Чудодеи, или привычное слово "мы". Илья Ильф: жизнь и трагическая судьба создателя «12 стульев Что написали ильф и петров

Вы слышали о короткометражке "Конверт"?

Про Ильфа я вам уже два дня рассказываю, пора добавить красок о соавторе.

Петров на самом деле был Катаев. Младший брат. Старший Катаев - известный писатель, автор паруса одинокого, успешный при советской власти и обласканный критиками.

Когда старший Катаев уже был счастлив, доволен и понимал, в каком ключе писать для советских издательств так, чтобы его всегда печатали, и с кем нужно дружить, младший Катаев работал в милиции города Одессы, где жизнь была совсем невеселая. А поскольку старший Катаев привык добиваться всего, чего ему захочется, то он настоял на том, чтобы его "непутевый и слишком честный" младший брат приехал в Москву. Старший Катаев выбил младшему работу в железнодорожной корпоративной газете "Гудок" и познакомил с Ильей Файнзильбергом (под псевдонимом Ильф). Младший Катаев решил, что всего добиваться будет сам, без тени брата, и взял себе псевдоним Петров. Старший Катаев с барского плеча рассказал будущим соавторам идею 12-ти стульев в зародыше и отправил их в качестве литературных негров готовить черновики, по которым потом хотел пройтись "рукой мастера" и чуть ли не выдать за собственную книгу. Было это оформлено юмористически, но почему-то в способностях старшего Катаева использовать все, что можно взять в мире, в собственных целях, сомневаться не приходится.

Под катом выдержка из "Воспоминаний об Ильфе и Петрове " об этом случае:

