«Русская грудь» украинского гения.

Современен ли Гоголь? Нужен ли он нам, нынешним? Вписывается ли его творчество в общественную и культурную атмосферу сегодняшней России?…

Кому мешает Гоголь?

Попытки спихнуть Гоголя и других русских литературных классиков «с корабля современности» отнюдь не новы. Культуртрегеров, горевших желанием «очистить» Россию от «груза старой культуры», хватало и раньше. Вспомним хотя бы Троцкого, который с присущей ему наглостью приписывал России «нищету её культурной традиции».

Ныне авангардизм, вырядившись в либерально-рыночные одежды, воротит нос от русской классической литературы ещё более вызывающе, чем при Троцком. Оно и понятно: русская классика всегда была противницей всеохватного торжища, спекуляции и ростовщичества. Может ли Гоголь, едко высмеивавший жадность, обман, предательство, стать «своим» для тех, кто всю музыку бытия сводит лишь к звону монет, а ценность мироздания ограничивает его «биржевой стоимостью»? Конечно нет.

И троцкистам, и либеральным «элитариям» хотелось бы начать историю с «чистого листа». В один ряд с ними встали вожди украинского национализма, которые тоже жаждут навязать истории собственный, выдуманный ими сценарий. Всей этой русофобствующей публике трудно любить Гоголя: он ей всегда мешал, мешает и теперь – своей русскостью и своей приверженностью к жизненной правде, к историческим истинам.

О Николае Гоголе часто говорят как о «тайне и загадке, разгадка которой ещё впереди». Если речь идёт о глубинах его творчества, то, возможно, это и так. Что же касается мотивов и двигателей этого творчества, то Гоголь ясно показал их в названии одной из своих статей: «Нужно любить Россию». Он обращался к своему читателю: «Поблагодарите Бога за то, что вы русский!».

Всем, кому дорога русская культура, дорог и Гоголь, не только выразивший её духовную суть, но и ставший выдающимся участником её сотворения. Без него русская культура выглядела бы по-иному, не имея многого из того, что для нас стало привычным и естественным. В большинстве своём россияне любят Гоголя. Любят его и многие украинцы.

Многие, но не все. Сейчас на родине Гоголя отношение к нему весьма неоднозначно. Заботники о «чистоте» так называемой украинской идеи никак не могут определиться – вычеркнуть его из истории или объявить «неотъемлемым достоянием Украины». Самые рьяные украинофилы отрицают Гоголя за «связь с москалями», зло и тупо приписывая ему «антипатриотизм». «Основоположником» этого подхода к великому писателю стал некий Павло Штепа, автор позорной книги «Московство», вместившей в себя немалый объём шизофренического бреда, призванного доказать расовое превосходство «укров» над «недочеловеками-москалями». Характерно, что «миссию» по распространению этого скандального опуса выполняла администрация президента Ющенко. Особенно прочно версия об «измене» и «антиукраинстве» Гоголя держится в Галиции, и это не случайно: для галицийских униатов глубоко православный Гоголь – это «схизматик» и «агент Москвы».

Есть, однако, и другая тенденция, призванная «национализировать» Николая Васильевича, вырвать его из русской культуры, отсечь от русского языка, приписать ему тайное «антимоскальство». «Национально свидомые» историки и журналисты настойчиво и чуть ли не под микроскопом выискивают в трудах и письмах Гоголя любые намёки на его враждебность России. Ничего не находят и начинают притягивать какие-то мелочи, совершенно не понимая, что этим унижают и себя, и Гоголя. Не понимают они и того, что творческий масштаб великого писателя в узкоэтнические, провинциальные колодки никак не вмещается. Впрочем, им можно и посочувствовать: они, скорее всего, и не трогали бы Гоголя, если бы в украиноязычной литературе присутствовали литературные гиганты гоголевского уровня. Но их нет.

Как и на Украине, в России также находятся любители поспорить на тему: «Кем был Гоголь – украинцем или русским?». Пора понять, что споры на эту тему схоластичны. Во-первых, Гоголь есть Гоголь – ни как личность, ни как художник он не поддаётся препарированию. Он был носителем общерусского сознания, и ему самому не было большой нужды выяснять, русский он или украинец.

Во-вторых, нужно наконец-то определиться со смысловыми уровнями слов «русский» и «украинец». Если речь идёт об анкетных данных или этнографических деталях – это одно. Если же вопрос ставится в широкой исторической и цивилизационной плоскости, то это совсем иное: русские – это те, кто историческими и культурными корнями связан с Древней (или, по-другому, Киевской) Русью – государством, созданным восточными славянами в IX веке.

Гоголь устами своего любимого героя Тараса Бульбы обращался к славному прошлому Киевской Руси: «Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки». Русские – потомки тех, кто населял это государство. Это и малороссы-украинцы, и белорусы, и великороссы («москали» – по терминологии украинофилов). Нелепо спорить о том, какая из трёх народностей имеет больше или меньше прав на древнерусское наследство. Реальность такова: у россиян, украинцев и белорусов гораздо больше общего, чем различий.

Певец Украины

Да, Гоголь отражал общерусское сознание, но в том, что он любил Украину, сомневаться не приходится. Его привязанность к своей малой родине была для всех очевидной. Гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» пропитаны нежными чувствами и к родным местам, и к землякам. Опоэтизировав Украину, он стремился «заразить» любовью к ней всю читающую Россию. Это ему вполне удалось: едва появившись в книжных лавках Петербурга, «Вечера на хуторе близ Диканьки» произвели в столичном обществе необычайный фурор. Публика была ими очарована. На протяжении последующих почти 180 лет почитатели гоголевского таланта продолжали разделять добрые чувства писателя к его родине, впитывали созданные им поэтические образы Украины. Пока в России читают книги Гоголя, эти образы в сознании россиян будут живы. Сила его творчества такова, что способна противостоять и государственному разделению между Украиной и Россией, и «газовым войнам», и русофобии «оранжевых» крикунов.

Гоголь стремился привить петербургскому «свету» тёплое отношение к украинской низовой культуре. В эссе «О малороссийских песнях» он высказывал сожаление, что тогдашние «высшие круги» были почти не знакомы с украинской народной музыкой: «Лучшие песни и голоса слышали только украинские степи: только там, под сенью глиняных хат, увенчанных шелковицами и черешнями, при блеске утра, полудня и вечера, при лимонной желтизне колосьев пшеницы, они раздаются, прерываемые степными чайками, вереницами жаворонков и стенящими иволгами».

Народные песни искренне волновали Николая Васильевича: «Все они благозвучны, душисты, разнообразны чрезвычайно. В них везде новые краски, простота и нежность чувств. Вихрь, забвение, самая яркая и верная живопись и самая звонкая звучность слов разом соединяются в них». Он называл их «живой историей – яркой, исполненной красок истины, обнажающей всю жизнь народа», говорил: «Кто не проник в них глубоко, тот ничего не узнает о протёкшем быте этой цветущей части России».

«Протёкший быт» писатель связывал с временами, когда Южная Русь ещё не была цветущей и задыхалась под чужеземным гнётом. Он писал, что многие украинские песни «жгут, раздирают душу», в их звуках явственно слышатся «жалобы на бесприютное положение тогдашней Малороссии», «безотрадное отчаяние» сменяется «криком сердца, когда к нему касается острое железо», и пояснял: «Такова была беззащитная Малороссия в ту годину, когда хищно ворвалась в неё уния». В песнях народа выражались его отчаяние и боль: «По ним, по этим звукам можно догадываться о его минувших страданиях, так точно, как о бывшей буре с градом и проливным дождём можно узнать по бриллиантовым слезам, унизывающим снизу до вершины освежённые деревья, когда солнце мечет вечерний луч».

Гоголь говорил: «Песни малороссийские вполне могут называться историческими». История вошла в эти песни и нотами тоскливого отчаяния, и страстным вольнолюбием, и жаждой борьбы против угнетения: «В них дышит широкая воля казацкой жизни, та сила, воля, могущество, с какою козак бросает тишину и беспечность жизни домовитой, чтобы вдаться во всю поэзию битв, опасностей и разгульного пиршества с товарищами. Ни чернобровая подруга, пылающая свежестью, вся преданная любви, ни престарелая мать, разливающаяся как ручей слезами, – ничто не в силах удержать его. …Сверкает Чёрное море, вся чудесная, неизмеримая степь от Тамани до Дуная, дикий океан цветов колышется налётом ветра; в беспредельной глубине неба тонут лебеди и журавли; умирающий козак лежит среди этой свежести девственной природы и собирает все силы, чтоб не умереть, не взглянув ещё раз на своих товарищей».

Гоголь — историк

Все ли знают, что Гоголь был профессиональным историком? Он стоял перед непростым выбором, решая, что предпочесть – труд историка или литературное творчество. В 1830-1835 годах он преподавал историю в Санкт-Петербургском женском патриотическом институте, а в 1834-1835 годах был адъюнкт-профессором на кафедре общей истории в Санкт-Петербургском университете. В те годы Николай Васильевич много времени тратил на исторические исследования, изучал работы ведущих российских и иностранных историков, писал серьёзные и глубокие научные статьи.

Мало сказать, что он отлично знал историю. Обладая тонкой интуицией, он легко вникал в глубинную смысловую суть исторических событий и процессов. Гоголь показывал заблуждения «прогрессистов», которые пренебрежительно отмахивались от истории, «разводя» прошлое и настоящее как мёртвое и живое. Он писал, что эти люди «назначали» минувшим векам «самое низшее место», не понимая, что настоящее не может появиться ниоткуда: «Всё, что мы имеем, чем пользуемся, чем можем похвалиться перед другими веками, устройство наших административных частей, права и привилегии, нравы, обычаи, знания – всё это получило начало и зародыш в тёмные, закрытые для нас Средние века. В них первоначальные стихии и фундамент всего нового. Без них не ясна, не полна новая история». Действительно, отрывая новейшую историю от Средневековья, полноценно изучать её невозможно. Такая история оказывается приблизительной и поверхностной, она, по словам Гоголя, становится «похожа на статую художника, не изучившего анатомии человека».

В XIX веке Средневековье почти не изучалось, а потому казалось нагромождением разрозненных, не сочетаемых между собой событий и фактов. Гоголь видел ошибочность таких представлений: «Рассматривайте историю Средних веков внимательнее и глубже, и вы найдёте и связь, и цель, и направление». При этом он признавал, что «для умения найти всё это нужно быть одарённым тем чутьём, которым обладают немногие историки». Сам Николай Васильевич таким чутьём обладал, ярким доказательством чему является его литературный шедевр «Тарас Бульба».

Гоголь собирался создать капитальный труд по истории Южной Руси и писал по этому поводу: «До сих пор нет у нас полной и удовлетворительной истории малороссийского народа. Я не называю историей множество компиляций, составленных из разных летописей без строгого критического взгляда… Я решился принять на себя этот труд и представить, каким образом эта часть отделилась от России, какое политическое устройство она получила, находясь под чужим владением, как образовался в ней воинственный народ, означенный совершенной оригинальностью характера и подвигов, каким образом он три века с оружием в руках добывал свои права и упорно отстаивал свою религию, как, наконец, навсегда присоединился к России».

Задуманному историческому труду помешало лишь то, что Гоголя увлекла литературная стезя. Но те материалы, которые он готовил к написанию этого труда, свидетельствуют о точном и ясном понимании им хода и смысла процессов, происходивших на южнорусских землях. Общий набросок этих процессов Гоголь представил в статье «Взгляд на составление Малороссии».

В ней он дал негативную оценку периоду раздробленности на Руси, назвав его «ужасно-ничтожным временем», «хаосом браней», когда «родственники готовы были каждую минуту восстать друг против друга с яростью волков, и брат брата резал за клочок земли». Позднее марксистские историки, подгоняя русскую историю под формационную схему и доказывая предопределённость исторических процессов, заявили: «Феодальная раздробленность была закономерным, прогрессивным явлением и новым, более высоким этапом в развитии общества и государства». То, что затяжные княжеские усобицы разносили страну в клочья и ослабляли её перед угрозой иностранного вторжения, в марксистских построениях почти не учитывалось.

Гоголю была ясна вся пагубность раздробленности, приведшей некогда мощную державу к потере независимости. Северо-Восточная Русь оказалась в сфере влияния Монгольской империи, а Юго-Западная Русь попала под власть сначала литовских, а затем и польских королей. «Связь между Северной и Южной Россией разорвалась, – писал Гоголь, – составились два государства, называвшиеся одинаковым именем – Русью».

В подчинении Восточной Руси Орде Гоголь не видел ничего хорошего, но признавал, что оно стало «спасением для России, сберегши её для независимости, потому что удельные князья не сохранили бы её от литовских завоевателей». Конечно, Русь под монголами пережила немало бед, но при этом не потеряла своей идентичности, своей православной веры. Иная ситуация сложилась в Южной Руси, жителям которой в течение нескольких веков пришлось доказывать право на свободу вероисповедания и для этого браться за оружие.

Гоголь писал, что борьба малороссов против турок, крымчан, литовцев, поляков велась под знамёнами верности православию, и подчёркивал, что этот народ с самого начала «имел одну главную цель – воевать с неверными и сохранять чистоту религии своей». Религия была той скрепой, которая и позволила этому народу сохранить себя. Именно вера объединила его в единое общество. Борьба за сбережение православной веры пропитывала все помыслы и поступки жителей Южной Руси особым смыслом.

