 1848 г. он женился на Екатерине Степановне Акимовой. «Ее отец, -- говорит Гаршин в своей автобиографии, -- помещик Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, отставной морской офицер, был человек очень образованный и редко хороший. Отношения его к крестьянам были так необыкновенны в то время, что окрестные помещики прославили его опасным вольнодумцем, а потом -- и помешанным. «Помешательство» его состояло, между прочим, в том, что в голод 1843 года, когда в тех местах чуть не полнаселения вымерло от голодного тифа и цинги, он заложил свое имение, занял денег и сам привез «из России» большое количество хлеба, который и раздал голодавшим мужикам, своим и чужим». Он умер очень рано, оставив пятерых детей, из которых самая старшая, Екатерина, была еще девочкой; но его заботы о воспитании ее принесли плоды, и после его смерти по-прежнему выписывались учителя и книги, так что ко времени выхода замуж она сделалась хорошо образованной девушкой. Гаршин родился третьим ребенком в семье, в имении своей бабушки А. С. Акимовой «Приятная долина» Бахмутского уезда. Внешние условия детской жизни Гаршина были далеко не благоприятные: «еще ребенком Всеволоду Михайловичу пришлось пережить многое такое, что выпадает на долю лишь немногим, -- пишет Я. Абрамов в своих воспоминаниях о Гаршине -- Во всяком случае, несомненно, что детство имело большое влияние на склад характера покойного.

По крайней мере, он сам объяснял многие подробности своего характера именно воздействием фактов из своей детской жизни». В самые первые годы своего детства, когда отец еще служил в полку, Гаршин пришлось много попутешествовать и побывать в различных местностях России; несмотря на такой юный возраст, многие путевые сцены и переживания оставили глубокий след и неизгладимые воспоминания в восприимчивой душе и живом впечатлительном уме ребенка. Уже пяти лет любознательный ребенок выучился читать у домашнего учителя П. В. Завадовского, жившего тогда у Гаршиных. Букварем послужила старая книжка «Современника». С этих уже пор Гаршин пристрастился к чтению, и его редко можно было видеть без книги. В своих воспоминаниях о маленьком Гаршине его дядя В. С. Акимов пишет: «В начале 1860 г., он, т. е. Гаршин, приезжал с матерью ко мне в Одессу, куда я только что возвратился из лондонского плавания на пароходе «Веста» (впоследствии знаменитом). Это был уже пятилетний мальчик, очень кроткий, серьезный и симпатичный, носившийся постоянно с «Миром Божьим» Разина, который он оставлял только ради излюбленного им рисования». О последующем периоде своей жизни, с пяти до восьми лет, Гаршин пишет следующее: «Старших братьев отправили в Петербург; матушка поехала с ними, а я остался с отцом. Жили мы с ним то в деревне, в степи, то в городе, то у одного из моих дядей в Старобельском уезде. Никогда, кажется, я не перечитал такой массы книг, как в 3 года жизни с отцом, от пяти- до восьмилетнего возраста. Кроме разных детских книг (из которых особенно памятен мне превосходный «Мир Божий» Разина), я перечитал все, что мог едва понимать, из «Современника», «Времени» и др. журналов за несколько лет. Сильно на меня подействовала Бичер-Стоу («Хижина дяди Тома» и «Жизнь негров»).

До какой степени свободен был я в чтении, может показать факт, что я прочел «Собор парижской Богоматери» Гюго в семь лет и, перечитав его в двадцать пять, не нашел ничего нового, а «Что делать?» читал по книжкам в то самое время, когда Чернышевский сидел в крепости. Это раннее чтение было, без сомнения, очень вредно. Тогда же я читал Пушкина, Лермонтова («Герой нашего времени» остался совершенно непонятым, кроме Бэлы, о которой я горько плакал), Гоголя и Жуковского».

В августе 1863 г. мать приехала за маленьким Всеволодом в Старобельск и увезла его в Петербург, который произвел огромное впечатление на будущего писателя, который он так полюбил и где, с небольшими сравнительно перерывами, он прожил почти всю свою жизнь. В 1864 г. Гаршин поступил в 7-ю СПб. гимназию (потом преобразована в первое реальное училище). Сам Гаршин говорит, что учился он довольно плохо, «хотя не отличался особенной леностью», но много времени у него уходило на постороннее чтение, и прибавляет, что во время курса он два раза болел и раз «остался в классе по лености», так что семилетний курс превратился для него в десятилетний. Его же товарищ Я. В. Абрамов, в своем собрании материалов для биографии Гаршина говорит, что Гаршин учился хорошо и «оставил самые приятные воспоминания в своих учителях и воспитателях». Такое противоречие получилось, вероятно, потому, что способность Гаршин быстро схватывать изучаемый предмет и вникать в его сущность не требовала от него такой усидчивости в занятиях, как от большинства его товарищей, а его добросовестность требовала всецело отдаться делу учения и не посвящать столько времени постороннему чтению. С большим интересом и любовью относился Гаршин к изучению русской словесности и естественных наук; по этим предметам он всегда получал хорошие отметки; между прочим, сохранилось одно его сочинение «Смерть», поданное им в 1872 г. учителю словесности; это сочинение обнаруживает уже признаки зарождения незаурядного таланта. Занятия математикой Гаршин «искренно ненавидел» и, по возможности, избегал их, хотя математика и не особенно трудно давалась ему. «Уже в том возрасте, -- говорит Я. В. Абрамов, -- в нем ярко проявлялись все те прелестные черты его характера, которые позднее невольно очаровывали и покоряли всякого, имевшего с ним какое-либо дело; его необычайная мягкость в отношениях к людям, глубокая справедливость, уживчивость, строгое отношение к себе, скромность, отзывчивость на горе и радость ближнего» -- все эти качества привлекали к нему симпатии начальства и учителей и любовь товарищей, из которых многие остались его друзьями на всю жизнь. «В этом же возрасте, -- говорит M. Малышев, -- начали обнаруживаться во В. М. и те умственные качества, которые поражали всех, знавших его вдумчивое отношение ко всему виденному, слышанному и читанному, способность быстро схватывать сущность дела и находить разрешение вопроса, видеть в предмете те стороны, которые обыкновенно ускользают от внимания других, оригинальность выводов и обобщений, способность быстро и легко приискивать доводы и аргументы в подкрепление своих воззрений, умение находить связь и зависимость между предметами, как бы они затемнены ни были».