Как случилось, что мы с Ильфом стали писать вдвоем? Назвать это случайностью было бы слишком просто. Ильфа нет, и я никогда не узнаю, что думал он, когда мы начинали работать вместе. Я же испытывал по отношению к нему чувство огромного уважения, а иногда даже восхищения. Я был моложе его на пять лет, и, хотя он был очень застенчив, писал мало и никогда не показывал написанного, я готов был признать его своим метром. Его литературный вкус казался мне в то время безукоризненным, а смелость его мнений приводила меня в восторг. Но у нас был еще один метр, так сказать, профессиональный метр. Это был мой брат, Валентин Катаев. Он в то время тоже работал в «Гудке» в качестве фельетониста и подписывался псевдонимом «Старик Собакин». И в этом качестве он часто появлялся в комнате четвертой полосы.
Однажды он вошел туда со словами:
- Я хочу стать советским Дюма-отцом.
Это высокомерное заявление не вызвало в отделе особенного энтузиазма. И не с такими заявлениями входили люди в комнату четвертой полосы.
- Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пером? - спросил Ильф.
- Потому, Илюша, что уже давно пора открыть мастерскую советского романа, - ответил Старик Собакин, - я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми. Я вам буду давать темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Пройдусь раза два по вашим рукописям рукой мастера - и готово. Как Дюма-пер. Ну? Кто желает? Только помните, я собираюсь держать вас в черном теле.
Мы еще немного пошутили на тему о том, как Старик Собакин будет Дюма-отцом, а мы его неграми. Потом заговорили серьезно.
- Есть отличная тема, - сказал Катаев, - стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть еще темки… А? Соглашайтесь. Серьезно. Один роман пусть пишет Илья, а другой - Женя.
Он быстро написал стихотворный фельетон о козлике, которого вез начальник пути какой-то дороги в купе второго класса, подписался «Старик Собакин» и куда-то убежал. А мы с Ильфом вышли из комнаты и стали прогуливаться по длиннейшему коридору Дворца Труда.
- Ну что, будем писать? - спросил я.
- Что ж, можно попробовать, - ответил Ильф.
- Давайте так, - сказал я, - начнем сразу. Вы - один роман, а я - другой. А сначала сделаем планы для обоих романов.
Ильф подумал.
- А может быть, будем писать вместе? - Как это?
- Ну, просто вместе будем писать один роман. Мне понравилось про эти стулья. Молодец Собакин.
- Как же вместе? По главам, что ли?
- Да нет, - сказал Ильф, - попробуем писать вместе, одновременно каждую строчку вместе. Понимаете? один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе.
В этот день мы пообедали в столовой Дворца Труда и вернулись в редакцию, чтобы сочинять план романа. Вскоре мы остались одни в громадном пустом здании. Мы и ночные сторожа. Под потолком горела слабая лампочка. Розовая настольная бумага, покрывавшая соединенные столы, была заляпана кляксами и сплошь изрисована отчаянными остряками четвертой полосы. На стене висели грозные «Сопли и вопли».
Сколько должно быть стульев? Очевидно, полный комплект - двенадцать штук. Название нам понравилось. «Двенадцать стульев». Мы стали импровизировать. Мы быстро сошлись на том, что сюжет со стульями не должен быть основой романа, а только причиной, поводом к тому, чтобы показать жизнь. Мы составили черновой план в один вечер и на другой день показали его Катаеву. Дюма-отец план одобрил, сказал, что уезжает на юг, и потребовал, чтобы к его возвращению, через месяц, была бы готова первая часть.
- А уже тогда я пройдусь рукой мастера, - пообещал он.
Мы заныли.
- Валюн, пройдитесь рукой мастера сейчас, - сказал Ильф, - вот по этому плану.
- Нечего, нечего, вы негры и должны трудиться.
И он уехал. А мы остались. Это было в августе или сентябре 1927 года.
И начались наши вечера в опустевшей редакции. Сейчас я совершенно не могу вспомнить, кто произнес какую фразу, кто и как исправил ее. Собственно, не было ни одной фразы, которая так или иначе не обсуждалась и не изменялась, не было ни одной мысли или идеи, которая тотчас же не подхватывалась. Но первую фразу романа произнес Ильф. Это я помню хорошо.
После короткого спора было решено, что писать буду я, Ильф убедил меня, что мой почерк лучше.
Я сел за стол. Как же мы начнем? Содержание главы было известно. Была известна фамилия героя - Воробьянинов. Ему уже было решено придать черты моего двоюродного дяди - председателя уездной земской управы. Уже была придумана фамилия для тещи - мадам Петухова и название похоронного бюро - «Милости просим». Не было только первой фразы. Прошел час. Фраза не рождалась. То есть фраз было много, но они не нравились ни Ильфу, ни мне. Затянувшаяся пауза тяготила нас. Вдруг я увидел, что лицо Ильфа сделалось еще более твердым, чем всегда, он остановился (перед этим он ходил по комнате) и сказал:
- Давайте начнем просто и старомодно - «В уездном городе N». В конце концов, не важно, как начать, лишь бы начать.
Так мы и начали.
И в этот первый день мы испытали ощущение, которое не покидало нас потом никогда. Ощущение трудности. Нам было очень трудно писать. Мы работали в газете и в юмористических журналах очень добросовестно. Мы знали с детства, что такое труд. Но никогда не представляли себе, как трудно писать роман. Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из Дворца Труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести ни слова.
Иногда нас охватывало отчаяние.
- Неужели наступит такой момент, когда рукопись будет наконец написана и мы будем везти ее в санках? Будет идти снег. Какое, наверно, замечательное ощущение - работа окончена, больше ничего не надо делать.
Все-таки мы окончили первую часть вовремя. Семь печатных листов были написаны в месяц. Это еще не был роман, но перед нами уже лежала рукопись, довольно толстенькая пачка больших густо исписанных листов. У нас еще никогда не было такой толстенькой пачки. Мы с удовольствием перебирали ее, нумеровали и без конца высчитывали количество печатных знаков в строке, множили эти знаки на количество строк в странице, потом множили на число страниц. Да. Мы не ошиблись. В первой части было семь листов. И каждый лист содержал в себе сорок тысяч чудных маленьких знаков, включая запятые и двоеточия.
Мы торжественно понесли рукопись Дюма-отцу, который к тому времени уже вернулся. Мы никак не могли себе представить, хорошо мы написали или плохо. Если бы Дюма-отец, он же Старик Собакин, он же Валентин Катаев, сказал нам, что мы принесли галиматью, мы нисколько не удивились бы. Мы готовились к самому худшему. Но он прочел рукопись, все семь листов прочел при нас, и очень серьезно сказал:
- Вы знаете, мне понравилось то, что вы написали. По-моему, вы совершенно сложившиеся писатели.
- А как же рука мастера? - спросил Ильф.
- Не прибедняйтесь, Илюша. Обойдетесь и без Дюма-пера. Продолжайте писать сами. Я думаю, книга будет иметь успех.
Мы продолжали писать.

Все пошло на лад. Ильф и Петров написали 12 стульев, да так хорошо, что старший Катаев не смог ничего добавить, и выпал из картинки. И они написали еще, и еще, и еще много всего.

А потом все снова разладилось. Ильф умер от туберкулеза, и Петров остался один. Тогда и началась удивительная история, взятая Алексеем Нужным в качестве сценария на конкурс Кевина Спейси и победившая, в результате чего сам Кевин Спейси снялся в этой вот короткометражке.