В авангарде этой борьбы встало казачество, о котором Гоголь писал так: «Это было пёстрое сборище самых отчаянных людей пограничных наций. Дикий горец, ограбленный россиянин, убежавший от деспотизма панов польский холоп, даже беглец от исламизма татарин положили начало этому странному обществу, впоследствии поставившему целью вечную войну с неверными. Большая часть этого общества состояла, однако ж, из первобытных, коренных обитателей Южной России. Всякий имел полную волю приставать к этому обществу, но он должен был непременно принять православную веру. …Вечная опасность внушала козакам какое-то презрение к жизни. Козак больше заботился о доброй мере вина, нежели о своей участи. Вместе с тем разгульные холостяки вместе с червонцами, цахинами и лошадьми стали похищать татарских жён и дочерей и жениться на них. И вот составился народ, по вере и месту жительства принадлежавший Европе, между тем по образу жизни, обычаям, костюму совершенно азиатский». Можно представить тот зубовный скрежет, который вызывают эти гоголевские строки у пропагандистов «украинства» с их заклинаниями об «арийской чистоте украинской крови», о «расовом превосходстве потомков древних укров над азиатами-москалями»…

Горячий интерес Гоголя к южнорусскому Средневековью привёл к появлению на свет «Тараса Бульбы». Работая над ним, писатель с головой погрузился в первоисточники, отражавшие драматическую атмосферу периода, когда Южная Русь находилась под владычеством Речи Посполитой. Одним из таких источников стали заметки Симона Оскольского – католического монаха-доминиканца, адепта польского господства над южнорусскими землями. В 1637 и 1638 годах Оскольский в роли полкового пастора сопровождал гетмана Николая Потоцкого, прозванного «Медвежьей лапой», в двух походах против запорожцев, восставших против поляков. В 1738 году украинский дворянин Степан Лукомский перевёл дневники Окольского с польского языка на русский.

Проштудировав описанную в этих дневниках историю казацкого восстания 1637-1638 годов, подавленного Потоцким, Гоголь положил её в основу своей знаменитой повести. Он ощущал и личную причастность к событиям двухвековой давности: «Когда я подбирался к «Тарасу Бульбе» и рылся в сундуке истории, не раз меня окутывали горячие волны, что и мой по матери род Лизогубов саблями защищал Отчизну».

В главе XII «Тараса Бульбы» Гоголь воссоздал атмосферу 1638 года: «Известно, какова в русской земле война за веру: нет силы сильнее веры. …Сто двадцать тысяч козацкого войска показалось на границах Украйны. …поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, – поднялась отомстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за всё, что копило и сугубило с давних времён суровую ненависть козаков. Молодой, но сильный духом гетьман Остраница предводил всей несметной козацкою силою. Возле него был виден опытный товарищ его и советник Гуня».

Предводитель восставших запорожцев Степан Остранин был полтавчанином, земляком Гоголя. Выбранный запорожцами своим гетманом, он нанёс несколько поражений полякам, но Потоцкому удалось разбить казаков у местечка Жовнина. Остранин с частью казаков ушёл в пределы Московского царства. Оставшихся запорожцев возглавил помощник Остранина полковник Дмитрий Гуня. Два месяца казаки сдерживали атаки шляхетского войска, но силы были не равны. Гуне с товарищами также пришлось уйти в Россию. Через два года он возглавил морской поход донцов и запорожцев против турок.

Гоголь был убеждён, что помыслы казаков, воевавших против унии, были высоки и благородны. Он не скрывал своего отвращения к унии, к иезуитам, к папству, к средневековой католической экспансии против Южной и Западной Руси. В трактате «О средних веках» он говорил о заоблачных амбициях средневековых пап, их «непреодолимом желании властвовать», о деспотизме «бесчисленных легионов могущественного духовенства – ревностных подданных духовного монарха, наложивших свои железные оковы на все углы мира», о «мрачной инквизиции – свирепой, слепой, не верящей ничему, кроме своих ужасных и адски изобретательных пыток». Средневековый католицизм нёс народам «страшные суды, неумолимые, неотразимые, являющиеся не совестью перед ветреным миром, но страшным изображением смерти и казни». Против этого деспотизма, железных оков, инквизиции с её неумолимыми страшными судами и восстали православные Южной Руси, в упорной верности отцовским заветам черпая энергию, без которой их жизнь была бы «бесцветной и бессильной».

Из истории сопротивления унии

Упорный прозелитизм Римской церкви уходил корнями в далёкое прошлое, и всегда он вызывал недоумение у русских людей: ведь Русь ещё в Х веке сделала добровольный и осознанный выбор, приняв наиболее близкое ей по духу православное вероисповедание. «Повесть временных лет» рассказывает, как князь Владимир Святославович, хорошо зная разницу между православием и латинством, распрощался с папскими послами: «Идите откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли веры вашей». Католицизм навязывал народам мертвящие шаблоны, объявив своё учение «тайной» и запрещая развивать родные языки и культуры. Православие же, проповедуя человеколюбие, не лишало народы права на своеобразие и на познание божественной истины, отвергало жёсткую унификацию, высоко ценя красоту и богатство человеческого бытия. Русь, став православной державой, получила возможность жить в соответствии с идеалами мироутверждения, братства и благоволения ко всему живому.

Папство не считалось с правом народов на духовную свободу, утвердив практику крестовых походов – военно-религиозных экспедиций против народов, находившихся вне католицизма. Принявшим обет идти с оружием против язычников и православных папы отпускали грехи и давали санкцию на захват земель и имущества в завоёванных странах. В ходе крестовых походов с лица земли были стёрты многие западнославянские племена, большое прибалтийское племя пруссов, была вырезана родовая знать у латов и эстов, оказавшихся в крепостной зависимости у тевтонских рыцарей.

В 1204 году с благословения римской курии крестоносцы захватили Константинополь, являвшийся центром православного мира, подвергли его дикому грабежу, оскорбили святыни, находившиеся в соборе Святой Софии и других храмах. Из Византии в Западную Европу тоннами вывозилось золото, которое и послужило материальной базой для последующего экономического роста и благосостояния Европы. До крестовых походов она была серым захолустьем мировой цивилизации, теперь же превращалась в финансового и торгового монополиста, защищавшего свои интересы с помощью агрессии.

Папство постаралось утвердить эту её новую роль, «официально» обосновав принцип насилия в делах веры и узурпировав право «карать за грехи» целые народы. В таких условиях церковная совесть обрекалась на молчание, защита евангельских заповедей отступала на второй план. Спасение души католики стали трактовать как избавление от наказаний за грехи. Появились индульгенции – тарифы на отпущение грехов. Православным подобное явление представлялось дикостью.

Агрессивный прозелитизм латинян не обошёл стороной и православную Русь. В 1224 году немцы-крестоносцы захватили русский город Юрьев, основанный Ярославом Мудрым. Всё православное население города было уничтожено. Предел захватам крестоносцами русских земель и уничтожения русского населения положил благоверный князь Александр Невский. Разбив шведов на Неве и тевтонов под Псковом, он спас духовную свободу русичей.

Но на этом испытания для Руси не закончились. В результате удельной раздробленности её западные и южные земли вошли в состав Русско-Литовского княжества, где династия была литовской, а девять десятых населения – русскими. Официальным языком был русский, преобладающей религией – православие. Но в конце XIV века князь Ягайло принял католицизм, что открывало ворота для проникновения в Литву польского культурного влияния.

Во второй половине XVI века Литва объединилась с Польшей в одно государство – Речь Посполитую, после чего польская шляхта стала захватывать южнорусские земли, а католическая церковь начала наступление против русских православных традиций. В 1596 году части православного духовенства Южной и Западной Руси была навязана Брестская уния, по которой православные должны были подчиниться папе римскому. Папство было довольно, полагая, что добилось того, о чём грезило в течение нескольких веков.

Но латиняне не учли верности русского народа своим духовным ценностям, его твёрдости и готовности пойти до конца в отстаивании православия. Русичи ясно ощущали, что принуждение в делах веры является разновидностью лжи и что подчинение ему означает духовную смерть. Они оказывали всяческое сопротивление унии. «Мира и согласия» в папской редакции не получилось, да и не могло получиться, поскольку католики и вставшая на их сторону униатская верхушка открыто демонстрировали православным свою нетерпимость и ненависть. В массовом порядке закрывались православные монастыри и храмы. В некоторых из них униаты пытались наладить свои службы, заняв даже Софийский собор в Киеве. Но народ на эти службы не шёл, и тогда православные обители переделывались в склады, корчмы, загоны для скота.

Не все жители Южной Руси сумели устоять перед напором униатов. Особенно трудно это было сделать представителям местной знати, соблазняемым различными посулами, льготами, возможностью входить во власть, обзаводиться многочисленной челядью. Среди западнорусских князей и бояр были те, кто ради материальных благ отступал от веры предков, брал на себя иудин грех.

Однако подавляющее большинство жителей Южной и Западной Руси сохраняли веру предков, мужественно преодолевая произвол, гонения и страдания. Крестьяне, ремесленники, торговцы, не признававшие унию, жестоко ущемлялись в правах. К религиозной дискриминации добавлялся социальный гнёт: польские паны скупали или силой захватывали русские сёла, превращая православных пахарей в бесправное «быдло». Терпеть унижения православный люд был не намерен. После объявления унии по всей Южной и Западной Руси покатилась волна антипольских и антиуниатских восстаний. Папистов и их приспешников громили в Киеве, Львове, Полтаве, Луцке, Минске, Полоцке, Могилёве, Орше. Папа римский, отбросив «миролюбивую», увещевательную риторику, призвал польского короля потопить восставших в крови: «Пусть проклят будет тот, кто удержит меч свой от крови! Пусть схизма знает, что нет ей пощады!»

Ничто не могло остановить восставших, воодушевлённых тем, что в единокровной и единоверной им Московии было провозглашено патриаршество, и накануне объявления Брестской унии голос Русской православной церкви стал гораздо слышней, чем раньше.

Во главе освободительного движения на Украине встало казачество. Оно было сформировано самыми вольнолюбивыми и пассионарными людьми Южной Руси, не желавшими жить под польско-католическим гнётом и бежавшими за днепровские пороги, где образовалась знаменитое вольное братство – Запорожская Сечь. Запорожцы вступили в отчаянную схватку с поляками. Они знали, что в случае пленения им не дождаться милости от шляхты, но ради освобождения русской земли готовы были претерпеть любые муки.

Многие из них приняли мученическую смерть за Русь и русскую веру. Схваченный поляками казачий гетман Косинский был заживо замурован в монастырскую стену. После его гибели казачье восстание возглавил Наливайко. Вовлекая в восстание десятки тысяч крестьян и горожан, наливайковцы освободили от поляков Винницу, Кременец, Луцк, Пинск, Могилёв. Но сил в борьбе с мощной и не знавшей нужды в вооружении польской армией у казаков не хватало. Наливайко и его ближайшие товарищи были предательски схвачены, одних поляки четвертовали и обезглавили, других живьём сожгли в медных баках. Однако дух запорожцев сломить было невозможно. Восстания против панства и унии накатывались волна за волною.

В начале XVII века «аппетиты» католической Польши распространились и на Московию, где усилиями поляков началась масштабная смута. Поначалу польские магнаты и стоявший за ними Ватикан делали ставку на самозванцев и отщепенцев из числа русских, но их расчёты провалились. Тогда польский король Сигизмунд отдал приказ начать прямую вооружённую интервенцию против «схизматиков-московитов».

После неудачи в Московии католическая церковь резко усилила давление на православных Южной и Западной Руси. Православие там оказалось фактически вне закона. Польский сейм запретил употребление русского языка в делопроизводстве. Ответом на преследования стало создание православных братств в Киеве, Львове, Луцке, Вильно и других русских городах. Братства организовывали школы, вели энергичную проповедь в защиту православия, выпускали богословскую и просветительскую литературу.

Ширилось военное сопротивление польско-католическому игу. Много страхов на поляков нагнали выступления запорожцев во главе с гетманами Жмайло, Павлюком, Остраниным, Гуней. Польский магнат Николай Потоцкий, воевавший против Остранина и Гуни, записал в дневнике: «Так упорно и непокорно было мужичьё, что никто из них не просил о мире и о прощении их вины. Напротив, они только кричали, чтобы им всем умереть в бою с нашим войском. И даже те, кому не досталось оружия, били наших солдат оглоблями».

Весной 1648 года на Украине вспыхнуло грандиозное антипольское восстание под руководством гетмана Богдана Хмельницкого. Казаки, крестьяне и горожане готовы были в своей борьбе стоять насмерть, но, учитывая опыт предыдущих восстаний, понимали, что им одним, без соединения всех сил русского мира справиться с жестоким врагом не удастся. Богдан Хмельницкий обратился к царю Алексею Михайловичу с просьбой принять единоверную Украину в состав Российского государства. Сложение сил в борьбе против Польши принесло результаты: Восточная Украина вместе с Киевом – «матерью городов русских» - была освобождена.

Процесс объединения древнерусских территорий растянулся до конца XVIII века. Много бед за это время пришлось претерпеть православным Южной и Западной Руси. Дискриминация православия привела к тому, что к середине XVIII века больше половины храмов было отнято у православных в пользу униатов. Белорусам и украинцам с каждым годом становилось всё яснее, что сохранить своё национально-историческое бытие они смогут только в составе единого Русского государства.

Борясь, страдая и погибая в годы польско-католического гнёта за право на собственный, а не навязанный духовный мир, на собственную, а не навязанную историю, православные украинцы и белорусы были убеждены, что их борьба и страдания будут не напрасны.

В 1839 году Гоголь стал свидетелем события, крайне значимого для исторических судеб Украины и Белоруссии. В том году по настоянию и почти при полной поддержке украинского и белорусского населения в Полоцке был созван униатский церковный собор, на котором было принято решение о вхождении униатской церкви западнорусских областей в состав Русской православной церкви. Полтора миллиона бывших униатов добровольно пожелали приобщиться к чистоте православия. На мемориальной медали, выбитой в честь ликвидации Брестской унии, было отчеканены слова: «Отторгнутые насилием (1596) возсоединены любовию (1839)». Историческая справедливость была восстановлена. Недаром в Евангелии сказано: «Претерпевший до конца спасётся».