И в эти юные годы, когда другие дети являются верным отражением окружающей их среды, Гаршин проявлял удивительную самостоятельность и независимость своих воззрений и суждений: он уходил весь в свой маленький, им самим созданный мирок, заключавшийся в книгах, рисунках, гербариях и коллекциях, им же самим составленных, или занимался каким-нибудь ручным трудом, за любовь к которому близкие называли его шутя гоголевским губернатором, за ручным трудом впоследствии он часто обдумывал свои произведения. Любовь к природе, страсть к наблюдениям ее явлений, производству опытов и особенно к составлению различных коллекций и гербариев осталась у него на всю жизнь.

Во время своего пребывания в гимназии Гаршин принимал самое живое участие в «гимназической литературе»; с IV класса он состоял деятельным сотрудником «Вечерней Газеты», издаваемой еженедельно воспитанниками; в этой газете он писал фельетоны за подписью «Агасфер», и фельетоны эти пользовались огромным успехом среди юных читателей. Кроме того, Гаршин сочинил еще длинную поэму гекзаметром, где описывал гимназическую жизнь. Будучи страстным любителем чтения, Гаршин основал с товарищами общество для составления библиотеки. Капитал, необходимый для приобретения у букинистов книг, составлялся из членских взносов, из добровольных пожертвований; сюда поступали деньги, вырученные от продажи старых тетрадок в мелочную лавочку и нередко деньги, полученные на завтраки.

Первые три года после поступления в гимназию Гаршин жил в своей семье, а после ее переселения на юг жил одно время на квартире со своими старшими братьями (которым тогда уже было 16 и 17 лет). С 1868 г. он устроился в очень симпатичной ему семье одного из своих гимназических товарищей, В. Н. Афанасьева. Около этого же времени Гаршин, благодаря другому своему товарищу по гимназии, B. M. Латкину, вошел в семью А. Я. Герда, которому, как говорил сам Гаршин, он был обязан более, чем кому-либо другому, в деле умственного и нравственного своего развития. С VI класса Гаршин был принят в пансион на казенный счет. За все время пребывания в гимназии, так же как впоследствии и в горном институте, вплоть до поступления в армию, т. е. до 1877 г., Гаршин на летние каникулы всегда приезжал к своим родным в Харьков или Старобельск. В конце 1872 г., когда Гаршин перешел уже в последний класс, впервые проявился у него тот тяжелый психический недуг, который периодически охватывал его впоследствии, отравлял ему жизнь и привел к ранней могиле. Первые признаки болезни выразились в сильном возбуждении и в повышенной лихорадочной деятельности. Квартиру своего брата Виктора Гаршина обратил в настоящую лабораторию, опытам своим придавал чуть не мировое значение и старался привлечь к своим занятиям как можно больше лиц. Наконец припадки его нервного возбуждения обострились настолько, что его пришлось поместить в больницу Св. Николая, где к началу 1873 г. его состояние настолько ухудшилось, что к нему не всегда допускали лиц, желавших его навестить. В промежутках между такими тяжелыми припадками у него бывали минуты просветления, и в эти минуты перед ним мучительно ясно вставало все то, что совершал он в период безумия. В этом состоял весь ужас его положения, так как в своем болезненно чутком сознании он считал себя ответственным за эти поступки, и никакие убеждения не могли его успокоить и заставить думать иначе. Все последующие припадки болезни протекали у Гаршин приблизительно при тех же явлениях, ощущениях и переживаниях.

Когда Гаршин почувствовал себя немного лучше, то из лечебницы Св. Николая его перевезли в лечебницу доктора Фрея, где, благодаря внимательному умелому уходу и разумному лечению, он совершенно оправился к лету 1873 г., так что в 1874 г. успешно окончил курс училища. Самые хорошие воспоминания оставили в нем годы его пребывания в училище; с особенной теплотой и признательностью вспоминал он всегда директора училища В. О. Эвальда, учителя словесности В. П. Геннинга и учителя естественной истории М. М. Федорова. «Не имея возможности поступить в университет, -- пишет Гаршин в своей автобиографии, -- я думал сделаться доктором. Многие из моих товарищей (предыдущих выпусков) попали в медицинскую академию, и теперь доктора. Но как раз ко времени моего окончания курса, Д-в подал записку государю, что вот, мол, реалисты поступают в медицинскую академию, а потом проникают из академии в университет. Тогда было приказано реалистов в доктора не пускать. Пришлось выбирать какое-нибудь из технических заведений: я выбрал то, где поменьше математики, -- горный институт. Занятиям в институте Гаршин снова уделяет лишь столько времени, сколько необходимо, чтобы не отстать от курса, все же остальное употребляет на чтение и, главное, на подготовление себя к литературной деятельности, в которой видит свое истинное призвание. В 1876 г. Гаршин впервые выступил в печати с небольшим рассказом: «Подлинная история энского земского собрания», напечатанным в еженедельной газете «Молва» (No 15) за подписью Р. Л., но сам автор не придавал особого значения этому первому дебюту и не любил о нем говорить, так же как и о своих статьях о художественных выставках, напечатанных в «Новостях» за 1877 г. Эти статьи были написаны им под влиянием сближения с кружком молодых художников.