«Вообразите, – заявил однажды старший брат Петрова Валентин Катаев, входя в редакцию «Гудка» – что в стуле спрятаны сокровища. И вот некий человек узнает об этом и решает эти сокровища отыскать…» Фактически эти слова положили начало приключениям энергичного и предприимчивого молодого человека Остапа Бендера.

Обладая исключительной наблюдательностью и острым умом, писатели с ярким юмором изображали жизнь того времени. К примеру, знаменитый панегирик матрацу в романе был выражением ироничного отношения авторов к предмету восхваления – первое время в Москве Ильф жил на расстеленной на полу газете «Правда», и матрац был настоящей мечтой. Авантюрный роман «Двенадцать стульев», на написание которого ушло полгода напряженной кропотливой работы, принес своим создателям невероятную известность и успех. Так начался совместный творческий путь Ильи Ильфа и Евгения Петрова, переросший в крепкую дружбу двух замечательных людей, наделенных великолепным чувством юмора, искренностью, глубокой порядочностью и благородством – качествами, составляющими самую их суть. Те, кому посчастливилось знать писателей, отзываются о них с неизменной теплотой и глубоким уважением.

До работы в редакции «Гудка» оба занимались различной деятельностью: Петров (настоящая фамилия – Катаев) был обозревателем в телеграфном агентстве, ранее на протяжении трех лет служил в уголовном розыске; Ильф (наст. имя Иехиел-Лейб Файнзильберг) работал чертежником, бухгалтером, журналистом, редактором юмористического журнала. Обладая совершенно разным темпераментом, за десять лет творческой деятельности они настолько сблизились, что стали как бы единым литературным существом – настолько, что в единственной работе, которую они писали порознь – повести «Одноэтажная Америка», написанной поочередно – невозможно определить, чьему перу принадлежит каждая отдельная часть.

Во время путешествия по Америке, когда писатели работали над повестью, у Ильфа обнаружился туберкулез. В апреле 37-го, спустя год и три месяца после этого, Ильф умер. Петров тяжело переживал смерть друга. Он был подавлен и долгое время ничего не писал. Позже общие знакомые стали замечать, что характер построения фраз, интонации и даже некоторые привычки Ильфа вдруг стали очень отчетливо проявляться в Петрове. «Ильф словно продолжал жить в Жене» — писал в своих воспоминаниях Лев Славин. Во время Второй мировой Петров работал военным корреспондентом, писал заметки с фронтов для советской и зарубежной прессы. Оправиться после смерти Ильфа он так и не смог. Летом 1942 года Евгений Петров погиб во время налета фашистской авиации.

Перу писателей принадлежит несколько замечательных книг и новелл. Приключения Остапа Бендера переведены на 35 языков, романы неоднократно экранизировались, в том числе и за рубежом. Творчество Ильфа и Петрова привлекает не только метким, живым юмором. Оно пронизано духом добра, любовью к высшим человеческим ценностям и бескомпромиссной беспощадностью к тупости, злобе, пошлости и нелепости.

Ильф И. и Петров Е. - русские советские писатели-сатирики; соавторы, работавшие совместно. В романах «Двенадцать стульев» (1928) и «Золотой теленок» (1931) - создали похождения талантливого мошенника и авантюриста, показ сатирических типов и советских нравов 20-х годов. Фельетоны, книга «Одноэтажная Америка» (1936).

Илья Ильф (псевдоним; настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) родился 15 октября (3 октября по старому стилю) 1897 года, в Одессе, в семье банковского служащего. Был сотрудником Югроста и газеты «Моряк». В 1923, переехав в Москву, стал профессиональным литератором. В ранних очерках, рассказах и фельетонах Ильи нетрудно найти мысли, наблюдения и детали, впоследствии использованные в совместных сочинениях Ильфа и Петрова.
Евгений Петров (псевдоним; настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев) родился 13 декабря (30 ноября по старому стилю) 1903 года, в Одессе, в семье учителя истории. Был корреспондентом Украинского телеграфного агентства, затем инспектором уголовного розыска. В 1923 году Женя переехал в Москву и стал журналистом.

В 1925 году произошло знакомство будущих соавторов, и с 1926 года началась их совместная работа, на первых порах состоявшая в сочинении тем для рисунков и фельетонов в журнале «Смехач» и обработке материалов для газеты «Гудок». Первой значительной совместной работой Ильфа и Петрова был роман «Двенадцать стульев», опубликованный в 1928 в журнале «30 дней» и в том же году вышедший отдельной книгой. Роман имел большой успех. Он примечателен множеством блестящих по выполнению сатирических эпизодов, характеристик и подробностей, явившихся результатом злободневных жизненных наблюдений.