Притязания папства господствовать над умами и душами большинства украинцев и белорусов оказались иллюзорными. Оставалось одно исключение – Галиция, захваченная Австрией. Отмена Брестской унии в 1839 году Галиции не коснулась. В конце XIX века Австрийская империя начала подготовку к военно-политическому противостоянию с Россией, поэтому на галичан была обрушена новая волна дерусификации. Это была целенаправленная операция австрийского Генштаба. Русский язык вытеснялся искусственным наречием, появившимся в результате деятельности находившейся на содержании Генштаба «венской школы украинистики». В начале ХХ века Михаил Грушевский за деньги венского двора написал «Историю Украины-Руси», целью которой было «отделение» украинской истории от истории общерусской.

Те, кто сопротивлялся планам австрийцев, в годы Первой мировой войны массово уничтожались. Итогом всей этой «инженерии» стало формирование особой этнической группы со своей религией, своим языком, своей геополитической ориентацией. По всем показателям эта этническая группа принадлежит не к восточнославянской, а западноевропейской цивилизации. Типично западная ментальность галичан проявляется в стремлении навязать миру единые жёсткие шаблоны, отвергнув бытийное многообразие, цветущую сложность. Эта ментальность толкает их продолжать дело изуверов, которые в Средние века мучили и жгли Южную Русь за верность родной вере и родному языку. Галицийский актив, как и во времена распространения унии в западнорусских землях, продолжает ощущать себя легионерами папы римского, ждущего от них «покорения восточной схизмы». Отщепенцы стали «миссионерами».

Николай Гоголь, писавший: «Мы призваны в мир не за тем, чтобы истреблять и разрушать», был и остаётся символом противостояния самозваным «покорителям» и «миссионерам», их злобе и ненависти. Не теряют своей силы и своего смысла слова, вложенные Гоголем в уста Тараса Бульбы и ставшие гимном русским традициям, русскому умению отдавать жизни «за други своя»: «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. …так любить, как русская душа, – любить не то, чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе… Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные мёды их. Перенимают чёрт знает какие басурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который жёлтым чёботом своим бьёт их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснётся оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают все, что такое в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, – так никому не доведётся так умирать! Никому, никому!».

«Перед нами громада — русский язык!»

На Украине «Тарас Бульба» ныне издаётся в «перекладе» с русского языка на украинский. Из текста повести выброшено всё, что касается России и русских. «Россия» заменена на «Украину», «разгульная замашка русской природы» превратилась в «широкий гуляцкий замис украинской натуры», а «русская сила» – в «украинскую силу». У Гоголя особой энергетикой пропитаны сцены последней битвы казаков Тараса Бульбы с поляками, когда гибнут один за другим герои-казаки Шило, Бовдюга, Балабан, Кукубенко, восклицая перед смертью: «Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля!», «Пусть славится до конца века Русская земля!», «Пусть же цветёт вечно Русская земля!», «Пусть красуется вечно любимая Христом Русская земля!». В украинском «перекладе» «Русская земля» везде оказалась «козацкой землёй».

Нет нужды доказывать, что вся эта переводческая свистопляска является открытым оскорблением великому Гоголю, глумлением над его художественным наследием и прямым поруганием народной и исторической памяти. Но Иван Малкович, директор киевского издательства под авангардистским названием «А-ба-ба-га-ла-ма-га», выпустившего идеологизированный перевод «Тараса Бульбы», и в ус не дует, оправдывая этот перевод тем, что «русский язык для Украины – чужой».

Нет границ невежеству. Отрицание двуязычия и напористое навязывание мовы всем жителям Украины отражает именно невежество: ведь русский литературный язык возник как раз на Украине ещё в XVI веке. В «Грамматике» Ивана Ужевича, выпущенной в 1634 году, он был назван «словенороссийским языком» и характеризовался как высокий книжный язык, язык богословия и науки. Известный русский философ и основатель евразийского движения Николай Трубецкой писал: «Та культура, которая со времён Петра I живёт и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской культуры».

Естественным носителем этой культуры был и Гоголь. Нет ни одного произведения, написанного им по-украински. При этом мало сказать, что он писал по-русски. Его вклад в развитие русского литературного языка нельзя оценивать иначе как выдающийся и колоссальный. Без Гоголя не было бы того русского языка, которому дано определение «великий и могучий». Мало кто сравнится с выходцем из полтавской глубинки силой проникновения в русскую языковую стихию, мощью поэтического воодушевления, красотой, живостью и естественностью слога. Русская речь была для Гоголя пространством чудотворения. Он считал её необыкновенно живой, впитывающей в себя различные наречия, диалекты и становящейся от этого только богаче и ярче.

Известно письмо Николая Васильевича его земляку Осипу Бодянскому: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племён. Доминантой должна быть единая святыня – язык Пушкина… Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, нетленная поэзия правды, добра и красоты. Русский и малоросс – это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно». Гоголь искренне любил русский язык, от души восхищался им: «Перед нами громада – русский язык! Наслажденье глубокое зовёт вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его…». Что ревнители украинофильства могут изобрести в ответ на эти слова Гоголя?

Впрочем, их узколобой настырности не в силах поколебать даже Гоголь: нападки «свидомых» на русский язык не ослабевают. Недавно Юрась Гнаткевич, представитель блока Юлии Тимошенко в Верховной раде, потребовал принять закон, по которому все средства массовой информации Украины – и печатные, и электронные, и частные, и государственные – должны выходить только на украинском языке. Пан депутат, недовольный тем, что 90 % украинских СМИ выходят на «чуждой мове», заявил, что языковую ситуацию на Украине нужно отрегулировать принудительными мерами: «Мы должны заставить украинцев уважать родной язык и говорить на нём». Дескать, раз не хотят говорить так, как мы предписываем, значит, надо их заставить. А как заставить? С помощью грубых зуботычин? Все видят, что на украинской политической сцене сегодня суетливо мельтешат собакевичи и ноздрёвы. Жаль, что нет на них Гоголя.

Сергей Рыбаков

Иллюстрация — портрет Н.В. Гоголя работы А.И. Иванова, 1841 г.

Книга « » - это фундаментальное исследование о том, как формировалась Украина. Историк и литературовед Сергей Беляков сравнивает русский и украинский взгляд на историю, чтобы понять, в чем они сходятся, а где противоречат друг другу. В рамках совместного проекта с премией «Просветитель» T&P публикуют отрывок из книги о русском взгляде на украинцев и об украинском взгляде на русских во времена Гоголя, то есть о том, почему малороссийские крестьянки пугали непослушных детей «москалем», а русские крестьяне всегда старались «обдурить хохла».

Русский взгляд на украинца

«Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя »

В ХIХ веке украинцу еще никто не разъяснил, что он украинец, а русский мужик, если верить современной науке, знать не знал, что он русский. Оба просто не подходили под современные определения нации.

Скучная модернизация едва-едва начиналась в императорской России. Русские и украинские крестьяне после века Просвещения в большинстве своем не умели ни читать, ни писать. Да им и некогда было отвлекаться от важных дел ради этих досужих, барских, панских занятий. А сами баре и паны внешне больше походили на французов, реже - на немцев или англичан, чем на своих крепостных и даже на собственных предков - русских бояр и князей, козацких гетманов и полковников. Господа между собой даже разговаривали на языке, непонятном их собственной прислуге.

Каждая большая деревня жила собственным миром, имела свои обычаи, свои порядки. Мелкие черточки отличали людей из разных деревень, уроженцы разных губерний различались еще больше: одеждой, говором и опять-таки обычаями и традициями. Но и в те времена нация не распадалась на бесчисленное множество общин, деревень, мирков. Разнообразие только укрепляло единство. Границы наций, которые никак не может заметить современный ученый, вооруженный «теорией модернизации» и монографией Бенедикта Андерсона, прекрасно видели современники Гоголя и Шевченко.

Украинские крестьяне не ждали от русских панов ничего доброго, глядели на ученых с подозрением, на вопросы отвечали уклончиво, прикидывались дурачками

Жители Малороссии даже внешне мало походили на великороссов. Они почти не носили бород, но отпускали усы и часто брили головы на козацкий манер. Постоянный труд под южным солнцем преображал внешность. И бледнолицые русские баре с интересом смотрели на украинского крестьянина, бронзового от загара: «Лучи солнца его смуглят до того, что он светится, как лаком покрыт, и весь череп его из желта позеленеет…»

В XIX веке стремительно развивались новые науки - этнография и фольклористика. Интеллигентные господа из Петербурга, Москвы, Варшавы приезжали в деревню или небольшой город, заходили в крестьянские избы и хаты, расспрашивали мужиков о жизни, пытались узнать о традициях и обрядах, записать песни, сказки, думы, рассказы о старине. Ездили этнографы и по украинским селам. Украинские крестьяне не ждали от русских или польских панов ничего доброго, а потому глядели на ученых с подозрением. Когда же этнограф раскрывал рот и начинал задавать вопросы, которые мужики менее всего ожидали от него услышать, подозрения только усиливались: «О, да се добра казючка!», - решали они и «хитрости» барина противопоставляли свою собственную хитрость. На вопросы отвечали уклончиво, прикидывались дурачками, тупицами, не понимающими, о чем их вообще спрашивают. Но все-таки находились этнографы, сумевшие завоевать сердца недоверчивых малороссиян. […]

*Руководство к изучению русской земли и ее народонаселения. По лекциям М.Владимирского-Буданова составил и издал преподаватель географии во Владимирской Киевской военной гимназии А.Редров. Европейская Россия. - Киев, 1867. С. 261;

Лескинен М.В. Понятие «нрав народа» в российской этнографии второй половины XIX века. Описание малоросса в научно-популярной литературе и проблема стереотипа // Украина и украинцы: образы, представления, стереотипы. Русские и украинцы во взаимном общении и восприятии. - М.: Ин-т славяноведения РАН, 2008. С. 81.

На взгляд русского образованного человека, типичный украинец (малороссиянин, южноросс, хохол) «угрюм, неразговорчив, самоуверен»*, скрытен и упрям. Вообще редкий русский наблюдатель не писал о «хохлацком упрямстве». Алексей Левшин, расположенный к малороссиянам, описывал их почти так же: «…умные лица и усы, при крепком сложении, обритой бороде и высоком росте, придают им величественный вид. Жаль, что они неповоротливы».

Эту серьезность, меланхоличность отмечали и русские, и сами украинцы. Пантелеймон Кулиш сочтет «глубокое спокойствие» малороссиян национальной чертой, а Тарас Шевченко - следствием тяжкой доли: «…бедный неулыбающийся мужик поет свою унылую задушевную песню в надежде на лучшее существование».

Свадьба - одно из самых радостных событий в жизни человека. На украинском языке она даже и называется «весiлля». Но вот И.М. Долгорукий и на свадьбе заметил мало радости. Князь нашел, что в родной Великороссии много лучше, веселее и женихи, и невесты, и свадебные обряды: «Взгляните вы на Хохла, даже самого обрадованного […] который только что женился и с молодой выспался: он тупит глаза, стоит недвижим и ворочается по-медвежьи. Подруга его была бы наказание всякого человека, у коего сердце бьется и ищет сладости жизни, тогда как на Севере, в нашей, можно сказать, железной стороне, где все уже теперь скутано от мороза, простая девка крестьянская в сарафане так привлекательна, парень молодой в сапогах, заломя шапку, после венца, так затейлив и занимателен. Они могут быть и не Адонис с Венерою, но веселы, резвы, забавны. Свобода и довольство: вот корни, от которых произрастает наше счастье и отрада! А у Хохла, кажется, нет ни того, ни другого…».

Русские крестьяне не были ни культурнее, ни цивилизованнее своих соседей, однако их взгляды на украинцев напоминали барские

Зато русские единодушно писали о честности украинцев. «Воровство и теперь здесь в омерзении», - замечал в начале XIX века Алексей Левшин. Полвека спустя эта оценка слово в слово повторяется преподавателем географии во Владимирской киевской гимназии А.Редровым: «Воровство между малороссами считается самым постыдным, самым ненавистным пороком», а еще двадцать лет спустя и Дмитрием Семеновым: «Честность малоросса […] также известна всем. Случаи воровства очень редки».

Впрочем, сами украинцы относились к себе строже. Этнографом записан анекдот о христианском благочестии. Евреи схватили Христа и водили его по христианским землям: польским, немецким, украинским. Поляки решили: давайте нашего Спасителя отобьем! И Христос полякам за их «щирость» (искренность, великодушие) даровал военную доблесть. И теперь что ни поляк, то вояка. Немцы решили: давайте нашего Спасителя выкупим! Христос и немцам за их «щирость» даровал успех в торговых делах. Что ни немец, то купец. И повели, наконец, евреи Христа туда, где «наши мужики-сиряки у корчмы стояли, мед-горилку попивали». И один из мужиков предложил: давайте нашего Спасителя выкрадем! И Спаситель не оставил их без награды. И с тех пор повелось: что ни мужик, то вор.

Русские замечали в малороссиянах не только честность, но и скрытность, и плутовство. А честность, на взгляд русских, парадоксально сочеталась с хитростью и скрытностью. Даже Николай Васильевич Гоголь при первом знакомстве в 1832 году не понравился Сергею Тимофеевичу Аксакову: «Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок […] нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое». А ведь Сергей Тимофеевич был, пожалуй, одним из самых толерантных к малороссиянам людей, хорошим знакомым не только Гоголя, но и Шевченко, и Кулиша.

◀ 1 / 4 *Полевой никогда не бывал на правобережной Украине, где поляки приучили украинских крестьян не только кланяться, но и целовать им руки.