Гаршин был непременным участником всех «пятниц» этого кружка, здесь впервые читал он некоторые свои произведения, здесь горячо, горячее многих художников, спорил он об искусстве, на которое смотрел как на служение высшим идеалам добра и правды и от которого, на этом основании, требовал не удовлетворения потребности наслаждения прекрасным, а высокого служения делу нравственного совершенствования человечества. Тот же взгляд на искусство ярко выражен Гаршин в его стихотворении, написанном по поводу бывшей в 1874 г. в Петербурге выставки военных картин Верещагина, произведших огромное, потрясающее впечатление на В. M. Здесь, может впервые, его чуткая совесть ясно подсказала ему, что война есть общее бедствие, общее горе и что все люди ответственны за ту кровь, которая проливается на поле брани, и он почувствовал весь ужас и всю глубину трагедии войны. Эти глубокие переживания и заставили его принять участие в Русско-турецкой войне. Еще с весны 1876 г., когда в Россию стали доходить слухи о беспримерных зверствах турок в Болгарии и когда горячо откликнувшееся на это бедствие русское общество стало посылать на помощь страждущим братьям пожертвования и добровольцев, Гаршин всей душой стремился стать в их ряды, но он был призывного возраста, и его не пустили. К этому времени, между прочим, относится его стихотворение: «Друзья, мы собрались перед разлукой!". Известия с театра войны производили потрясающее действие на чуткую душу Гаршин; он, как герой рассказа «Трус», не мог спокойно, как другие люди, читать реляции, в которых говорится, что «потери наши незначительны», убито столько-то, ранено столько-то, «да еще радоваться, что мало», -- нет при чтении каждой такой реляции перед глазами его «тотчас появляется целая кровавая картина», и он, кажется, переживает страдания каждой отдельной жертвы. Мысль об обязанности «принять на себя долю обрушившегося на народ бедствия» все растет и крепнет в душе Гаршин, и когда 12 апреля 1877 г., в то время как В. М. вместе со своим товарищем Афанасьевым готовился к переходным экзаменам со II на III курс горного института, пришел манифест о восточной войне, Гаршин бросил все и ринулся туда, куда призывали его совесть и долг, увлекая за собой и своих товарищей Афанасьева и художника M. E. Малышева.

На правах вольноопределяющегося Гаршин был зачислен в 138-й Болховский пехотный полк, в роту Ив. Наз. Афанасьева, старшего брата своего товарища В. Н. Афанасьева. 4-го мая Гаршин уже прибыл в Кишинев, присоединился к своему полку и, выступив отсюда 6-го мая, сделал пешком весь тяжелый переход от Кишинева до Систова. Об этом он пишет из Баниас (предместье Бухареста) Малышеву: «Сделанный поход был нелегок. Переходы доходили до 48 верст. Это -- при страшной жаре, в суконных мундирах, ранцах, с шинелями через плечо. В один день из нашего батальона упали на дороге до 100 человек; по этому факту можешь судить о трудностях похода. Но мы с В. (Афанасьевым) держимся и не плошаем». Подробно впоследствии Гаршин описал весь этот переход в своем рассказе «Записки рядового Иванова». «Живой по натуре, непоседа, в высшей степени общительный, простой и ласковый, Гаршин очень полюбился солдатам, привыкшим видеть в вольноопределяющемся кандидата в офицера, а не своего товарища, -- пишет Малышев, несколько позже Гаршин поступивший в полк. -- Гаршин близко сошелся с ними, учил их грамоте, писал письма, читал газеты и по целым часам беседовал с ними». Солдаты относились к Гаршину очень бережно, сдержанно-ласково и долго еще спустя, когда раненый Гаршин уже уехал в Россию, вспоминали о нем: «Все-то он знал, все-то рассказать мог, и сколько он нам историй разных порассказал в походе! Изморимся, язык высунем, еле ноги волочим, а ему и горюшка мало, снует меж нас, с тем покалякает, с другим. На привал придем -- только бы ткнуться куда, а он соберет котелки да за водой. Чудной такой, живой! Славный барин, душа!". Особенно, вероятно, он привлек к себе симпатии солдат еще тем, что не терпел никаких отличий и нес службу наравне с ними, не допуская никаких льгот и поблажек. 11 августа, в битве при Аясларе, Гаршин был ранен в ногу пулей навылет.

В реляции об Аясларском деле было сказано, что «рядовой из вольноопределяющихся, Всеволод Гаршин, примером личной храбрости увлек своих товарищей в атаку и тем способствовал успеху дела». Гаршин был «представлен к Георгию», но почему-то не получил его; узнав о последнем обстоятельстве, солдаты его роты очень жалели, что понадеялись на то, что он получит этот знак отличия и не присудили ему «ротного Георгия». На излечение В. M. поехал к родным в Харьков и отсюда в конце 1877 г. послал в «Отечественные Записки» свой рассказ «Четыре дня» («Отеч. Зап.", 1877 г., No 10, отдельное издание в Москве в 1886 г.), который сразу заставил обратить внимание на молодого автора, составил ему литературное имя и поставил наряду с выдающимися художниками слова того времени. Этот рассказ Гаршин еще урывками начал писать на привалах во время войны, а темой ему послужил действительный факт, когда после сражения при Езерджи солдаты, посланные для уборки трупов, нашли между последними живым солдата Болховского полка, пролежавшего на поле битвы 4 дня без пищи и питья с перебитыми ногами.

Со времени этого успеха на литературном поприще Гаршин решает всецело отдаться литературной деятельности; он хлопочет об отставке (хотя одно время у него была мысль остаться военным для идейного служения на этой службе) и, еле оправившись, спешит в Петербург. Здесь, вскоре по приезде, он написал два небольших рассказа: «Очень коротенький роман», напечатанный в «Стрекозе», и «Происшествие» («Отечественные Записки», 1878 г., No 3). Весной 1878 г. Гаршин был произведен в офицеры, а в конце этого же года получил отставку, пробыв предварительно довольно долгое время в Николаевском военно-сухопутном госпитале «на испытании».

В Петербурге Гаршин серьезно занялся своим научным и художественным образованием; он много читал (хотя без всякой системы), с осени 1878 г. поступил вольнослушателем в университет на историко-филологический факультет для лучшего ознакомления с историей, которой особенно интересовался, и снова сблизился с кружком художников. В течение зимы 1878--79 гг. Гаршином были написаны рассказы: «Трус» («Отечеств. Зап.", 1879 г., No 3), «Встреча» (там же, No 4), «Художники» (там же, No 9), «Attalea princeps» («Русское Богатство», 1879 г., No 10). Лето 1879 г. Гаршин по обыкновению проводил у своих родных в Харькове, где между прочим ходил со студентами-медиками V курса в психиатрическую больницу на «разбор больных». Кроме того, Гаршин много путешествовал за это лето, навещая своих друзей. В этом усиленном стремлении к передвижению, может быть, проявилась та повышенная нервность -- спутница душевной тоски, появлявшаяся у него уже временами и раньше и вылившаяся на этот раз, к осени 1879 г., в тяжелые и длительные припадки меланхолии. Можно предполагать, что в рассказе «Ночь» («Отечеств. Зап.", 1880 г., No 6), написанном Гаршином в эту зиму, отразилось отчасти его тяжелое внутреннее состояние, перешедшее в начале 1880 г. в острое маниакальное заболевание, которое опять-таки выразилось в усиленной деятельности и в стремлении к передвижению: В. М., после покушения на гр. Лорис-Меликова, едет к нему ночью и горячо убеждает его в необходимости «примирения и всепрощения», затем попадает в Москву, где тоже беседует с обер-полицмейстером Козловым и скитается по каким-то трущобам; из Москвы направляется в Рыбинск, затем в Тулу, где бросает свои вещи и странствует то верхом, то пешком по Тульской и Орловской губерниям, что-то проповедуя крестьянам; живет некоторое время у матери известного критика Писарева, наконец, является в Ясную Поляну и «ставит» Л. H. Толстому мучающие его больную душу вопросы. В то же время его занимают и широкие планы литературных работ: он намеревается издать свои рассказы под заглавием «Страдания человечества», хочет написать большой роман из болгарской жизни и издать большой труд «Люди и война», который должен был быть ярким протестом против войны.