За романом последовало несколько рассказов и повестей («Светлая личность», 1928, «1001 день, или Новая Шахерезада», 1929); в это же время началась систематическая работа писателей над фельетонами для «Правды» и «Литературной газеты». В 1931 году был опубликован второй роман Ильфа и Петрова - «Золотой телёнок», история дальнейших похождений героя «Двенадцати стульев» Остапа Бендера. В романе дана целая галерея мелких людишек, обуреваемых стяжательскими побуждениями и страстями и существующих «параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи».

В 1935 - 1936 годах писатели совершили путешествие по США, результатом которого явилась книга «Одноэтажная Америка» (1936). В 1937 Ильф умер, а изданные после его смерти «Записные книжки» были единодушно оценены критикой как выдающееся литературное произведение. Петров после смерти соавтора написал ряд киносценариев (совместно с Г. Мунблитом), пьесу «Остров мира» (опубликована в 1947), «Фронтовой дневник» (1942). В 1940 он вступил в Коммунистическую партию и с первых дней войны стал военным корреспондентом «Правды» и «Информбюро». Награжден орденом Ленина и медалью.

Биография И.Ильфа

Илья Арнольдович Ильф (Иехиел-Лейб Файнзильберг; псевдоним «Ильф» может являться сокращением от его имени Илья? Файнзильберг. (3 (15) октября 1897, Одесса - 13 апреля 1937, Москва) - советский писатель и журналист. Биография Илья (Иехиел-Лейб) Файнзильберг родился 4(16) октября 1897 годa в Одессе третьим из четырёх сыновей в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863-1933) и его жены Миндль Ароновны (урожд. Котлова; 1868-1922), родом из местечка Богуслав Киевской губернии (семья переехала в Одессу между 1893 и 1895 годами). В 1913 окончил техническую школу, после чего работал в чертёжном бюро, на телефонной станции, на военном заводе. После революции был бухгалтером, журналистом, а затем редактором в юмористических журналах.

Сочинения

Двенадцать стульев
Золотой телёнок
Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска
Тысяча и один день, или
Новая Шахерезада
Светлая личность
Одноэтажная Америка
День в Афинах
Путевые очерки
Начало похода
Тоня
Водевили и киносценарии
Рассказы
Прошлое регистратора ЗАГСа
Под куполом цирка
Был членом Одесского союза поэтов. В 1923 приехал в Москву, стал сотрудником газеты «Гудок». Ильф писал материалы юмористического и сатири ческого характера - в основном фельетоны. В 1927 с совместной работы над романом «Двенадцать стульев» началось творческое содружество Ильи Ильфа и Евгения Петрова (который также работал в газете «Гудок»).

В 1928 году Идья Ильф был уволен из газеты из-за сокращения штата сатирического отдела, вслед за ним ушёл Евгений Петров. Вскоге они стали сотрудниками нового еженедельного журнала «Чудак» Впоследствии в соавторстве с Евгением Петровым были написаны (см. Ильф и Петров):

фантастическая повесть «Светлая личность» (экранизирована)
документальная повесть «Одноэтажная Америка» (1937).

В 1932 - 1937 годах Ильф и Петров писали фельетоны для газеты «Правда». В 1930-е годы Илья Ильф увлекался фотографией. Фотографии Ильи Арнольдовича через много лет после его смерти случайно нашла дочь Александра Ильинична Ильф. Она подготовила к публикации книгу «Илья Ильф – фотограф». Фотоальбом. Около 200 фотографий, сделанных Ильфом и его современниками. Статьи А.И. Ильф, А.В. Логинова и Л.М. Яновской на русском и английском языках - Москва, 2002.. Во время путешествия на автомобиле по американским штатам у Ильфа открылся давний туберкулёз, вскоре приведший его кончине в Москве 13 апреля 1937 года.

Старшие братья И. Ильфа - французский художник-кубист и фотограф Сандро Фазини, также известный как Александр Фазини (Срул Арьевич Файнзильберг (Саул Арнольдович Файнзильбер), 23 декабря 1892, Киев - 1942, концлагерь Освенцим, депортирован 22 июля 1942 из Парижа с женой) и советский художник-график и фотограф Михаил (Мойше-Арн) Арьевич Файнзильберг, пользовавшийся псевдонимами МАФ и Ми-фа (30 декабря 1895, Одесса - 1942, Ташкент). Младший брат - Беньямин Арьевич Файнзильберг (10 января 1905, Одесса - 1988, Москва) - был инженером-топографом.