Впрочем, гораздо чаще писали не о плутовстве, но о сердечности малороссов, их склонности к «задумчивой созерцательности» и «задушевному лиризму», об их любви к природе и «аристократическом презрении» к торгашеству. Разумеется, «меланхоличные» и «задумчивые» казались совершенно неспособными к торговле и предпринимательству. Здесь они безнадежно проигрывали не только евреям, но и русским. Малоросс «не кулак, не барышник», - пишет прозаик Д.Л. Мордовцев (сам украинец), во многом повторяя украинского этнографа П. Чубинского. Украинский крестьянин, таким образом, начисто лишен «бойкости, подвижности, быстрой сметки, умения пользоваться обстоятельствами», ему чужды цинизм и практицизм. «Малороссиянин молчалив, не словоохотлив, не кланяется*, подобно русскому крестьянину, не обещает многого; но он хитр, умен. Дорожит словом и держит его», - писал Николай Полевой.

Мария Лескинен, современный ученый славист из академического Института славяноведения, замечает, что сами различия между великороссом и малороссом слишком напоминают противопоставление человека, испорченного цивилизацией, городской культурой, человеку традиционной культуры, не тронутому пороками цивилизации. Взгляд русского на малоросса - это взгляд «свысока», взгляд человека цивилизованного на человека «природного». Все это так, но вот русские крестьяне не были ни культурнее, ни цивилизованнее своих соседей украинцев, они ничего не слышали про образ «естественного человека», однако их взгляды на украинцев напоминали барские. Правда, было важное различие: этнограф, писатель, вообще барин или интеллигент, вольно или невольно смягчали свои оценки, находили случай подчеркнуть достоинства малороссов. Исключением была грубость не любившего «хохлов» князя Долгорукого. Простые же русские люди были куда менее деликатны, они прямо называли украинцев «хохлами», считали их людьми «упрямыми» и «недалекими». Многие всячески старались «обдурить хохла», насмехаясь над «хохлацкой харей». […]

Знаменитый артист Михаил Семенович Щепкин, сам природный малороссиянин, рассказывал анекдот о малороссийском характере. Однажды какой-то «ямщик-хохол» вез господина. Тот, по русскому обыкновению, подгонял ямщика ударами, но ямщик не только не погонял лошадей, но даже не огладывался, и только за полторы версты перед станцией «пустил коней во весь опор». На станции господин устыдился своей жестокости, но спросил ямщика, почему же тот не ехал скорее? «Да ни хотилось», - отвечал тот. […]

В XVII веке предки украинцев называли себя «русскими» или «руськими», говорили «руськой мовой», но собственно русских из царства Московского своими не считали. Их называли «московитами», «московцами», «москвой», «москалями». Положение не изменится и в первой половине XVIII века. Пилип (Филипп) Орлик в письме к запорожцам Олешковской Сечи ставит «москалей» в один ряд с другими чужеземными народами: «Москали, сербы, волохи и иные чужеземцы». Для нерусифицированного украинского крестьянина москаль останется чужаком и в XIX веке. […]

Иногда словосочетание «Московское государство» использовали и в Москве, причем даже в официальной титулатуре русских государей. В семидесятые годы XVI века это понятие использовал Иван Грозный, а в 1605–1606 годах - Лжедмитрий I. Хотя традиционным именованием государство были «Росия», «Росийское царство», «Росийское государство». См.: Хорошкевич А.Л. В лабиринте этно-политико-географических наименований Восточной Европы середины XVII века.С.17,18,20.

В гоголевские времена русский читатель, прежде не бывавший в Малороссии, мог разве что из художественной литературы узнать, что он, оказывается, москаль или кацап. Хотя бы из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Там можно найти просто оскорбительные эпизоды, но в глаза читателю «Вечеров» они никогда не бросались. Их немного, разбросаны они редко, а в роскошном, богатом яркими метафорами тексте Гоголя все эти кацапы-москали едва заметны. Но если их собрать вместе, как это сделал украинский литературовед Олег Кудрин, то выяснится, что Гоголь, в общем, следовал распространенным в его времена украинским стереотипам о русских. Образ москаля в народном фольклоре и в гоголевских «Вечерах» практически один и тот же.

Москаля нередко изображали вором и лгуном. В.И. Даль в своем словаре великорусского языка зафиксировал малороссийский глагол «москалить - мошенничать, обманывать в торговле». Хивря в «Сорочинской ярмарке» говорит: «…дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали на случай не подцепили чего». «Дурень» - это Солопий Черевик, ее муж, «москали» - может быть, солдаты, а может быть, вездесущие тогда русские торговцы, коробейники-москали, которых полно бывало и на малороссийских ярмарках. Не забывает москалей и сам Черевик: «Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли».

В предании о поездке Антона Головатого к царице Екатерине, записанной этнографами у Анания Ивановича Коломийца, русская императрица обещает запорожцам земли, леса, угодья. Но сопровождавший Головатого писарь Оноприй Шпак будто бы сказал своему товарищу: «…да не верь ты […] москалю. Кто москалю поверит, тот сам - неверный!»

Солдаты, квартировавшие в малороссийских городах и селах, внесли свой вклад в образ москаля

У слова «москаль» есть и еще одно значение - солдат, военный. Подразумевалось, что солдат русский, ведь других солдат после поражения Карла XII под Полтавой и сдачи в плен почти всей шведской армии под Переволочной, земли Гетманщины, Слобожанщины и Запорожья не знали. А русские солдаты-москали проходили украинские земли, когда отправлялись воевать с поляками, турками, венграми или становились на постой в мирное время.

Казарм на русскую армию не хватало. Со времен Петра Великого солдатам и офицерам нередко приходилось размещаться «по обывательским квартирам». Солдаты, квартировавшие в малороссийских городах и селах, внесли свой вклад в образ москаля. Даже в те, славные для русского оружия времена непобедимый русский солдат не был избалован заботой интендантов. Рассчитывать приходилось на себя, а победители Наполеона, покорители Кавказа и усмирители Польши нуждались не только в хорошем питании: «Я слуга царский! Я служу Богу и государю за весь мир христианский! Куры и гуси, молодицы и девки, нам принадлежат по праву воина и по приказу его благородия!». Так изображает русских солдат автор «Истории русов». Образованный малороссийский дворянин, он пишет о русских со сдержанной неприязнью.

Вероятно, у него были некоторые основания. Осенью 1855 года, когда англо-французская армия воевала в Крыму, а флот союзников атаковал черноморские порты, на украинскую землю вступили ратники московского ополчения. Многие из них носили бороды, как Иван Аксаков, который служил в одной из дружин. Ополченцев встречали хорошо, «даже лучше, чем в России», замечает Аксаков, явно разделяя эти две страны. Однако постепенно чувства охладевали, и заботливые хозяева уже не могли дождаться, «когда оставит их рать бородатых москалей». Многие русские ратники вели себя в малороссийских селах грубо и развязно, «грубостью и цинизмом шуток» оскорбляли малороссиянок, смеялись «над хохлами, как жадные волки на овец», бросались на горилку. Причину этого Аксаков определил, по всей видимости, верно: русский «здесь как бы в стороне чужой, не в России и смотрит на жителей как на людей, совершенно ему чуждых».

Солдат для мирного жителя всегда человек неприятный. Сверх того, русский солдат для малороссиян не был своим. Он оставался иноплеменником, если не прямо враждебным, то просто чужим, незваным гостем из далекой, холодной страны - Московщины, москалем, с которым лучше не иметь дела. […]

Черт и москаль для украинца первой половины XIX столетия бывают не только подобны друг другу, но и взаимозаменяемы

Москаль в представлении украинских крестьян - человек хитрый и вообще неглупый. Этнограф Георгий Булашев собрал целую коллекцию национальных стереотипов, какие были распространены у малороссийских крестьян конца XIX - начала XX веков. Однако многие из них, очевидно, сформировались гораздо раньше. Если верить этим материалам, то украинцы будто бы вообще боялись иметь дело с москалями, например нанимать их на работу: непременно обманут. Зато их считали хорошими знахарями, что тоже примечательно: знахарь - человек умный и хитрый, ему открыты знания, недоступные другим. Москали даже ходят «не так, как мы ходим, гуртом, а один за одним, чтоб легче было», - рассказывали украинские крестьяне. […]

Как известно, Николай Васильевич Гоголь собирал малороссийские песни, были, рассказы, анекдоты. Между последними был и такой, известный «всякому малороссиянину». Москаля-солдата за грехи забрали в ад, но тот сделал жизнь чертей совершенно невыносимой - рисовал на стенах (видимо, в пекле есть и стены) кресты да монастыри. И черти были рады, когда нашли способ выгнать москаля из ада. […]

Москали совершенно неодолимы. Известное дело, «от черта открестишься, от москаля дубиной не отмашешься», - говорит украинская пословица. […] В малороссийских пословицах, собранных В.И. Далем для словарной статьи, москаль оказывается человеком совершенно невыносимым: «От москаля, хоть полы отрежь, да уйди!», «С москалем дружись, а камень за пазухой держи», «– Кто идет? - Черт! - Ладно, абы не москаль».

Черт и москаль для украинца первой половины XIX столетия бывают не только подобны друг другу, но и взаимозаменяемы. […] Малороссийские крестьянки у Гоголя пугают детей чертом. В реальности, случалось, пугали и москалем: «Они переливают чувство сие (ненависть к москалям. - С.Б.) в самих малюток и пугают их москалями . При сем имени малое дитя перестает кричать», - писал Левшин. Дело было в 1815 году. […]

О москалях сочиняли анекдоты, москали отвечали той же монетой. Среди историй, записанных этнографами, были настоящие мифы о генезисе наций. Например, о том, как апостолы Петр и Павел (Петро и Павло) делали хохлов и москалей: Петр «робил» хохлов, а Павел - москалей. […]

Сергей Рыбаков

Николай Гоголь
между Украиной и Россией

В календарь отечественной культуры нынешний 2009 год вошёл как год Николая Васильевича Гоголя. В Москве, Санкт-Петербурге, других российских городах были проведены мероприятия, посвящённые 200-летию со дня рождения писателя. Юбилей Николая Васильевича отмечался также на его родине в Полтавской области и ещё в некоторых местах Украины.

Современен ли Гоголь?

Нужен ли Гоголь нам, нынешним? Вписывается ли его творчество в общественную и культурную атмосферу сегодняшней России? Не случайно до сих пор о Гоголе говорят как о “тайне и загадке, разгадка которой ещё впереди”. К этой тайне будет прикасаться ещё не одно поколение читателей.

Гоголь дорог всем, кому дорога русская культура: он не только выразил её духовную суть, но и стал одним из самых талантливых участников её сотворения. Без него русская культура выглядела бы по-иному, не имея многого из того, что для нас стало привычным и естественным. Гоголь в России воспринимается своим, иначе не может и быть.

Любят Гоголя и на Украине, ведь по рождению и воспитанию русский классик был украинцем. А раз так, то гений Николая Васильевича является общим достоянием русских и украинцев, помогает им сохранить чувство духовной близости и взаимные симпатии, оказывается соединяющим звеном между двумя братскими культурами. Эта связующая роль, выпавшая Гоголю через полторы сотни лет после его ухода из земной жизни, в наше время приобрела особенную актуальность: всем известно, что межгосударственные отношения между Россией и Украиной развиваются не лучшим образом. В свете этой печальной данности и возникает резон обратиться к Гоголю - в налаживании российско-украинского взаимопонимания его мистическая тень служит добрым, но взыскательным арбитром.

Сторонники укрепления взаимных связей между двумя странами и народами подчёркивают свою любовь и уважение к Гоголю. Напротив, украинские политики, отметившиеся враждебными выпадами в адрес России, русского языка и русской культуры, Гоголя явно недолюбливают. Отсюда следует, что сейчас на родине Гоголя отношение к нему неоднозначно.

Интересно, что носители антироссийских настроений не могут толком определиться - то ли вычеркнуть Гоголя из истории своей страны, то ли объявить “неотъемлемым достоянием Украины”. Рьяные ревнители “украинской идеи” отрицают заслуги Гоголя перед Украиной, приписывая ему “связь с москалями” и “антипатриотизм”. Ещё недавно подобный подход к великому писателю активно пропагандировал некий Павло Штепа, автор скверной книги под названием “Московство”, вместившей в себя немалый объём рассуждений, призванных доказать расовое превосходство украинцев над россиянами. Особенно прочно версия об “измене” и “антиукраинстве” Гоголя держится в Галиции, и не случайно: для галицийских униатов православные люди - это “схизматики” и “агенты Москвы”. Гоголь же был глубоко православным человеком.

Есть, однако, и другая тенденция, призванная “национализировать” Николая Васильевича, вырвать его из русской культуры, отсечь от русского языка, приписать ему тайное “антимоскальство”. “Национально сознательные” украинские историки и журналисты выискивают в трудах и письмах Гоголя любые намёки на его враждебность России. Ничего существенного не находят и начинают притягивать какие-то мелочи, делая при этом вид, что знать не знают о словах Гоголя, вынесенных в название одной из его статей: “Нужно любить Россию”.

Понимают ли эти люди, что творчество великого писателя не вмещается в узкоэтнические, провинциально-местные рамки? Впрочем, у нас в России также находятся любители поспорить на тему: “Кем был Гоголь - украинцем или русским?” Но споры на эту тему схоластичны. Во-первых, Гоголь есть Гоголь - ни как личность, ни как художник он не поддаётся никакому препарированию. Он был носителем общерусского сознания и не имел большой нужды выяснять, русский он или украинец.

Во-вторых, нужно наконец-то определиться со смысловыми уровнями слов “русский” и “украинец”. Если речь идёт об анкетных данных или этнографических деталях - это одно. Если же вопрос ставится в широкой исторической и цивилизационной плоскости, то это совсем иное: русские - те, кто историческими и культурными корнями связаны с Древней, или, по-другому, Киевской, Русью - государством, созданным восточными славянами в IX веке.