Рассказ «Денщик и офицер», напечатанный около этого времени в «Русском Богатстве» (1880 г., No 8), был по-видимому небольшой частью этого произведения. Наконец скитающегося Гаршина отыскал его старший брат Евгений и увез в Харьков, где В. М. пришлось поместить на Сабурову дачу, после того как он бежал от родных и очутился в Орле, в доме для умалишенных. После четырехмесячного лечения на Сабуровой даче и двухмесячного пребывания в лечебнице доктора Фрея в Петербурге, Гаршин в конце 1880 г. возвратился наконец к полному сознанию, но чувство беспредметной тоски и угнетенности не покидало его. В таком состоянии его увез к себе в деревню Ефимовку (Херсонской губ.), на берег днепровско-бугского лимана, его дядя В. С. Акимов и создал ему там самую идеальную для поправки жизнь и обстановку. За время своего пребывания в Акимовке, т. е. с конца 1880 г. до весны 1882 г., Гаршин написал только небольшую сказку «То, чего не было», предназначавшуюся сперва для рукописного детского журнала, который задумали издавать дети А. Я. Герда; но сказка вышла не детская, а «скалдырническая», как выразился о ней сам В. М., т. е. слишком пессимистическая, и была напечатана в журнале «Устои» 1882 г. (NoNo 3--4). Эта сказка вызвала, между прочим, в публике различные толки, против чего горячо протестовал Гаршин, вообще всегда отвергавший какое-либо аллегорическое толкование своих произведений. За время пребывания в Акимовке Гаршин перевел «Colomba» Мериме; перевод этот был напечатан в «Изящной Литературе» за 1883 г. Как вообще В. М. смотрел в это время на свои занятия литературой можно видеть из его письма к Афанасьеву от 31 декабря 1881 г. «Писать не могу (должно быть), а если и могу, то не хочу. Ты знаешь, что я писал, и можешь иметь понятие, как доставалось мне это писание. Хорошо или нехорошо выходило написанное, это вопрос посторонний: но что я писал в самом деле одними своими несчастными нервами и что каждая буква стоила мне капли крови, то это, право, не будет преувеличением. Писать для меня теперь -- значит снова начать старую сказку и через 3--4 года, может быть, снова попасть в больницу душевнобольных. Бог с ней, с литературой, если она доводит до того, что хуже смерти, гораздо хуже, поверь мне. Конечно, я не отказываюсь от нее навсегда; через несколько лет, может быть, и напишу что-нибудь. Но сделать литературные занятия единственным занятием жизни -- я решительно отказываюсь».

В мае 1882 г. Гаршин приехал в Петербург и издал первую книжку своих рассказов, а лето провел, воспользовавшись приглашением с большой симпатией относившегося к нему И. С. Тургенева, в Спасском-Лутовинове вместе с поэтом Я. П. Полонским и его семьей. В тихой, уютной, располагающей к работе деревенской обстановке он написал «Записки из воспоминаний рядового Иванова» («Отечеств. Зап.", 1883 г., No 1, издано отдельно в 1887 г.). Возвратясь осенью в Петербург, Гаршин стал усиленно искать каких-либо занятий. Сперва он поступил в помощники управляющего Аноповской писчебумажной фабрики на 50 руб. жалованья, но занятия здесь отнимали очень много времени и сильно утомляли В. M. В следующем (1883) году Гаршин получил место секретаря общего съезда представителей русских железных дорог, которое и занимал почти в течение пяти лет, оставив его только за 3 месяца до своей трагической кончины. Место это давало ему хорошее материальное обеспечение, а усиленных занятий требовало только 1--2 месяца в году, когда собирался съезд; остальное время дела было очень мало. На службе у Гаршина установились самые симпатичные и хорошие отношения как с начальством, так и с сослуживцами, последние всегда охотно готовы были заменить его на время последующих припадков болезни. В том же году, 11-го февраля, В. М. женился на слушательнице медицинских курсов Надежде Михайловне Золотиловой.