Биография Е.Петрова

Евгений Петров (псевдоним Евгения Петровича Катаева, 1903-1942) - русский советский писатель, соавтор Ильи Ильфа.

Брат писателя Валентина Катаева. Отец кинооператора Петра Катаева и композитора Ильи Катаева. Жена - Валентина Леонтьевна Грюнзайд, из обрусевших немцев.

Работал корреспондентом Украинского телеграфного агентства. В течение трех лет служил инспектором одесского уголовного розыска (в автобиографии Ильфа и Петрова (1929 год) об этом периоде жизни сказано: «Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины»). В 1922 году во время погони с перестрелкой лично задержал своего друга Александра Козачинского, возглавлявшего банду налётчиков. Впоследствии добился пересмотра его уголовного дела и замены А. Козачинскому высшей меры социальной защиты - расстрела на заключение в лагере. В 1923 году Петров приехал в Москву, где стал сотрудником журнала «Красный перец». В 1926 году пришёл работать в газету «Гудок», куда устроил в качестве журналиста, освобожденного к тому времени по амнистии, А. Козачинского. Значительное влияние на Евгения Петрова оказал его брат Валентин Катаев. Жена Валентина Катаева вспоминала: Я никогда не видела такой привязанности между братьями, как у Вали с Женей. Собственно, Валя и заставил брата писать. Каждое утро он начинал со звонка ему - Женя вставал поздно, принимался ругаться, что его разбудили… «Ладно, ругайся дальше», - говорил Валя и вешал трубку. В 1927 году с совместной работы над романом «Двенадцать стульев» началось творческое содружество Евгения Петрова и Ильи Ильфа (который также работал в газете «Гудок»). Впоследствии в соавторстве с Ильёй Ильфом были написаны:

Роман «Двенадцать стульев» (1928);
роман «Золотой телёнок» (1931);
новеллы «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» (1928);
фантастическая повесть «Светлая личность» (экранизирована);
новеллы «1001 день, или Новая Шахерезада» (1929);
повесть «Одноэтажная Америка» (1937).

В 1932-1937 годах Ильф и Петров писали фельетоны для газеты «Правда». В 1935-1936 годы они совершили путешествие по США, результатом которого явилась книга «Одноэтажная Америка» (1937). Книги Ильфа и Петрова неоднократно инсценировались и экранизировались. Творческое сотрудничество писателей прервала смерть Ильфа в Москве 13 апреля 1937 года. В 1938 году уговорил своего друга А. Козачинского написать повесть «Зелёный фургон». В 1939 году вступил в ВКП(б).

Петров прилагал много усилий для публикации записных книжек Ильфа, задумал большое произведение «Мой друг Ильф». В 1939-1942 годы Петров работал над романом «Путешествие в страну коммунизма», в котором описывал СССР в 1963 году (отрывки опубликованы посмертно в 1965 году). Во время Великой Отечественной войны Петров стал фронтовым корреспондентом. Погиб 2 июля 1942 года - самолёт, на котором он возвращался в Москву из Севастополя, был сбит немецким истребителем над территорией Ростовской области, у села Маньково. На месте падения самолета установлен памятник.

Сочинения (сольные)

Радости Мегаса, 1926
Без доклада, 1927
Фронтовой днев¬ник, 1942
Воздушный извозчик. Киносцена¬рии, 1943
Остров мира. Пьеса, 1947
Неоконченный роман «Путешествие в страну коммунизма» // «Литературное наследство», т. 74, 1965

– Илья, как думаете, нам оставить Бендера в живых?
– Да, разумеется. Но лучше убить. Или оставить в живых.
– Или убить? Или оставить в живых?
– Да. Оставить в живых. Или убить.
– Женя, Вы оптимист собачий. Женя, не цепляйтесь так за эту строчку. Вычеркните ее.
– Я не уверен…
– Гос-споди, ведь это же так просто! (выхватывает из рук перо, вычёркивает слово)
– Вот видите! А Вы мучились.

Именно так продвигалась работа над каждым фрагментом книги. Любой из них вызывал спор до хрипоты, видимо, поэтому до сих пор, что «Золотой телёнок», что «12 стульев» пользуются успехом. Потому что каждое слово взвешено и продумано. Вот что писал по этому поводу Петров:

Страшная ссора вечером в городе Галлопе. Кричали часа два. Поносили друг друга самыми страшными словами, какие только существуют на свете. Потом начали смеяться и признались друг другу, что подумали одно и то же – ведь нам нельзя ссориться, это бессмыслица. Ведь разойтись мы не можем – погибнет писатель, – а раз все равно не можем разойтись, тогда и ссориться нечего.