Гоголь устами своего любимого героя Тараса Бульбы обращался к славному прошлому Киевской Руси: “Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки”. Русские - потомки тех, кто населял это государство. Это и малороссы-украинцы, и белорусы, и великороссы (“москали”, по терминологии адептов украинства). Нелепо спорить о том, какая из трёх народностей имеет больше или меньше прав на древнерусское наследство. Имея общее историческое прошлое, русские, украинцы и белорусы до сих пор сохраняют гораздо больше единых черт культуры, чем различий в ней.

Певец Украины

Россиянам легко принять слова Гоголя: “Нужно любить Россию”. Труднее понять, что эти слова зовут нас любить и Украину.

Интересы Украины и России переплетены теснейшим образом, связаны общей многовековой историей, общим вкладом в развитие некогда единой государственности, экономики, оборонной системы. События на Украине волнуют, задевают за живое многих россиян - и тех, кто имеет украинские корни (а таких в Российской Федерации - миллионы), и тех, у кого по ту сторону российско-украинской границы живут родственники или друзья, и тех, кто не равнодушен к русской истории.

Гоголь любил Украину, был её патриотом. Его привязанность к своей малой родине владела его существом. Гоголевские “Вечера на хуторе близ Диканьки” пропитаны нежными чувствами к родным местам и искренним расположением к землякам. Опоэтизировав Украину, он стремился привить любовь к ней всей читающей России, и это ему вполне удалось: едва появившись в книжных лавках Петербурга, “Вечера на хуторе близ Диканьки” вызвали в столичном обществе сильное оживление. Публика была ими очарована.

На протяжении последующих почти 180 лет почитатели гоголевского таланта разделяли добрые чувства писателя к его родине, впитывали созданные им поэтические образы Украины. Можно предположить, что, пока в России читают книги Гоголя, эти образы в сознании россиян будут живы. Сила его творчества способна противостоять и государственному разделению между Украиной и Россией, и “газовым войнам”, и русофобии “оранжевого розлива”, и неумному принижению яркой украинской культуры, просачивающемуся порой у “крутых патриотов” из великороссов.

Гоголь стремился привить петербургскому “свету” тёплое отношение к украинской народной культуре. В эссе “О малороссийских песнях” он писал, что дворянские круги почти не знакомы с украинской народной музыкой: “Лучшие песни и голоса слышали только украинские степи: только там, под сенью глиняных хат, увенчанных черешнями, при блеске утра, полудня и вечера, при лимонной желтизне колосьев пшеницы, они раздаются, прерываемые степными чайками, вереницами жаворонков и стенящими иволгами”.

Народные песни приводили Николая Васильевича в волнение: “Все они благозвучны, душисты, разнообразны чрезвычайно. В них везде новые краски, простота и нежность чувств. Вихрь, забвение, самая яркая и верная живопись и самая звонкая звучность слов разом соединяются в них”. Он называл их “живой историей - яркой, исполненной красок истины, обнажающей всю жизнь народа”, говорил: “Кто не проник в них глубоко, тот ничего не узнает о протёкшем быте этой цветущей части России”.

“Протёкший быт” писатель связывал с теми временами в истории Южной Руси, когда она ещё не была цветущей и задыхалась под чужеземным гнётом. Он писал, что многие украинские песни “жгут, раздирают душу”, в их звуках явственно слышатся “жалобы на бесприютное положение тогдашней Малороссии”, “безотрадное отчаяние” сменяется “криком сердца, когда к нему касается острое железо”, и пояснял: “Такова была беззащитная Малороссия в ту годину, когда хищно ворвалась в неё уния”. В песнях народа выражались его отчаяние и боль: “По ним, по этим звукам можно догадываться о его минувших страданиях, так точно, как о бывшей буре с градом и проливным дождём можно узнать по бриллиантовым слезам, унизывающим снизу до вершины освежённые деревья, когда солнце мечет вечерний луч”.

Гоголь говорил: “Песни малороссийские вполне могут называться историческими”. История вошла в эти песни и нотами тоскливого отчаяния, и страстным вольнолюбием, и жаждой борьбы против угнетения: “В них дышит широкая воля казацкой жизни, та сила, воля, могущество, с какою козак бросает тишину и беспечность жизни домовитой, чтобы вдаться во всю поэзию битв, опасностей и разгульного пиршества с товарищами. Ни чернобровая подруга, пылающая свежестью, вся преданная любви, ни престарелая мать, разливающаяся как ручей слезами, - ничто не в силах удержать его. ...Сверкает Чёрное море, вся чудесная, неизмеримая степь от Тамани до Дуная, дикий океан цветов колышется налётом ветра; в беспредельной глубине неба тонут лебеди и журавли; умирающий козак лежит среди этой свежести девственной природы и собирает все силы, чтоб не умереть, не взглянув ещё раз на своих товарищей”.

Гоголь-историк

Далеко не все знают, что Гоголь профессионально занимался историей и ему пришлось стоять перед нелёгким выбором, решая, что предпочесть - труд историка или литературное творчество. В 1830-1835 годах он преподавал историю в Санкт-Петербургском женском патриотическом институте, а в 1834-1835 годах был адъюнкт-профессором на кафедре общей истории в Санкт-Петербургском университете. Фонтанирующее воображение помогало Гоголю воссоздавать картины прошлого и расцвечивать их такими красками, каких у учёных академиков не было и в помине. Молодой преподаватель писал все свои лекции сам, а затем читал их студентам с пылким темпераментом, далёким от скучного академизма, руководствуясь собственными установками, по которым “преподаватель должен быть обилен сравнениями, а слог его должен быть увлекающий, живописный”. Изложение материала он репетировал дома, стоя перед зеркалом. Студенты приглашали на лекции Гоголя своих знакомых, и те шли в учебную аудиторию, как на театральное представление.

В те годы Николай Васильевич много времени тратил на исторические исследования, выписывал издающийся в Харькове альманах “Запорожская старина”, изучал работы ведущих российских и иностранных историков, давал свои оценки всем новым и сколько-нибудь интересным трудам по русской и всеобщей истории, писал серьёзные и глубокие исторические статьи, которые печатал в санкт-петербургских журналах. История помогала Гоголю “отдохнуть” от действительности с её рутинными хлопотами, делала его свободным, будоражила чувства, вдохновляла на творческие свершения. Он увлёкся мыслью написать “Историю Украины”, бросив на воплощение этого масштабного замысла свои недюжинные творческие силы. “Малороссийская история моя чрезвычайно бешена, - признавался Николай Васильевич в одном из писем. - Мне попрекают, что слог в ней слишком уж жгуч и жив; но что за история, если она скучна!”

Поприще историка Николай Васильевич оставил не по своей прихоти. В 1833 году в Киеве был открыт университет Святого Владимира, и Гоголь загорелся идеей занять там вакансию профессора по кафедре всеобщей истории: “Туда, Туда! В Киев! В древний, прекрасный Киев! ...Я заранее восхищаюсь, когда воображу, как закипят труды мои в Киеве. Там закончу я историю Украйны и юга России и напишу всеобщую историю, которой, в настоящем её виде, до сих пор нет, к сожалению, не только на Руси, но даже и в Европе”.

Получить место профессора в Киеве Гоголю помогали Пушкин и Жуковский, хлопотавшие за него в министерстве просвещения и даже при императорском дворе. Как это ни покажется странным сегодня, высочайшие ходатайства оказались бесполезными: перевод Гоголя из имперской столицы в Киев заблокировал заурядный киевский чиновник, попечитель местного учебного округа по фамилии Брадке. Этим он и прославился в истории русской литературы. Кто впоследствии вспомнил бы об этом Брадке, если бы он не насолил гению?

Во времена Гоголя в российском образованном обществе шла оживлённая историософская полемика о путях развития России, об отношении к её традициям, о западном историческом опыте и его применимости на русской почве. Эта полемика известна как спор славянофилов и западников. Гоголь прекрасно знал многих участников полемики, но открытого участия в ней не принимал. При этом, однако, он имел собственное, вполне сложившееся мнение о том, должна ли Россия во всём подражать Западу. Николой Васильевич так сформулировал свою точку зрения: “Русский гражданин должен знать дела Европы. Но я всегда был убеждён, что если при этой похвальной жадности знать чужеземное упустишь из виду свои русские начала, то знания эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли, вместо того чтобы сосредоточить и собрать их. Нужно очень хорошо и глубоко узнать свою русскую природу, и только с помощью этого знания можно почувствовать, что следует нам брать и заимствовать из Европы. Прежде чем вводить что-либо новое, нужно не как-нибудь, но в корне узнать старое; иначе применение самого благодетельного в науке открытия не будет успешно”.

Мало сказать, что Николай Васильевич отлично знал русскую историю. Обладая тонкой интуицией, он легко проникал в смысловые глубины, в суть исторических событий и процессов. Гоголь обращал внимание на заблуждения тех, кто, желая бежать впереди прогресса, пренебрежительно отмахивались от истории, разводили прошлое и настоящее как мёртвое и живое. Он писал, что эти люди “назначали” минувшим векам “самое низшее место”, плохо понимая, что настоящее не может появиться ниоткуда: “Всё, что мы имеем, чем пользуемся, чем можем похвалиться перед другими веками, устройство наших административных частей, права и привилегии, нравы, обычаи, знания - всё это получило начало и зародыш в тёмные, закрытые для нас средние века. В них первоначальные стихии и фундамент всего нового. Без них не ясна, не полна новая история”. В самом деле, отрывая новейшую историю от средневековья, полноценно понять её невозможно. Такая история становится приблизительной и поверхностной и, по словам Гоголя, оказывается “похожа на статую художника, не изучившего анатомии человека”.

В XIX веке средневековье изучалось бессистемно, а потому людям, пытавшимся составить о нём своё представление, казалось нагромождением разрозненных, не сочетаемых между собой событий и фактов. Гоголь видел ошибочность таких представлений: “Рассматривайте историю средних веков внимательнее и глубже, и вы найдёте и связь, и цель, и направление”. При этом он признавал, что “для умения найти всё это, нужно быть одарённым тем чутьём, которым обладают немногие историки”. Сам Гоголь этим чутьём обладал в полной мере, доказательством чему является его литературный шедевр “Тарас Бульба”.

Собираясь создать капитальный труд по истории Южной Руси, Николай Васильевич писал: “До сих пор нет у нас полной и удовлетворительной истории малороссийского народа. Я не называю историей множество компиляций, составленных из разных летописей без строгого критического взгляда... Я решился принять на себя этот труд и представить, каким образом эта часть отделилась от России, какое политическое устройство она получила, находясь под чужим владением, как образовался в ней воинственный народ, означенный совершенной оригинальностью характера и подвигов, каким образом он три века с оружием в руках добывал свои права и упорно отстаивал свою религию, как, наконец, навсегда присоединился к России”.

Осуществить задуманное не удалось. Гоголя увлекла литературная стезя. Но те материалы, что он готовил к написанию исторического труда, свидетельствуют о точном и ясном понимании им хода и смысла процессов, происходивших на южнорусских землях. Общий набросок этих процессов Гоголь представил в статье “Взгляд на составление Малороссии”.

В ней он критически описал период раздробленности на Руси, назвав его “ужасно-ничтожным временем”, “хаосом браней”, когда “родственники готовы были каждую минуту восстать друг против друга с яростью волков, и брат брата резал за клочок земли”. Позднее марксистские историки, подгоняя русскую историю под формационную схему и доказывая предопределённость исторических процессов, продекларировали: “Феодальная раздробленность была закономерным, прогрессивным явлением и новым, более высоким этапом в развитии общества и государства”. Затяжные княжеские усобицы разносили страну в клочья и ослабляли её перед угрозой иностранного вторжения, но в формационных построениях это почти не учитывалось.

А вот Гоголю была ясна вся пагубность раздробленности, приведшей некогда мощную державу к потере независимости. Северо-Восточная Русь оказалась в сфере влияния Золотой Орды, а Юго-Западная Русь попала под власть сначала литовских, а затем и польских королей. “Связь между северной и южной Россией разорвалась, - писал Гоголь, - составились два государства, называвшиеся одинаковым именем - Русью”.

В подчинении Восточной Руси Орде Гоголь не видел ничего хорошего, но признавал, что оно стало “спасением для России, сберегши её для независимости, потому что удельные князья не сохранили бы её от литовских завоевателей”. Конечно, Русь под монголами пережила немало бед, но при этом не потеряла своей культурной идентичности, своей православной веры. Иная ситуация сложилась в Южной Руси, жителям которой в течение нескольких веков пришлось доказывать право на свободу вероисповедания и для этого браться за оружие.

Религиозный фактор в своих подходах к истории Гоголь выделял особо, считая его ключом к объяснению поведения на исторической арене целых народов. Он писал, что борьба малороссов против турок, крымчан, литовцев, поляков велась под знамёнами верности православию, и подчёркивал, что этот народ с самого начала “имел одну главную цель - воевать с неверными и сохранять чистоту религии своей”. Религия была той скрепой, которая объединила этот народ в единое целое и позволила ему сохранить себя.

Действия жителей Южной Руси во многом диктовались борьбой за сбережение православной веры. В авангарде этой борьбы встало казачество, о котором Гоголь писал так: “Это было пёстрое сборище самых отчаянных людей пограничных наций. Дикий горец, ограбленный россиянин, убежавший от деспотизма панов польский холоп, даже беглец от исламизма татарин положили начало этому странному обществу, впоследствии поставившему целью вечную войну с неверными. Большая часть этого общества состояла, однако ж, из первобытных, коренных обитателей южной России. Всякий имел полную волю приставать к этому обществу, но он должен был непременно принять православную веру. ...вечная опасность внушала козакам какое-то презрение к жизни. Козак больше заботился о доброй мере вина, нежели о своей участи. Вместе с тем разгульные холостяки вместе с червонцами, цахинами и лошадьми стали похищать татарских жён и дочерей и жениться на них. И вот составился народ, по вере и месту жительства принадлежавший Европе, между тем по образу жизни, обычаям, костюму совершенно азиатский”. Вряд ли эти гоголевские строки радуют “украиноманов” с их заклинаниями об “арийской чистоте украинской крови”, о “расовом превосходстве потомков древних укров над азиатами-москалями”...