Детей у них не было. Брак этот был очень счастлив; кроме любви и соответствия характеров, Гаршин в лице своей жены приобрел заботливого врача-друга, постоянно окружавшего его заботливым и умелым уходом, который так необходим был больному писателю. И Гаршин высоко ценил эту нежную заботливость и бесконечно терпеливый уход, которыми окружала его жена до самой смерти. 5 октября 1883 г. Гаршин был выбран в действительные члены Общества Любителей Российской Словесности в Москве. В 1883 г. Гаршин написал рассказы:«Красный цветок» («Отечеств. Зап.", No 10) и «Медведи» («Отечеств. Зап.", No 11, отдельно издан в 1887 и 1890 гг.). В этом же году он перевел с английского две сказки Уйда: «Честолюбивая роза» и «Нюренбергская печь» и с немецкого несколько сказок Кармен Сильвы (в издании «Царство сказок», СПб., 1883 г.). С этого времени Гаршин пишет уже мало: в 1884 г. «Сказка о жабе и розе» («За двадцать пять лет, сборник Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым»), в 1885 году -- повесть «Надежда Николаевна», («Русская Мысль», NoNo 2 и 3), в 1886 г. -- «Сказание о гордом Аггее» («Русская Мысль», No 4), в 1887 г. -- рассказ «Сигнал» («Северный Вестник», No 1, отдельно в 1887 и 1891 гг.), сказку «Лягушка-путешественница» («Родник», 1887 г.) и статью о передвижной выставке в «Северном Вестнике». В 1885 г. вышла его «Вторая книжка рассказов». В том же 1885 г. Гаршин вместе с А. Я. Гердом редактировал выпуски библиографического листка «Обзор детской литературы». Кроме того, он снова усиленно занимался изучением русской истории XVIII в. и лелеял мысль написать большую историческую повесть, изображающую борьбу старой и новой России; представителями последней должны были явиться Петр Великий и «пирожник» князь Меншиков, а представителем первой -- подьячий Докукин, решившийся поднести Петру известное «письмо», в котором он смело указывал царю все темные стороны его реформаторской деятельности. Но повести этой не суждено было вылиться из-под пера Гаршина и увидеть свет, как не увидал света и его фантастический рассказ, написанный на тему «защиты ересей в науке и долженствовавший быть протестом против научной нетерпимости». Об этом рассказе Гаршин говорил своему другу В. А. Фаусеку в 1887 г. и даже подробно рассказывал его содержание, но, вероятно, затем сжег его во время припадка своей болезни, которая с 1884 года повторялась каждой весной, мешала ему работать и отравляла его существование.

С каждым годом эти припадки становились все длительнее, начинаясь раньше весной и кончаясь позже осенью; но в последний раз, в 1887 г., болезнь проявилась только поздно летом, когда сам писатель и все близкие уже надеялись, что она не явится больше. Упорному характеру этого последнего заболевания отчасти способствовали некоторые неприятности, выпавшие на долю несчастного В. М. за зиму 1887--88 гг., от которых его близкие не в силах были его оградить. Ранней весной 1888 г. Гаршин наконец почувствовал себя немного лучше и по настоянию врачей и по просьбе близких друзей решил поехать на Кавказ. Но не суждено было осуществиться этой поездке: 19 марта, накануне назначенного отъезда, в девятом часу утра, больной Гаршин, выйдя незаметно на лестницу из своей квартиры и спустившись с 4-го этажа на второй, ринулся в пролет лестницы, сильно разбился и сломал себе ногу. Сперва Гаршин был в полном сознании и, по-видимому, сильно страдал; к вечеру его перевезли в лечебницу Красного Креста, где к 5 часам следующего утра он уснул и больше уже не проснулся до своей кончины, последовавшей в 4 часа утра 24 марта 1888 г. 26-го марта его хоронили на Волковом кладбище. Огромная толпа народа шла за белым глазетовым гробом дорогого почившего писателя; гроб всю дорогу несли на руках студенты и литераторы. На произведенном вскрытии черепа не было найдено никаких болезненных изменений в мозгу.

После кончины Гаршина вышла в свет его «Третья книжка рассказов» (СПб., 1888 г.). В сборнике «Памяти В. М. Гаршина» (СПб., 1889 г.) помещены три стихотворения Гаршина: «Пленница», «Нет, не дана мне власть» и «Свеча» (стр. 65--67). В сборнике «Привет» (СПб., 1898 г.) напечатано одно его стихотворение в прозе; С. А. Венгеровым напечатано в «Русском Слове» в день 25-летия смерти писателя его стихотворение, написанное под впечатлением похорон Тургенева, а также перепечатано упомянутое выше стихотворение в прозе. Библиографический перечень произведений Гаршина дается Д. Д. Языковым в «Обзоре трудов покойных русских писателей», вып. 8, и П. В. Быковым в собрании сочинений Гаршина в издании Маркса. Рассказы Гаршина выдержали много изданий; они переведены на разные иностранные языки и пользуются за границей большим успехом.

Творчество Гаршина имеет крайне субъективный характер. Внутренний облик Гаршина-человека так тесно связан и так гармонирует в нем с личностью писателя, что писать о его творчестве, не коснувшись его личности, его характера и взглядов, менее возможно, чем о каком-либо другом писателе. Почти каждый из его немногочисленных рассказов есть как бы частица его автобиографии, часть его дум и переживаний, оттого они так живо захватывают читателя своей жизненной правдой и так волнуют его. Сам Гаршин создал свои произведения, переживая их «как болезнь», и настолько сживался со своими героями, что переживал их страдания глубоко и реально; оттого и литературная работа, глубоко захватывая его, так утомляла и терзала его нервы.

Не только друзья писателя и его сослуживцы, но и люди, лишь мимолетно соприкасавшиеся с ним, единогласно свидетельствуют о том обаятельно-симпатичном впечатлении, которое производила на них личность В. М. Гаршина. А. И. Эртель пишет: «При первом же знакомстве вас необыкновенно влекло к нему. Печальный и задумчивый взгляд его больших «лучистых» глаз (глаз, остававшихся грустными даже и тогда, когда Гаршин смеялся), «детская» улыбка на губах, то застенчивая, то ясная и добродушная, «искренний» звук голоса, что-то необыкновенно простое и милое в движениях -- все в нем прельщало... И за всем тем, все, что он ни говорил, все, что он ни думал, не становилось в противоречие с его внешними обстоятельствами, не вносило диссонанса в эту удивительно гармоническую натуру. Трудно было найти большую скромность, большую простоту, большую искренность; в малейших оттенках мысли, как и в малейшем жесте, можно было заметить ту же присущую ему мягкость и правдивость». «Я часто думал, -- говорил В. А. Фаусек, -- что если можно представить себе такое состояние мира, когда в человечестве наступила бы полная гармония, то это было бы тогда, если бы у всех людей был такой характер, как у В. M. Он не был способен ни на какое дурное движение душевное. Основная черта его была -- необыкновенное уважение к правам и чувствам других людей, необыкновенное признание человеческого достоинства во всяком человеке, не рассудочное, не вытекающее из выработанных убеждений, а бессознательное, инстинктивное, свойственное его натуре. Чувство человеческого равенства было ему присуще в высшей степени; всегда со всеми людьми, без исключения, держался он одинаково». Но при всей его деликатности и мягкости, его правдивая и прямая натура не допускала не только лжи, но даже и недомолвок, и когда, например, начинающие писатели спрашивали его мнение о своих произведениях, он прямо, не смягчая, высказывал его.