Хотя чего уж там, если говорить объективно, то «ИльфПетров» ушли из читательского рациона. Причин много, одна из них – старшее поколение знает романы наизусть. А перечитывать то, что и так знаешь, мало кто любит. Поэтому никто не перечитывает «Преступление и наказание» вместе с «Евгением Онегиным». Ну а с другой стороны, роман очень сильно отошёл от реалий того времени. Хотя, прочитав сей шедевр в возрасте 14 лет, сразу по получению паспорта, я был впечатлён прежде всего юмором, осторожным цинизмом и всем этим робким обаянием русско-еврейского тандема.

Кстати, про автора. Составить автобиографию автора «Двенадцати стульев» довольно затруднительно. Дело в том, что автор родился дважды: в 1897 и в 1903 году. В первый раз – под видом Ильи Ильфа, а во второй – Евгения Петрова. Хотя чего уж там, будем говорить прямо: под видом Ильи Арнольдовича Файзильберга и Евгения Петровича Катаева. Оба одесситы, оба писали фельетоны для «Крокодила» и «Правды», оба обладали невероятно острым умом и слогом, и… на этом, пожалуй, сходство двух личностей внутри одного великого автора заканчивается.

Вот, например, старший товарищ, Файзильберг, – выходец из того чудесного, окутанного мифами, байками и стереотипами народа, который, по сути, создал ту мифическую и остроумную славу самобытной Одессы. Спокойный тихий талант или, как говорят «у нас в Одессе», поц мог бы и не связать свою жизнь с авторством, а продолжил бы работать в чертёжном бюро, или на телефонной станции, или на военном заводе. Но начал непосредственно марать бумагу в одесских газетах, куда благодаря врождённому остроумию и наблюдательности писал материалы юмористического и сатирического характера – в основном фельетоны. Конец его был печален, а вот заря карьеры радовала до невозможности. Прямо как у созданных им героев: Паниковского, Бендера и тех других, чьи имена стали нарицательными. Трагичный конец настиг и его не менее талантливых братьев. Один из них – Срул (не надо смеяться над иностранными именами, это неприлично) – стал известным во всём мире фотографом и художником-кубистом, радуя своими работами капризную публику. Но, увы, псевдоним Сандро Фазини не скрыл его происхождения, за что он и был загублен в Аушвице. Другой брат – советский художник-график и фотограф Михаил (он же Мойше) – погиб при эвакуации в Ташкенте. Остался только скромный Беньямин, продолживший славный талантливый род.

Кстати, фамилия является аббревиатурой его еврейского имени. Возможно, какому-то чахлому уму покажется, что автор непозволительно много упомянул слово «еврейский». Но во-первых, из песни слов не выкинешь, а во вторых, разве в этом есть что-то плохое? В самом романе гораздо больше иудейского, чем может показаться.

А вот Евгений Катаев был помладше, но жил поинтереснее, хоть и рисковал на каждом шагу. Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины. Всё потому, что Петров 3 года отработал в Одесском уголовном розыске, где и приключилась одна весьма странная история. Был у Жени Катаева один старый приятель – Саша Козачинский. Обычный сорвиголова, дерзкий поц с большими амбициями. Поезжайте в Одессу и спросите, кем был Козачинский до революции. Он был простым благородным работником уголовного розыска и продолжал искать себя в жизни. А потом стал наш Саша простым благородным бандитом. Промышляли они здорово, но вот беда, накрыли их доблестные чекисты во главе с Катаевым. Козачинский сдался другу, и неспроста. Старая Одесская хитрость: сделай человеку приятно, особенно, если он работает на власть. Вот Катаев, уже будучи в Москве, пристроил пропащего друга в «гудок», а потом заставил его, уже ведущего маститого журналиста, написать повесть «Зелёный Фургон», рассказывающую про их одесские дела. Наверняка ты смотрел старый фильм с Харатьяном, снятый по этому сценарию.