Интерес Гоголя к южнорусскому средневековью привёл к появлению на свет “Тараса Бульбы”. Работая над ним, писатель погрузился в первоисточники, отражавшие драматическую атмосферу периода владычества Речи Посполитой над Южной Русью. Одним из таких источников были заметки Симона Оскольского - католического монаха-доминиканца, проповедника идеи польского господства над русскими землями. В 1637-1638 годах полковой пастор Оскольский сопровождал гетмана Николая Потоцкого, прозванного “Медвежьей лапой”, в двух походах против запорожцев, восставших против поляков. В 1738 году украинский дворянин Степан Лукомский перевёл дневники Оскольского с польского языка на русский.

Проштудировав описанную в этих дневниках историю казацкого восстания 1637-1638 годов, подавленного Потоцким, Гоголь положил её в основу своей знаменитой повести. События двухвековой давности захватывали писателя, мощно будоражили его воображение. Это происходило и потому, что те события впрямую касались истории его рода: “Когда я подбирался к “Тарасу Бульбе” и рылся в сундуке истории, не раз меня окутывали горячие волны, что и мой по матери род Лизогубов саблями защищал Отчизну”.

В главе XII “Тараса Бульбы” Гоголь воссоздал атмосферу 1638 года: “Известно, какова в русской земле война за веру: нет силы сильнее веры. ...Сто двадцать тысяч козацкого войска показалось на границах Украйны. ...поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, - поднялась отомстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию - за всё, что копило и сугубило с давних времён суровую ненависть козаков. Молодой, но сильный духом гетман Остраница предводил всей несметной козацкою силою. Возле него был виден опытный товарищ его и советник Гуня”.

Предводитель восставших запорожцев Степан Остранин был полтавчанином, земляком Гоголя. Выбранный запорожцами своим гетманом, он нанёс несколько поражений полякам, но Потоцкому удалось разбить казаков у местечка Жовнина. Остранин с частью казаков ушёл в пределы Московского царства. Оставшихся запорожцев возглавил помощник Остранина полковник Дмитрий Гуня. Два месяца казаки сдерживали атаки шляхетского войска, но силы были не равны. Гуне с товарищами также пришлось уйти в Россию. Через два года он возглавил морской поход донцов и запорожцев против турок.

Гоголь был убеждён, что помыслы казаков, воевавших против унии, были высоки и благородны. Писатель осуждал католическую экспансию, не скрывал своего неприятия унии, внедрявшейся на землях Южной и Западной Руси вопреки воле её жителей. В трактате “О средних веках” он писал о заоблачных амбициях средневековых пап, их “непреодолимом желании властвовать”, о деспотизме “бесчисленных легионов могущественного духовенства - ревностных подданных духовного монарха, наложивших свои железные оковы на все углы мира”, о “мрачной инквизиции - свирепой, слепой, не верящей ничему, кроме своих ужасных и адски изобретательных пыток”. Средневековый католицизм нёс народам “страшные суды, неумолимые, неотразимые, являющиеся не совестью перед ветреным миром, но страшным изображением смерти и казни”. Против деспотизма, железных оков, инквизиции с её страшными судами и восстали православные русичи, в верности отцовским заветам черпая энергию, без которой их жизнь была бы “бесцветной и бессильной”.

Из истории сопротивления унии

Будучи профессиональным историком, Гоголь прекрасно знал, что, приняв православное вероисповедание ещё в Х веке, Русь сделала добровольный и осознанный выбор. Латинство русскими было отвергнуто, ибо оно, объявив своё учение “тайной”, навязывало народам мертвящие шаблоны и запрещало им развивать родной язык и культуру. В “Повести временных лет” рассказывается, как князь Владимир Святославович распрощался с папскими послами: “Идите, откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли веры вашей”.

Папство не считалось с духовной свободой народов, что самым наглядным образом выразилось в практике крестовых походов - военных экспедиций против тех, кто находился вне католицизма. Крестоносцам, принимавшим обет идти с оружием против язычников, мусульман и православных, папы отпускали грехи и давали санкцию на захват земель и имущества в завоёванных странах. В ходе крестовых походов с лица земли были стёрты многие западнославянские племена, большое прибалтийское племя пруссов, была вырезана родовая знать у латов и эстов, оказавшихся в крепостной зависимости у тевтонских рыцарей.

Гоголь не мог не знать и о том, что в 1204 году крестоносцы захватили Константинополь, являвшийся центром православного мира, подвергли его грабежу, оскорбили святыни в соборе Святой Софии и других храмах. Из Византии в Западную Европу в огромных количествах вывозилось золото, послужившее материальной базой для последующего экономического роста и благосостояния Европы. До крестовых походов она была захолустьем мировой цивилизации, теперь же превращалась в финансового и торгового монополиста, защищавшего свои интересы с помощью военной экспансии.

Папство постаралось утвердить эту новую роль Европы, обосновав принцип насилия в делах веры и узурпировав право “карать за грехи” целые народы. В таких условиях церковная совесть обрекалась на молчание, защита евангельских заповедей отступала на второй план. Спасение души католики стали трактовать как избавление от наказания за грехи: появились индульгенции - тарифы на отпущение грехов. Православным это явление представлялось полным абсурдом.

Агрессивный прозелитизм латинян не обошёл стороной и православную Русь. В 1224 году тевтоны-крестоносцы захватили русский город Юрьев, основанный Ярославом Мудрым. Всё население города было уничтожено. Предел захватам крестоносцами русских земель и уничтожению русских людей положил князь Александр Невский, разбивший шведов на Неве и тевтонов под Псковом.

Но на этом испытания для Руси не закончились. В результате удельной раздробленности её западные и южные земли вошли в состав Литовского княжества. Династия была литовской, а девять десятых населения - русскими. Официальным языком был русский, преобладающей религией - православие. Но в конце XIV века князь Ягайло, находившийся на престоле, принял католицизм, что открывало ворота для проникновения в Литву польского влияния, которое здесь стало быстро нарастать.

Во второй половине XVI века Литва объединилась с Польшей в одно государство - Речь Посполитую, после чего польская шляхта стала захватывать русские земли, а католическая церковь начала наступление против православных традиций. В 1596 году части православного духовенства Южной и Западной Руси была навязана Брестская уния, по условиям которой православные должны были подчиниться папе римскому. Папство было довольно, полагая, что добилось того, о чём грезило в течение нескольких веков. Выказывая ласку к новой пастве, папа римский не скрывал своих далеко идущих планов: “Через вас, мои рутены, я уповаю покорить и ввести в лоно римской церкви весь Восток!”

Но он не учёл верности русского народа своему историческому выбору, его твёрдости в отстаивании дедовских заветов. Русичи были убеждены, что принуждение в делах веры является разновидностью лжи, подчинение которой означает духовную смерть. “Мира и согласия” в папской редакции не получилось, да и не могло получиться, поскольку католики были нетерпимы и жестоки. Массово закрывались православные монастыри и храмы, в них униаты пытались наладить свои службы. Но народ на эти службы не шёл, и тогда православные обители переделывались в склады, корчмы, загоны для скота.

Спасая свою веру, православные массово бежали в пределы Московского царства. Оставшиеся на своей земле жители Южной и Западной Руси вынуждены были сносить произвол и гонения. Крестьяне, ремесленники, торговцы, не признавшие унию, ущемлялись в правах. К религиозной дискриминации добавился социальный гнёт: польские паны скупали или силой захватывали русские сёла, превращая пахарей в бесправное “быдло”.

Терпеть унижения православный люд был не намерен. После объявления унии по всей Юго-Западной Руси покатилась волна антипольских и антиуниатских восстаний, охвативших Киев, Львов, Полтаву, Луцк, Минск, Полоцк, Могилёв, Оршу и другие города. Папа римский, отбросив “миролюбивую”, увещевательную риторику, призвал польского короля утопить восставших в крови: “Пусть проклят будет тот, кто удержит меч свой от крови! Пусть схизма знает, что нет ей пощады!”

Сопротивляться давлению папства украинцам и белорусам помогало наличие “морального тыла”, роль которого выпала православной Московии, где накануне объявления Брестской унии было провозглашено патриаршество - Русская церковь заметно повысила свой статус. Украинцы и белорусы, образно говоря, “телом” находились в Речи Посполитой, а “душой” были с Россией. Католические прелаты вынуждены были признавать, что южнорусское население “склонно к переходу на сторону Москвы”. На его настроения влияло и то, что в Москве находилось много выходцев из Юго-Западной Руси, составлявших заметный слой ещё в окружении Ивана III, по их совету принявшего титул “Государь всея Руси - и Великой, и Малой, и Белой”, хотя Малая и Белая Русь находилась под властью Литвы.

Как это и показал Гоголь, освободительное движение на Украине возглавило казачество, сформированное пассионарными людьми юга Руси, не желавшими жить под католическим гнётом и бежавшими за днепровские пороги, где образовалась знаменитое вольное братство - Запорожская Сечь, вступившая в схватку с польскими панами. Запорожцам было понятно, что в случае пленения шляхта не даст им пощады, но ради освобождения своей земли они готовы были претерпеть любые пытки, что ярко описано в “Тарасе Бульбе”.

Многие из запорожцев на самом деле приняли мученическую смерть за Русь и русскую веру. Схваченный поляками казачий гетман Косинский был заживо замурован в монастырскую стену. После его гибели казачье восстание возглавил Наливайко, отряды которого освободили от поляков Винницу, Кременец, Луцк, Пинск, Могилёв. Но так как сил в борьбе с мощной и не знавшей нужды в вооружении польской армией у казаков не хватало, Наливайко и его товарищи были предательски схвачены, одних поляки четвертовали и обезглавили, других живьём изжарили в медных баках. Но дух запорожцев сломить было невозможно: восстания против панства накатывались новыми волнами.

В начале XVII века аппетиты Польши распространились и на Московию. Польские магнаты и римская курия сделали ставку на самозванцев и отщепенцев из числа русских, но их расчёты провалились. Тогда польский король Сигизмунд приказал начать вооружённую интервенцию против “схизматиков-московитов”. Патриарх всея Руси Гермоген призвал православных подняться на войну против оккупантов. Призыв был услышан: народное ополчение во главе с Кузьмой Мининым и Дмитрием Пожарским изгнало захватчиков. После этой неудачи панство и католическая церковь резко усилили давление на Южную и Западную Русь. Православие там оказалось вне закона. Польский сейм запретил применение русского языка в делопроизводстве.

Сопротивление русичей польско-католической экспансии принимало самые разные формы, в том числе и мирные. В Киеве, Львове, Луцке, Вильно и других русских городах создавались православные братства, которые организовывали школы, выпускали богословскую и просветительскую литературу. Но ширился и военный отпор католическому игу. Много страхов на панов нагнали выступления гетманов Жмайло, Павлюка, Остранина, Гуни. Потоцкий, воевавший против Остранина и Гуни, отмечал в дневнике: “Так упорно и непокорно было мужичьё, что никто из них не просил о мире и о прощении их вины. Напротив, они только кричали, чтобы им всем умереть в бою с нашим войском. И даже те, кому не досталось оружия, били наших солдат оглоблями”.

Казаки, крестьяне и горожане в своей борьбе готовы были стоять насмерть, но, зная об опыте предыдущих восстаний, понимали, что им одним, без соединения всех сил русского мира, с неприятелем не справиться. Богдан Хмельницкий обратился к царю Алексею с просьбой принять единоверную Украину в состав Российского государства. Земский Собор это предложение принял единогласно. Сложение сил принесло результаты: Восточная Украина вместе с Киевом - “матерью городов русских” - была освобождена.

Процесс объединения древнерусских территорий растянулся до конца XVIII века. Православным Южной и Западной Руси за это время пришлось претерпеть много бед: к середине XVIII века униатами было захвачено больше половины православных храмов. У белорусов и украинцев росло убеждение, что сохранить национальное бытие они могут только в составе единого Русского государства. Отсюда понятно, почему императорская власть в Санкт-Петербурге считала белорусов и украинцев своей самой надёжной опорой. Украинский историк Андрей Царинный-Стороженко писал: “Малороссияне, начиная с Феофана Прокоповича, которому принадлежала сама мысль о русской империи, непрестанно созидали и укрепляли Российскую империю”.

Борясь за право на собственный, а не навязанный духовный мир, на собственную, а не навязанную историю, украинцы и белорусы были уверены, что их борьба и страдания будут не напрасны. В 1839 году Гоголь стал свидетелем значимого для Украины и Белоруссии события: по настоянию здешнего населения был созван униатский собор, принявший решение о вхождении западнорусских униатов в состав Русской православной церкви. Полтора миллиона верующих добровольно вернулись в православие. На медали, выпущенной в честь ликвидации Брестской унии, было выбиты слова: “Отторгнутые насилием (1596) возсоединены любовию (1839)”. Историческая справедливость была восстановлена. Недаром в Евангелии сказано: “Претерпевший до конца спасётся”.

Галиция замахивается на всю Украину

Читатели “Тараса Бульбы” понимают, как Гоголь смотрел на унию и её место в сюжетах украинской истории. Теперь нам остаётся понять, как его взгляд проецируется на современную ситуацию, сложившуюся на Украине.