Зависти не было места в его хрустально чистой душе, и он всегда с искренним восторгом приветствовал появление новых талантов, которых умел угадывать присущим ему тонким художественным чутьем. Так угадал и приветствовал он А. П. Чехова. Но самой яркой чертой его характера была гуманность и его болезненная чувствительность ко злу. «Все его существо, -- говорит Эртель, -- являло из себя протест насилию и той фальшивой красоте, которая так часто сопровождает зло. Вместе с тем это органическое отрицание зла и неправды делало из него глубоко несчастного и страдающего человека. Относясь ко всему поруганному и обиженному с чувством страстной и почти болезненной жалости, с жгучей болью воспринимая впечатления от злых и жестоких дел, он не мог успокаивать эти впечатления и эту жалость взрывами злобы или негодования или чувством удовлетворяемой мести, ибо ни на «взрывы», ни на «чувство мести» не был способен. Вдумываясь в причины зла, он приходил только к тому, что «месть» не излечит его, злоба не обезоружит, и жестокие впечатления глубоко, незаживающими ранами, залегали в его душе, служа источниками той неизъяснимой печали, которая неизменным колоритом окрашивает его произведения и которая придавала его лицу столь характерное и трогательное выражение».

Особенно, однако, нужно иметь в виду, что, «ненавидя зло, Гаршин любил людей, и борясь со злом, он щадил людей». Но несмотря на все это, несмотря на захватывавшие его периодами припадки беспредельной тоски, Гаршин не был и не сделался пессимистом, напротив, у него была «огромная способность понимать и чувствовать счастье жизни», а в его грустных рассказах проскальзывают иногда искорки неподдельного добродушного юмора; но так как печаль никогда не могла замереть совершенно в его сердце и «проклятые вопросы не переставали терзать его душу», то он не мог безраздельно отдаваться радости жизни даже в самую счастливую пору своей жизни и бывал счастлив настолько, «насколько может быть счастлив человек, который по устройству своему склонен принимать сладкое если не за горькое, то за не очень сладкое», как писал он сам о себе. Болезненно чутко относясь ко всем явлениям жизни, стремясь не только теоретически, но и фактически взять на свои плечи часть человеческих страданий и горя, Гаршин не мог, разумеется, нетребовательно относиться и к своему таланту; талант налагал на него тяжелое бремя ответственности, и тяжелым стоном звучат слова в устах человека, писавшего своей кровью: «никакой труд не может быть так тяжел, как труд писателя, писатель страдает о всех, о ком он пишет». Протестуя всем существом своим против насилия и зла, Гаршин, естественно, должен был изобразить их в своих произведениях, и кажется иногда фатальным, что произведения этого «тишайшего» писателя полны ужаса и залиты кровью. В своих военных рассказах Гаршин, как Верещагин в своих картинах, показал все безумие, весь неприкрашенный ужас войны, которые обычно заслоняются ярким блеском громких побед и славных подвигов. Рисуя сплоченную массу людей, не отдающих себе отчета, «зачем они идут за тысячи верст умирать на чужих полях», массу, влекомую «неведомой тайной силой, больше которой нет в человеческой жизни», массу, «повинующуюся тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню, самую крупную причину всевозможных бед и страданий», Гаршин, вместе с тем, показывает, что эта масса состоит из отдельных «безвестно и бесславно» гибнущих маленьких людей, с особым у каждого миром внутренних переживаний и страданий. В этих же рассказах Гаршин проводит идею, что чуткая совесть никогда не может найти себе удовлетворения и покоя. С точки зрения Гаршина, нет правых: все люди виноваты в зле, царящем на земле; нет и не должно быть людей, которые стояли бы в стороне от жизни; все должны участвовать «в круговой поруке человечества». Жить -- это уже значит быть причастным злу. И идут на войну люди, как сам Гаршин, ничего общего с войной не имеющие, и встает перед ними, для которых отнять жизнь даже у самого ничтожного существа не только сознательно, но и нечаянно, представляется невероятным, грозное требование жизни -- убивать других, открывается весь ужас трагедии не Каина, а «Авеля убивающего», как говорит Ю. И. Айхенвальд.

Но у этих людей нет мысли об убийстве, они, как Иванов в рассказе «Четыре дня», не хотят зла никому, когда идут драться. Мысль о том, что и им придется убивать людей, как-то уходит от них. Они представляют себе только, как они будут подставлять «свою грудь под пули». И с недоумением и ужасом восклицает Иванов при виде убитого им феллаха: «Убийство, убийца... И кто же? Я!". Но мыслящее, страдающее «я» должно стереться и уничтожиться на войне. Может то и заставляет мыслящего человека пойти на войну, что, отдавшись этому утомляющему движению, он заставит замереть мучительную мысль, что «движением он утомит зло». «Кто отдался весь, тому горя мало... тот уже ни за что не отвечает. Не я хочу... то хочет». Очень ярко Гаршин подчеркнул также, как призрачна ненависть между врагами на войне: по фатальному совпадению убитый оставшейся в его бутылке водой поддерживает жизнь своего убийцы. В этой глубокой искренней гуманности и в том, что в дни злобы автор «любил людей и человека», кроется причина успеха военных рассказов Гаршина, а не в том, что они были написаны в такое время, когда не было более жгучей и более затрагивающей темы, т. е. во время турецкой кампании.