После стольких приключений разрозненным частям удалось, наконец, встретиться в Москве в 1923 году. Два талантливых бумагомарателя быстро сдружились и обнаружили у себя схожий круг интересов и тягу поработать друг с другом. Вот написали они фельетоны в соавторстве. А почему бы не посягнуть на крупные формы? Тем более что Петров… Кстати, читатель наверняка спросит, а почему Петров, если он Катаев? А всё очень просто: не у одного Ильфа братья были талантливыми. Вот и у Евгения был брат Валентин – ученик Бунина, ставший маститым писателем, проживший бурную жизнь в революциях и написавший такие произведения, как «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». Вот Петров и подумал, что двух Катаевых быть не может и сменил простую русскую фамилию на ещё более, прямо до безобразия, русскую «Петров». Именно братец Валентин подкинул двум авторам идею такой нетленки, как «12 стульев». Всё очень просто: старший брат, уже известный к тому времени писатель, решил использовать брата и его лучшего друга в качестве литературных негров и отнюдь не за «золотые гири». Мол, напишите, а я подкорректирую. Но когда через некоторое время Ильф с Петровым явили ему плоды своих трудов, он понял, что как минимум неэтично отбирать такой шедевр у, как оказалось, таких талантливых авторов. А книга цепляла уже первым предложением:

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.

Хотя сам Ильф описывал впечатления от написания так:

Мы садимся писать «12 стульев».
Вечера в пустом Дворце Труда. Совершенно не понимали, что выйдет из нашей работы. Иногда я засыпал с пером в руке. Просыпался от ужаса – передо мною были на бумаге несколько огромных кривых букв. Такие, наверно, писал чеховский Ванька, когда сочинял письмо «на деревню дедушке». Ильф расхаживал по узкой комнате четвертой полосы. Иногда мы писали в профотделе.
Неужели наступит момент, когда рукопись будет закончена и мы будем везти ее на санках. Будет идти снег. Какое замечательное, наверно, ощущение – работа закончена, больше ничего не надо делать.
Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура. Для него у нас была одна фраза – «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Ее мы слышали от одного нашего знакомого, который дальше и был выведен в виде Изнуренкова. Но Бендер постепенно стал выпирать из приготовленных для него рамок, приобретая все большее значение. Скоро мы уже не могли с ним сладить.
Спор о том, умертвить Бендера или нет. Лотерея. Потом мы пожалели нашего героя. Как-то совестно было возрождать его потом в «Золотом теленке».
Когда роман был закончен, мы уложили его в аккуратную папку и на обратную сторону обложки наклеили записку: «Нашедшего просят вернуть по такому-то адресу». Это была боязнь за труд, на который было потрачено столько усилий. Ведь мы вложили в эту первую книгу все, что знали. Вообще же говоря, мы оба не придавали книге никакого литературного значения, и, если бы кто-нибудь из уважаемых нами писателей сказал, что книга плоха, мы, вероятно, и не подумали бы отдавать ее в печать.

Однако критики и читатели с большой любовью приняли остросоциальные шедевры, обозвав авторский стиль «ударом палашом по вые» (кто не знает, выей в старину называли шею).

И понеслась. Сценарий к фильму «Цирк», а затем приключения Великого Комбинатора в компании Проходимца Паниковского и Шуры Балаганова в монументальном «Золотом телёнке». Мораль у всех произведений была такая, какую не видывали даже всемогущие басни Крылова. Такая мораль была очень нужна молодому Советскому государству. Хотя всё равно это были самые антисоветские книги из всех антисоветских. Ильф и Петров были журналистами, а потому все их герои имели прототипов. Они собирали образы и истории и благодаря изящному слогу расставляли всё на свои места, делая филигранный шедевр литературы. Под их острый слог попал даже Маяковский, представленный в виде поэта Ляписа-Трубецкого. Да-да, Ляпис Трубецкой – это тоже отсюда. Даже в Фашистской Германии по-своему экранизировали образ Великого Комбинатора. Не зря спорили авторы над каждым фрагментом.

Однако, самой антисоветской книгой главных советских журналистов была «Одноэтажная Америка» – своего рода дневник путешествия по США из одного края в другой и обратно. Восхищённые заводами «Ford» и с каким-то сожалением наблюдавшие за массовой автоматизацией, они встретились лично с Рузвельтом, пообщались с русскими иммигрантами и такими значимыми личностями, как Хэмингуэй и Генри Форд. Неизвестно, кто у кого вызывал больший интерес – русские репортёры у американцев или американцы у Ильфа с Петровым. Очерки понравились не всем, потому что всегда находятся недовольные писательским трудом комментаторы. Зато всем нравились фотографии, сделанные Ильфом. Да-да, он снимал до того, как это стало мэйн… ну, вы поняли. Но в наши дни Познер вдохновился повторить путь журналистов по своей второй Родине (первой является Франция).