Притязания папства господствовать над умами и душами большинства украинцев и белорусов не сбылись. Но оставалось одно исключение - Галиция, которой отмена Брестской унии не коснулась. Галиция была захвачена Польшей ещё в XIV веке, в XVIII веке отошла к Австрии, после 1917 года опять оказалась у Польши; таким образом, была отделена от остальной Украины вплоть до 1939 года.

Со второй половины XIX века язык галичан развивался под воздействием так называемой “венской школы украинистики”, созданной на деньги австрийского правительства с привлечением немецких и польских специалистов. Ставилась задача создать украинский литературный язык, как можно меньше похожий на русский.

К началу ХХ века среди униатов появились сторонники “украинской идеи”, враждебной общерусским настроениям. Но простонародье и часть образованного слоя выступали за сближение с Россией. Австрийские власти подвергли этих людей репрессиям, в годы I Мировой войны вылившимся в массовый террор. Только в концлагере у Талергофа было уничтожено более шестидесяти тысяч русин-галичан, затем около восьмидесяти тысяч было перебито после первого отступления русской армии, ещё больше спаслось бегством. Активное участие в антирусском терроре приняла “украино-австрийская партия”, одним из вождей которой был Андрей Шептицкий, немецкий граф и офицер, будущий униатский митрополит. “Украино-австрийцы”, выступив ярыми ненавистниками России, завладели политической инициативой в Галиции. Трезво оценив ситуацию там, российский министр внутренних дел Пётр Дурново предупредил Николая II: “Только безумец может хотеть присоединить Галицию. Кто присоединит Галицию, потеряет империю”.

Знал ли об этих словах Дурново Сталин, когда присоединял Галицию к СССР? Она действительно стала “аванпостом” национализма на Украине. В годы войны действовавшая в Галиции Организация украинских националистов (ОУН) сотрудничала с гитлеровской Германией, из местных волонтёров была набрана дивизия СС “Галичина”, униатский клир во главе с Шептицким устраивал богослужения в честь Гитлера. Оуновским отрядам, воевавшим под флагом Украинской повстанческой армии (УПА), командование вермахта поручало уничтожение “расово неполноценных”. После войны националисты организовали на западе Украины боевое подполье, пролившее много крови “врагов украинства”.

С провозглашением Украиной независимости воинствующий галицийский национализм развернул пропаганду под лозунгом “Украина для украинцев”. Один из теоретиков “украинской революции” Василь Овсиенко объяснил её цель - “очищение украинства от чуждого элемента”. Он откровенничал: “Я - сторонник обиходного национализма: требуется строго относиться ко всему русскому, ко всему, что идет к нам из России. ...Мы утешаемся отсутствием межнациональных конфликтов в Украине, но они неминуемы в будущем. Боязнь “русскоязычных” относительно “насильственной украинизации” небезосновательна”. Как люди, подобные Овсиенко, относятся к Гоголю? Такой вопрос можно и не задавать, и так всё предельно ясно.

Но пока Галиция - ещё не вся Украина, и основная часть украинского народа, как и раньше, далека от националистического психоза. При всей склонности к земному практицизму, украинцы - жизнелюбивый, лиричный, мирный и приветливый народ. Невзирая на пропагандистскую “промывку” их мозгов, многие украинцы, особенно на юге и востоке страны, сохраняют чувство этнического родства с русскими и белорусами. “Боевые кличи” националистов наталкиваются на вековые архетипы народного сознания, а в этих архетипах любовь сильнее ненависти.

Николай Гоголь писал: “Мы призваны в мир не за тем, чтобы истреблять и разрушать”. Носитель созидательного, творческого начала, он воспевал братскую солидарность в отношениях между русскими людьми. Доныне не теряют своей силы слова, вложенные писателем в уста Тараса Бульбы и ставшие гимном русскому братству: “Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. ...так любить, как русская душа, - любить не то, чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе... Нет, так любить никто не может!”.

“Перед нами громада - русский язык!”

На Украине “Тарас Бульба” ныне издаётся в переводе с русского языка на украинский. Из переведённого текста повести выброшены слова “Россия” и “русские”. “Россия” заменена на “Украину”, “разгульная замашка русской природы” превратилась в “широкий гуляцкий замис украинской натуры”, а “русская сила” - в “украинскую силу”. Все читатели Гоголя знают, какой мощной энергетикой он насытил сцены последней битвы отряда Тараса Бульбы с поляками, когда гибнут один за другим герои-казаки Шило, Балабан, Кукубенко, восклицая перед смертью: “Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля!”, “Пусть славится до конца века Русская земля!”, “Пусть же цветёт вечно Русская земля!”, “Пусть красуется вечно любимая Христом Русская земля!”. В украинском “перекладе” “Русская земля” везде оказалась “козацкой землёй”.

Вся эта переводческая самодеятельность является неприкрытым вызовом Гоголю, поруганием исторической памяти. Но Иван Малкович, директор киевского издательства с “весёлым” названием “А-ба-ба-га-ла-ма-га”, выпустившего “идеологически выдержанный” перевод “Тараса Бульбы”, спокойно оправдывает его тем, что “русский язык для Украины - чужой”.

Это заявление отражает либо невежество и незнание, либо пренебрежение к историческим реалиям. Дело в том, что русский литературный язык возник как раз на Украине ещё в XVI веке. В “Грамматике” Ивана Ужевича, выпущенной в 1634 году, он был назван “словенороссийским языком” и характеризовался как высокий книжный язык, язык богословия и науки. Нынче забылось, что общерусский литературный язык формировался и развивался в ХVI-ХIX веках при активном участии украинцев Мелетия Смотрицкого, Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Феофана Прокоповича, Ипполита Богдановича, Василия Капниста, Николая Гнедича и других.

Русский философ и основатель евразийского движения Николай Трубецкой писал: “Та культура, которая со времён Петра I живёт и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской культуры”. Естественным носителем этой культуры был и Гоголь. При этом мало сказать, что он писал по-русски. Его вклад в развитие русского литературного языка нельзя оценивать иначе как выдающийся и колоссальный. Без Гоголя не было бы того русского языка, которому дано определение “великий и могучий”. Мало кто сравнится с выходцем из полтавской глубинки силой проникновения в русскую языковую стихию, мощью поэтического воодушевления, красотой, живостью и естественностью слога. Русская речь была для Гоголя пространством чудотворения. Он считал её необыкновенно живой, впитывающей в себя различные наречия, диалекты и становящейся от этого только богаче и ярче.

Известно письмо Николая Васильевича его земляку Осипу Бодянскому: “Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племён. Доминантой должна быть единая святыня - язык Пушкина... Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, нетленная поэзия правды, добра и красоты. Русский и малоросс - это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно”. Гоголь искренне любил русский язык, от души восхищался им: “Перед нами громада - русский язык! Наслажденье глубокое зовёт вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его...”

Николай Васильевич Гоголь служил Русскому государству, русскому языку и общерусской культуре. Он понимал свою жизнь именно как осмысленное и возвышенное служение: “Мысль о службе никогда меня не оставляла. Я примирился и с писательством своим только тогда, когда почувствовал, что на этом поприще могу также служить земле своей”. Относясь так к своей жизни, он превратил её в непрерывный подвиг. Нам, ныне живущим, остаётся преклониться перед мужественной красотой этого подвига.

О презентации нового издания повести «Тарас Бульба», посвященного 200-летию со дня рождения писателя

Кто из русских людей не читал эту книгу? Кто не знает крылатых фраз из нее? «Нет уз святее товарищества!», «Есть ли еще порох в пороховницах?», «Что, помогли тебе твои ляхи?» Кто не восхищался мужеством героев, живших в жестокое время на земле между Россией, Польшей и Крымом? Поэтому неудивительно, что презентация нового, наиболее полного издания знаменитой повести вызвала большой интерес, и 16 марта зал Международного фонда славянской письменности и культуры был переполнен.

Вечер открыл президент Международного фонда славянской письменности и культуры Александр Николаевич Крутов.

В президиуме были те, без кого эта книга не появилась бы на свет - президент Фонда исторической перспективы Н.А. Нарочницкая, доктор исторических наук. профессор А.Ф. Смирнов, народный художник России С.М. Харламов и главный редактор издательства «Вече» С.Н. Дмитриев.

В своем вступительном слове Наталия Алексеевна Нарочницкая отметила: «Сейчас, когда в угоду политическим страстям рушится огромное рукотворное древо славянской, общерусской культуры, великой самобытной частью которой является малороссийская культура, нам удалось, несмотря на кризис и трудности, выпустить книгу, которая издана по самым высоким стандартам книжного дела, книгу, которую хочется иметь в своей библиотеке».

Может возникнуть вопрос - зачем нужно новое издание, если эта повесть уже выдержала множество переизданий как до революции, так и в советское время (когда она входила в школьную программу), и в наши дни? Дело в том, что как это ни странно, но за более чем полтораста лет существования произведения, оно ни разу не было издано полностью, в авторской редакции.

Инициатива нового издания принадлежала известному историку Анатолию Филипповичу Смирнову.

Колоссальную работу по подготовке издания проделал Игорь Алексеевич Виноградов, который, разбирая беловые рукописи Николая Васильевича Гоголя, уточняя текст по черновикам, в результате представил читателю наиболее аутентичный авторскому замыслу текст, лишенный каких-либо редакционных и цензурных сокращений. В таком виде повесть Гоголя еще ни разу не издавалось, но время для этого пришло. «Мы зрелы для того чтобы принять и понять этот текст, погружающий нас в колорит и нравы тех времен» - отметила Н.А. Нарочницкая

Украшением издания стали гравюры, выполненные народным художником России Сергеем Михайловичем Харламовым. Попали они в книгу не случайно - Сергея Михайловича и Анатолия Филипповича связывают давние дружеские отношения. Они вместе еще в 1980-х отправились по гоголевским местам на Украине. Художник и историк посетили и восстановленную усадьбу Гоголя, и воспетую им Диканьку, и заброшенный храм-усыпальницу Кочубеев, и Полтавский музей с богатой коллекцией старинного казачьего оружия, и старинный казачий поселок Устивицы, и множество других мест. Катилась старая машина, а на страницах полевого альбома художника рождались, оживали образы былого….

Увидев гравюры Сергея Харламова, высокопоставленный чиновник украинского министерства культуры воскликнул: «Этот москаль добре знае нашу ридну Украину!».

Однако тогда, в конце ХХ века, гравюры-иллюстрации к «Тарасу Бульбе» оказались невостребованными. И лишь сейчас читатель получил возможность увидеть их полностью.

Фонд исторической перспективы и издательство «Вече» взяли на себя труд подготовки нового издания повести. Помимо гоголевского текста и иллюстраций в книгу вошли и ценные дополнительные материалы. Ее открывает предисловие к повести, написанное выдающимся русским историком XIX века Н.И. Костомаровым. После текста повести следуют подробные комментарии А.Ф. Смирнова, а затем две статьи Николая Васильевича Гоголя - «Взгляд на составление Малороссии» и «О малороссийских песнях». Завершающим аккордом стала подготовленная Н.И. Костомаровым публикация письма турецкого султана запорожским казакам и их знаменитый исторический ответ басурманскому владыке.

В книге нет статьи современного историка или политолога о русско-украинских отношениях.

Как отметила в своем выступлении президент ФИП Н.А. Нарочницкая: «Гоголевская проза и гоголевское сознание, которое проявляется в каждом слове, лучше и сильнее любых политических суждений, особенно сегодняшних».

Присутствующие в зале убедились в этом, когда народный артист России, актер Московского художественного театра им. Горького Валентин Клементьев прочитал несколько отрывков из повести, в том числе знаменитый монолог «Нет уз святее товарищества»…

Инициатор издания доктор исторических наук профессор Анатолий Филиппович Смирнов обратил внимание собравшихся на значение самой юбилейной даты, по его словам «юбилеи позволяют нам отрешиться от суеты повседневной и сосредоточить внимание свое вокруг творчества наших великих предков, которые отстаивали Русь, обустраивали Русь и умели защищать ее. Юбилеи - как верстовые столбы на тракте почтовом, проверяешь - а той ли дорогой идешь, а может и сбился с пути?.. Особенно это важно в трудное время, когда «буря мглою небо кроет», а мы как раз в такую бурю сейчас и живем. Гоголь принадлежит всем народам России и в первую очередь - украинцам и великороссам. В центре его творчества стоит тема Православия, место, которое вера занимает в жизни нашего народа и в нашей культуре. Это центральная тема, потому что без веры нет культуры русской, нет народа. Гоголь выступает продолжателем линии Карамзина, который считал что именно Крещение России, принятие христианства позволило славянским племенам сплотиться в один народ, создать государство, создать русскую культуру, обустроить русскую землю и отстоять ее. В повести «Тарас Бульба» сказано главное - надо беречь Россию, отстаивать веру, отстаивать ценою жизни, до конца».

Народный художник России Сергей Михайлович Харламов рассказал о своем увлечении творчеством Н.В. Гоголя с детских лет. О том, как собирались материалы для гравюр и как создавались сами иллюстрации. Его рассказ был рассказом не историка или путешественника, а именно творца, ибо только творческий человек мог так эмоционально, образно передать и живописность казачьих поселков, и красоту казачек, доброту и широту души жителей гоголевской Украины. Перед слушателями как будто развертывалось красочное полотно, как окно в ставшее соседним государство...

Еще более усилило это ощущение какого-то перемещения в пространство Малороссии выступление артистов Московского государственного историко-этнографического театра, исполнивших столь любимые Николаем Васильевичем Гоголем украинские песни.

Затем выступавшие говорили об истории изучения творчества Гоголя, о значении, которое оно имеет в наши дни. О непростой судьбе самой повести «Тарас Бульба», которую неоднократно пытались «изъять из обращения» или подвергнуть цензурной правке.

Главный редактор издательства «Вече» Сергей Николаевич Дмитриев, описывая историю издания, сравнил книгу «со скульптурой, которую лепят несколько творцов».