На почве той же идеи, что человек никогда не оправдается перед своей совестью и что он должен принять деятельное участие в борьбе со злом, возник и рассказ «Художники», хотя, с другой стороны, в этом рассказе слышится отголосок спора, делившего в 70-х годах художников на два лагеря: одни утверждали, что искусство должно угождать жизни, а другие -- что оно довлеет только самому себе. Оба героя этого рассказа, художники Дедов и Рябинин, как бы живут и борются в душе самого автора. Первый, как чистый эстет, весь отдавшись созерцанию красоты природы, переносил ее на полотно и верил тому, что эта художественная деятельность имеет великое значение, как и само искусство. Нравственно-чуткий Рябинин не может так беззаботно уйти в свое, тоже горячо любимое искусство; он не может отдаться наслаждению, когда вокруг так много страданий; ему нужно, по крайней мере, сперва убедиться в том, что всю свою жизнь он не будет служить только глупому любопытству толпы и тщеславию какого-нибудь «разбогатевшего желудка на ногах». Ему нужно видеть, что он своим искусством действительно облагородил людей, заставил их серьезно задуматься над темными сторонами жизни; он бросает толпе, как вызов, своего «Глухаря», и сам чуть не лишается рассудка при виде этого ужасного образа людского страдания, с художественной правдой воплощенного в его творении. Но и после воплощения этого образа Рябинин не нашел успокоения, как не находил его и Гаршин, чуткую душу которого мучительно терзало то, что еле затрагивает обыкновенных людей. В болезненном бреду Рябинину казалось, что все зло мира воплотилось в том ужасном молоте, который беспощадно ударяет в грудь сидящего в котле «глухаря»; так казалось другому безумцу, герою рассказа «Красный цветок», что все зло и вся неправда мира сосредоточились в красном цветке мака, растущем в больничном саду. В затемненном болезнью сознании ярко светится, однако, любовь ко всему человечеству и горит высокая светлая идея -- пожертвовать собой на благо людей, своей гибелью купить счастье человечества. И безумец (только безумцу может прийти такая мысль!) решает с корнем вырвать все зло из жизни, решает не только сорвать этот цветок зла, но и положить его на свою измученную грудь, чтобы принять весь яд в свое сердце.

Трофей этого мученического самопожертвования -- красный цветок -- он, в стремлении к светлым звездам, унес с собой в могилу: сторожа не могли вынуть из его закоченевшей, крепко сжатой руки красного цветка. Этот рассказ имеет безусловно автобиографический характер; Гаршин пишет о нем: «Он относится ко времени моего сиденья на Сабуровой даче; выходит нечто фантастическое, хотя на самом деле строго реальное». Если вспомнить тот факт, что Гаршин прекрасно помнил то, что переживал и совершал во время своих болезненных припадков, то станет понятным, что выдающиеся психиатры признают этот рассказ как поразительно верный, даже научно верный, психологический этюд. Но стремление своей кровью смыть преступление других людей рождается не только в великих героях и не только в мечтах безумцев: маленький человек, смиренный железнодорожный сторож Семен Иванов, в рассказе «Сигнал», своей кровью предотвратил зло, задуманное Василием, и этим заставил последнего смириться, как смирился и «Гордый Аггей», когда спустился к людям из своего гордого одиночества и близко прикоснулся к несчастиям и бедствиям людским. «Ночь» рисует страдания человеческой совести, дошедшие до крайних пределов оттого, что человек «жил один, точно на высокой башне стоял, и ожесточилось сердце его, и исчезла любовь к людям». Но в последнюю минуту, когда герой уже совсем готов покончить с собой, звон колокола ворвался в открытое окно и напомнил, что, кроме своего узкого мирка, есть еще «огромная человеческая масса, куда нужно уйти, где нужно любить»; напомнил ему ту книгу, где написаны великие слова: «будьте как дети», а дети не отграничивают себя от окружающих, рефлексия не заставляет их отрываться от потока жизни, и у них, наконец, нет «долгов». Алексей Петрович, герой рассказа «Ночь», понял «что он должен самому себе всю жизнь» и что теперь, когда «настал срок расчета, он -- банкрот, злостный, заведомый... Он вспомнил горе и страдание, какие довелось ему видеть в жизни, настоящее житейское горе, перед которыми все его мучения в одиночку ничего не значили, и понял, что не может больше жить за свой собственный страх и счет, понял, что ему нужно идти туда, в это горе, взять на свою долю часть его и только тогда в душе его настанет мир. И таким восторгом наполнила эта светлая мысль сердце человека, что это больное сердце не выдержало, и начинающийся день осветил «заряженное оружие на столе, а посреди комнаты человеческий труп с мирным и счастливым выражением на бледном лице».

Жалость к падшему человечеству, страдание и стыд за всех «униженных и оскорбленных» приводили Гаршин к идее, так ярко выраженной Метерлинком, «что душа всегда невинна»; частицу этой чистой невинной души Гаршин сумел отыскать и показать читателю на крайней ступени нравственного падения человека в рассказах «Происшествие» и «Надежда Николаевна»; последний, однако, кончается тем же грустным аккордом, что «для человеческой совести нет писанных законов, нет учения о невменяемости», и человек, оправданный людским судом, должен все-таки нести казнь за совершенное преступление.

В изящной, чарующей поэтической сказке «Attalea princeps», которая вначале и была написана Гаршином в виде стихотворения, писатель рисует стремление чуткой и нежной души к свободе и свету нравственного совершенства. Это тоска души, прикованной к земле, «по родине недосягаемо далекой», а нигде нельзя быть счастливым, кроме своего родного края. Но гибнут нежные мечты и высокие идеалы от холодного прикосновения жизни, гибнут и блекнут. Достигнув своей цели ценой невероятных усилий и страданий, сломав железные рамы теплицы, пальма разочарованно восклицает: «Только-то?". Кроме того, она уже должна была погибнуть за то, «что все были вместе, а она была одна». Но не только она погибла, она увлекла с собой и маленькую травку, так нежно любившую ее. Жизнь ставит иногда требования убивать того, кого мы любим, -- эта мысль еще ярче выражена в рассказе «Медведи».

Все рассказы Гаршина проникнуты тихой грустью и имеют печальный конец: роза ушла от противной жабы, которая хотела ее «слопать», но купила это ценою того, что была срезана и положена в гробик малютки; радостная встреча двух товарищей в далеком чужом городе кончается грустным признанием непригодности идеальных, чистых взглядов на жизнь одного из них; и даже веселую компанию маленьких животных, собравшихся на лужайку потолковать о целях жизни, давит тяжелым сапогом кучер Антон. Но печаль и даже самая смерть у Гаршина такая просветленная, такая умиротворяющая, что невольно вспоминаются строки Михайловского о Гаршине: «Мне вообще кажется, что Гаршин не стальным пером пишет, а каким-то другим, мягким, нежным, ласкающим, -- сталь слишком грубый и твердый материал». В. М. обладал в высшей степени тем «человеческим талантом», о котором говорит Чехов, и он привлекает читателя своей тонкой и изящной простотой, теплотой чувства, художественной формой изложения, заставляя забывать небольшие недостатки его, как злоупотребление формой дневника и часто встречающимся у него методом противопоставления. Не много рассказов написал Гаршин, и не велики они по объему, «но в его маленьких рассказах», говоря словами Гл. Успенского, «положительно почерпано все содержание нашей жизни», и своими произведениями он оставил неизгладимый светлый след в нашей литературе.