А потом рассказал собравшимся о посвященных украинской истории других книгах, выпущенных «Вече», особенно отметив такие, как «Тайная история Украины» и «Четыре трагедии Севастополя». Таким образом, издание «Тараса Бульбы» для «Веча» - часть продуманной издательской политики, направленной на защиту исторической правды.

Ректор Литературного института имени А.М. Горького Борис Николаевич Тарасов в своем выступлении еще раз подчеркнул, что «Гоголь это не только писатель, но и мыслитель. Обращаясь к современным ему историкам, он упрекал их в близорукости, говорил даже - выводы твои гниль, потому что сделаны они без Бога. А без Бога никакой истории нельзя увидеть. И вот этот взгляд на историю через душу человека как раз то, что нам важно сейчас иметь ввиду. Православная вера есть сила, опора всему - и человеку, и нации, и семье. Вынь этот камень, и рассыплется все - и Отечество, и человек, и семья. Этот урок Гоголя имеет для нас постоянное, непреходящее значение».

Литературовед Виктор Мирославович Гуминский рассказал собравшимся о подготовке нового академического издания собрания сочинений Н.В. Гоголя, о проблемах, которые проявляются при подготовке этого издания. О работе с рукописями и черновиками писателя и о нелегкой судьбе его произведений в советскую и постсоветскую эпоху. В частности он привел такой удивительный факт - в первом издании биографии Н.В. Гоголя (серия ЖЗЛ), написанной И.П. Золотусским, нет ни единого упоминания о повести «Тарас Бульба».

А между тем современные литературоведы, позицию которых высказал писатель Юрий Михайлович Лощиц, считают, что это произведение -центральное в творчестве Николая Васильевича Гоголя, подобно тому, как «Война и мир» является центральной для Льва Толстого, а «Братья Карамазовы» для Ф.М. Достоевского.

«Актуальность произведения зависит не только от того, какое внимание уделял ему писатель, но и от общественной и исторической ситуации, и в нынешних условиях «Тарас Бульба» стал актуальным как никогда».

Священник о. Георгий Рябых заметил, что жизнь и творчество Гоголя позволяет восстановить не только Великороссию в глазах малороссов, но и Малороссию в глазах великороссов. Напомнить, что истоки России - на берегах Днепра, что «киевская купель важна и для нас, русских», что Днепр и в географическом и в историческом смысле является «стержневой рекой для трех братских народов - русских, украинцев и белорусов». Что заинтересованность России в Украине связана не только с ресурсами, геополитикой и т.д., а прежде всего - с исторической преемственностью нашей культуры и нашей истории.

Тема об отношениях между двумя народами - русскими и украинцами - была одним из лейтмотивов вечера. Говоря о современной политике украинского государства, Н.А. Нарочницкая отметила: «Антироссийский шум - поможет ли он заслужить звание европейца? Зачем это тем, чья славянская история еще тысячу лет назад была частью великой европейской истории? Вот это непонятно, и этот комплекс самоутверждения держит в путах украинскую национальную идею и не дает сформироваться украинскому национальному проекту, который бы и освободил Украину от москвофобии».

Она также остановилась и на значении слова «Малороссия», в котором некоторые «свидомые украинцы» усматривают умаление или даже оскорбление своей державы со стороны «москалей». Но слово это несет совершенно иной смысл. Малый в славянских языках означает не только малый по размеру, но и центральный. Например, Малая Греция - это именно центральная часть Эллады, колыбель греческой государственности, а Великая Греция - это все области колонизированные эллинами.

Так и слово Малороссия указывает на значение этого региона как изначальной родины русского государства и русского народа.

В выступлениях участников вечера звучали теплые и уважительные слова в адрес украинского народа, его обычаев, культуры, языка, песен. Ведь с точки зрения Николая Васильевича Гоголя: русский и украинец - это две стороны одной души, народы-близнецы, которые в историческом аспекте могут выжить только вместе.

Но вопрос об отношениях России и русских к Украине невозможно решить без национального самопознания самой русской нации. Ярко и эмоционально сказал об этом литературный критик Сергей Куняев: «Гоголь в свой юбилей актуализировался весь и с украинским вопросом, и с польским вопросом, и с еврейским вопросом, и самое главное - с русским вопросом. И этот вопрос с теми ответами, который дал Гоголь на все эти вопросы в своем великом произведении, нам предстоит усваивать и на все эти вопросы дать современный ответ».

Надежда Васильевна Рыжова, главный редактор газеты «Казачий вестник». с большой теплотой говорила о таких качествах украинского народа как доброта, гостеприимство, любовь к песне.

«Украина в сердце каждого русского человека, поэтому мы никогда не сможем смириться с тем, что нас пытаются удалить друг от друга».

Завершая вечер, Н.А. Нарочницкая выразила надежду, что новое полное издание одного из главных произведений Николая Васильевича Гоголя станет весомым вкладом в культурное единство братских славянских народов, которое окажется в конечном итоге сильнее сиюминутных устремлений политиков.

«Тот, кто любит и ценит свое наследие, тот понимает такие же чувства других. Европа, о которой так много и так поверхностно говорят, это ведь Европа и славянская и нести гордо это знамя византийского наследия, нашей православной веры и выстаивать, как некогда прежде, между тевтонами, монголами и турками - это действительно настоящая задача, которая отнюдь не разъединяет нас с Украиной, а наоборот - здесь не стыдно соревноваться.

И для того, чтобы не потерять глубокое различение добра и зла, свойственное нашим предкам, не нужны впечатляющие цифры валового внутреннего продукта. И надо признать, что вот это могучее славянское дерево настолько крепко сидит в почве своими корнями, что может выдержать две, три и больше могучих ветвей и не надо обрубать их...»

На фото - гравюра Сергея Харламова

Андрей Марчуков, к.и.н., Институт Российской истории РАН, специально для РИА Новости.

В эти дни в России отмечается двухсотлетие со дня рождения одного из величайших классиков русской литературы Николая Васильевича Гоголя. Юбилей - прекрасный повод вспомнить писателя и все то, что он хотел донести до современников и потомков. Отмечается он и на Украине. И это правильно, ведь и сам Гоголь, и его творчество - наше общее достояние. Но, к сожалению, на Украине юбилей стал очередным поводом для политических спекуляций вокруг личности и творчества писателя. Налицо идеологическая кампания, имя которой «борьба за Гоголя». Ведется она теми же силами, что и кампания «голодомора-геноцида».

Ее задача - «доказать», что Гоголь принадлежит только Украине, что Россию он не любил и презирал и был чуть ли не украинским националистом. А цель - изменить сознание народа Украины (и России), разорвать наше духовное единство.

В отношении Гоголя на Украине прослеживаются две тенденции.

Первая - его неприятие как писателя русского - пока преобладает. Характерно, что в большинстве украинских учебников Гоголь не включается в «родную литературу», а вместе с прочими русскими писателями помещен в раздел литературы «иностранной». Казалось бы: есть гений, малоросс родом, перу которого принадлежат одни из самых поэтических описаний Украины - зачем же отказываться от него? Дело в том, что любовь к Украине у Гоголя и у националистов - разная. Как и отношение к России и русскости.
Вторая тенденция - это стремление сделать из Гоголя борца за украинскую нацию и ненавистника России. Именно она стала сердцевиной всей кампании.

Суть идеологии украинского национализма состоит в утверждении, что украинцы и русские - совершенно чуждые друг другу народы, с разным происхождением и исторической судьбой. В полном соответствии с этой установкой создается и образ Гоголя - вопреки тому, что думал и писал он сам.

Гоголь осуждается за то, что «предал» свою национальность и «продал» России душу. Его творчество делится на две части. Первая - «украинская» («Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород») - хорошая. Вторая - «российская» («Ревизор» , «Мертвые души» , петербургский цикл и, конечно, «Выбранные места из переписки с друзьями») - плохая. Гоголь полюбить Россию не сумел, зато показал безотрадность российской жизни.

Россию «борцы за украинского Гоголя» обвиняют в том, что она присвоила себе его творчество -чтобы подняться «из азиатской забитости» и не чувствовать «интеллектуальную и культурную ущербность» перед европейскими народами.

Произведения Гоголя подвергаются «исправлению», особенно при переводе на украинский. Из них изымается все, где говорится о русскости. Например, в одном из современных изданий для школьников и студентов «Тараса Бульбы» все слова «русский» оказались «переведены» как «украинский» или «казачий». Так, «русская сила» превратилась в «украинскую», «русская душа» - в «козацьку». Восклицание «Пусть же славится до конца века Русская земля!» теперь звучит «Хай же славна буде довiку Козацька земля!», а фраза «как умеют биться на Русской земле!» - «як умiють битися в землi українськiй!».

Во времена Гоголя слово «украинский» имело другой, территориальный, смысл, а слово «украинец» почти не встречалось. Потом их стали использовать творцы украинской идеи, превратив в синоним слова «нерусский». В ходу же были названия «малоросс», Малороссия, которые и использовал Гоголь. Со временем термины «малоросс» и «украинец» стали означать совершенно разный национальный выбор.

Так как Гоголь смотрел на национальный вопрос? Его национальное мироощущение, взгляды на Россию и Малороссию развивались вместе с его ростом как личности и писателя, а их формировали совсем другие идеи и устремления. Уже в юности у него возникло осознание своего предназначения, желание принести людям пользу, причем полем деятельности он видел всю страну. Гоголь хотел быть русским писателем, сказать свое слово всей России и всему человечеству.

Да, взгляды молодого Гоголя на историю испытывали воздействие тех автономистско-казачьих представлений, которые имели хождение в малороссийском дворянстве. Случалось, в исторических набросках или общении, особенно под влиянием личных переживаний, он воспроизводил их расхожие штампы. Но даже тогда ему (как и подавляющему большинству его земляков) и в голову не приходило ставить под сомнение правильность пребывания Малороссии в составе России. А позже он и вовсе отошел от них.

Подвергался Гоголь и пропаганде со стороны неприятелей России. Польские националисты пытались обратить его в католичество, старались внушить антироссийские мифы (о дикости и неславянском происхождении русских, их чуждости украинцам, примитивности русского языка). Но попытки эти оказались безуспешными.

Первоначальную известность Гоголь получил благодаря малороссийской тематике. В дальнейшем Гоголя стали занимать гораздо более глобальные вопросы, хотя любовь к своей малой родине он пронес через всю жизнь. Но любовь к Малороссии и ненависть к России - вещи не только не связанные, но даже противоположные. К тому же, его повести способствовали закреплению в русском сознании образа Малороссии и малороссов как «своих». А в малороссийском обществе - укреплению общерусского сознания.

Необоснованны утверждения о Гоголе и как о человеке, бичующем Россию (кстати, «Ревизор» и «Мертвые души» были хорошо встречены публикой, а Николай I благоволил писателю). Невозможно отразить реальную жизнь, не обратившись к общественным язвам - духовным и социальным (как их порождению). Устранить дурные качества в человеке (и в себе самом), а не осмеять Россию - такой он видел свою задачу.

Гоголь - глубоко христианский писатель и вне христианства понять его невозможно. «Все, где только выражалось познание людей и души человека… меня занимало, и на этой дороге… я пришел ко Христу, увидевши в нем ключ к душе человека», писал он. Нет никакого «светлого» и «темного» Гоголя. Был человек, постигающий мир, ищущий ответы на его главные вопросы. И это было именно взросление, постепенное развитие его личности, а не превращение из «украинского Павла» в «русского Савла», как твердят националисты.

Духовная эволюция как верующего человека, изучение истории и привели его к постижению России. Причем в ее коренном, религиозном смысле, который утратило вестернизированное высшее общество, но который сохранился в Церкви и православном народе. Не просто как страну и государство, но как ее идеал - Святую Русь, как отблеск Царства Божия на земле. «Мне не хочется и на три месяца оставлять Россию, пишет он респонденту. - Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия все мне становится ближе и ближе; кроме свойства родины есть в ней что-то еще выше родины, точно это как бы та земля, откуда ближе к родине небесной».

Православное миропонимание заставило Гоголя по-новому задуматься и о судьбе Малороссии, а также о национальном самоощущении. «…сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская, - писал он А. Смирновой. - Знаю только, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены богом и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой - явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собой нечто совершеннейшее в человечестве».

Показательно и отношение Гоголя к русскому языку. Он для него - не просто родной, глубокий и красивый. Это язык веры и познания Бога. Какое «наслажденье… изловить чудные законы его, в которых… отразился предвечный отец и на котором должна загреметь вселенная хвалой ему», писал он К. Аксакову. «Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, - убеждал Гоголь земляков, - нетленная поэзия правды, добра и красоты… Всякий пишущий теперь должен думать не о розни, он должен прежде всего поставить себя перед лицом того, кто дал нам вечное человеческое слово».

Можно ли отказываться от такого языка, да еще ради изобретения некоего «национального украинского», чем стали заниматься украинофилы?

Итак, обе части Руси самим ходом истории и Божьей волей должны идти по пути не только политического, но и культурного и национального единства. Почему?

Общерусский путь, по убеждению Гоголя, наиболее полно отвечал предназначению и Великой, и Малой Руси, вместе составляющих Россию. Лишь слившись в неразрывном единстве, составив «нечто совершеннейшее в человечестве» - русского человека - могли они подняться до того духовного состояния, которое позволило бы им воплотить возложенную на них задачу - донести человечеству свидетельство Божие на земле.

Тем самым, Гоголь отрицательно отнесся к появившейся украинской идее, сутью которой было как раз их максимальное культурное, национальное и политическое разделение. Вот за этот выбор и не любят Гоголя украинские националисты.

А свое кредо сам он выразил так: «мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России», неразрывной частью которой он видел и свою родную Малороссию.