З аключение

Драматизм действия заменён у Гаршина драматизмом мысли, вращающейся в заколдованном кругу «проклятых вопросов», драматизмом переживаний, которые и являются основным материалом для Гаршина.

Необходимо отметить глубокую реалистичность гаршинской манеры. Для его творчества характерны точность наблюдения и определённость выражений мысли. У него мало метафор, сравнений, вместо этого -- простое обозначение предметов и фактов. Короткая, отточенная фраза, без придаточных предложений в описаниях. «Жарко. Солнце жжёт. Раненый открывает глаза, видит -- кусты, высокое небо» («Четыре дня»). Широкий охват социальных явлений не удавался Гаршину, как не удавалась и более спокойная жизнь писателю поколения, для которого основной потребностью было «претерпеть». Не большой внешний мир мог он изображать, а узкое «своё». И это определяло все особенности его художественной манеры.

«Своё» для поколения передовой интеллигенции 1870-х годов -- это проклятые вопросы социальной неправды. Больная совесть кающегося дворянина, не находя действенного выхода, всегда била в одну точку: сознание ответственности за зло, царящее в области человеческих отношений, за угнетение человека человеком -- основная тема Гаршина. Зло старого крепостного уклада и зло нарождающегося капиталистического строя одинаково наполняют болью страницы гаршинских рассказов. От сознания общественной несправедливости, от сознания ответственности за неё спасаются герои Гаршина, как и он сам это сделал, уходя на войну, чтобы там, если не помочь народу, то по крайней мере разделить с ним его тяжёлую участь…

В этом было временное спасение от мук совести, искупление кающегося дворянина («Все они шли на смерть спокойные и свободные от ответственности…» -- «Воспоминания рядового Иванова»). Но это не было разрешением социальной проблемы. Выхода писатель не знал. И поэтому глубоким пессимизмом проникнуто все его творчество. Значение Гаршина в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло.

гаршин литературный новелла реалистичность

С писок литературы

1.Сборник «Памяти В. М. Гаршина», 1889 г.

2.Сборник «Красный цветок», 1889 г.

3.«Волжский Вестник», 1888 г., No 101.

4.«Петербургская газета», 1888 г., NoNo 83, 84 и 85.

5.«Новое Время», 1888 г., No 4336 и No 4338

6.«Вестник клинической и судебной психиатрии и нервопатологии», 1884 г. (статья проф. Сикорского). -- В книге Н. Н. Баженова «Психиатрические беседы на литературные и общественные темы», статья «Душевная драма Гаршина». -- Волжский, «Гаршин как религиозный тип». -- Андреевский, «Литературные чтения». -- Михайловский, т. V?. -- К. Арсеньев, «Критические этюды», т. ??, стр. 226.

7.«Путь-дорога», Литературный сборник, изд. К. М. Сибирякова, СПб., 1893 г.

8.Скабичевский, «История новейшей литературы».

9.Статья Чуковского в «Русской Мысли» за 1909 г., кн. XII.

10.Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона.

Подобные документы

Историческая и общественная ситуация в России конца XIX века и ее влияние на личность и творчество В.М. Гаршина. Биполярное расстройство личности и его влияние на характер В.М. Гаршина. Психоаналитический разбор рассказов "Ночь" и "Красный цветок".

дипломная работа , добавлен 08.10.2017


Детство и юность Ивана Алексеевича Бунина. Учеба в Елецкой гимназии. Знакомство Бунина с Ваpваpой Владимировной Пащенко. Работа в губернской земской управе. Путешествия по странам Евpопы и на Восток. Завоевание признания на литературном поприще.

презентация , добавлен 16.03.2012


Краткая биографическая справка из жизни В.В. Маяковского, краткий анализ творчества. Протест против буржуазных отношений, калечивших подлинную натуру человека как основной пафос дооктябрьских поэм. Поэма "Во весь голос" как поэтическое завещание поэта.

презентация , добавлен 17.12.2013


Житийный жанр в древнерусской литературе. Особенности формирования древнерусской литературы. Древнерусская культура как культура "готового слова". Образ автора в жанровом литературном произведении. Характеристика агиографической литературы конца XX в.

дипломная работа , добавлен 23.07.2011


Творчество М. Горького в историческом и литературном контексте. Особенности художественного раскрытия многообразия типов русской жизни в цикле рассказов "По Руси". Образы-лейтмотивы, их характер и идейно-эстетическая роль. Анализ программ по литературе.

дипломная работа , добавлен 03.09.2013


Отражение событий революции и Гражданской войны в русской литературе, военное творчество поэтов и прозаиков. Изучение жизни и творчества И.Э. Бабеля, анализ сборника новелл "Конармия". Тема коллективизации в романе М.А. Шолохова "Поднятая целина".

реферат , добавлен 23.06.2010


Описания детства, юности, учебы в литературном университете. Начало творческой деятельности и первые стихотворения. Формирование основных жизненных принципов поэта. Тема войны в творчестве К. Симонова. Общественная деятельность после Второй мировой войны.

презентация , добавлен 21.11.2013


Главенствующие понятия и мотивы в русской классической литературе. Параллель между ценностями русской литературы и русским менталитетом. Семья как одна из главных ценностей. Воспеваемая в русской литературе нравственность и жизнь, какой она должна быть.

реферат , добавлен 21.06.2015


Исследование происхождения, семьи, детства и учебы русского писателя Александра Исаевича Солженицына. Его выступления против коммунистических идей и политики властей. Арест и ссылка. Анализ влияния Великой Отечественной войны на творчество диссидента.

презентация , добавлен 21.10.2015


Судьбы русской деревни в литературе 1950-80 гг. Жизнь и творчество А. Солженицына. Мотивы лирики М. Цветаевой, особенности прозы А. Платонова, основные темы и проблемы в романе Булгакова "Мастер и Маргарита", тема любви в поэзии А.А. Блока и С.А. Есенина.