Но им было всё равно на отзывы, нужно было писать третью книгу про Остапа. Тем более, множество идей буквально распирает голову. Книга обещала быть лучше предыдущих, но судьба-злодейка распорядилась иначе. Ильф ещё в Америке заметил, что кашляет кровью. По возвращении его туберкулёз превзошёл все рамки приличия. Как вспоминал Петров:

Поездка в Америку. Как писалась «Одноэтажная Америка». Болезнь Ильфа. Все убеждали Ильфа, что он здоров. И я убеждал. А он сердился. Он ненавидел фразу «Вы сегодня прекрасно выглядите». Он понимал и чувствовал, что все кончено.

Петров каждый день бегал к угасающему другу, дабы сочинить с ним в вечных спорах хотя бы пару строк нового романа, ибо времени оставалось всё меньше. Но не судьба: в 1937-м году Ильфа не стало.

«Снова в Москве. Разговор о том, что хорошо было бы погибнуть вместе во время какой-нибудь катастрофы. По крайней мере, оставшемуся в живых не пришлось бы страдать.» — Евгений Петров.

Жизнь резко изменилась. Стало как-то сразу не до смеху. Захотелось писать что-то более серьёзное, однако публика требовала остроты и юмора.

Трудности работы в газете. Многие не понимали. Спрашивали – зачем вы это делаете? Напишите что-нибудь смешное. А ведь все, что было отпущено нам в жизни смешного, мы уже написали.

Тоскуя по старому другу, петров задумал на основе записных книжек Ильфа написать монументальный труд – «Мой друг Илья Ильф». Это требовало большой и долгой работы, но вот опять в писательские планы вмешалась суровая жизнь. Началась война, и Петров отправился фронтовым корреспондентом, параллельно получив задание написать монументальный труд про героев войны. Но вот в третий раз что-то вмешалось в творческие планы известного журналистам писателя. Снова гибель, но на этот раз самого Петрова. В июле 1942 года самолёт, на котором он возвращался в Москву из Севастополя, был сбит немецким истребителем над территорией Ростовской области, у села Маньково. Знал бы немецкий пилот, кого он только что сбил! Это не просто писатель, а последний тонкий наблюдатель человеческой души в условиях творящегося бардака. Таким был Зощенко, таким был Хармс и такими были они – Ильф с Петровым. Они написали произведения, которые либо любят, либо не читали. А романы – загляденье. Хороший юмор любят все. Он есть и в фельетонах, которые тоже стоит прочесть, дабы насладиться авторским слогом, юмором и лучше понять, как жили люди той тоскливой эпохи.

– Нет, это не Рио-де-Жанейро! Это гораздо хуже!
– В белых штанах.
– Вот я и миллионер. Сбылись мечты идиота!
– На блюдечке с голубой каемочкой.
– Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
– Кефир. Хорошо помогает от сердца.
– Контора «Рога и копыта».
– Пилите, Шура, пилите!
– Не стучите лысиной по паркету.
– Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст… но уже дороже.
– Жертва аборта.
– Набить бы тебе рыло, да Заратустра не позволяет.
– Гигант мысли и отец русской демократии.
– Я думаю, что торг здесь неуместен!
– Слесарь-интеллигент со средним образованием.
– Может, тебе ещё дать ключ от квартиры, где деньги лежат?
– Кому и кобыла невеста.
– Контора пишет!
– Му-у-усик! Готов гу-у-усик?
– Отдай колбасу, дурак, я всё прощу!
– У меня все ходы записаны!
– Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены.
– Знойная женщина, мечта поэта.
– Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.
– Утром деньги – вечером стулья!
– Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
– Командовать парадом буду я!
– Вы знаете, кто этот мощный старик?
– Мосье, же не манж па сис жур (единственная фраза из французского языка, которая напрочь вбивается в память).
– Почем опиум для народа?
– Хамите, парниша!
– Ну вас к чёрту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память!

Да и разве все их упомнишь?

Едва «12 стульев» вышли в свет, как у Ильфа появились и новые брюки, и слава, и деньги, и отдельная квартира со старинной мебелью, украшенной геральдическими львами.

13 апреля 1937 года в Москве скончался популярный советский писатель Илья Ильф. Родившийся в 1897 году в Одессе, Илья Арнольдович долгое время работал бухгалтером, журналистом и редактором в юмористическом журнале. В 1923 году Ильф переехал в Москву, где он стал сотрудником газеты «Гудок». Во время работы началось творческое сотрудничество Ильи Ильфа и Евгения Петрова, который также работал в «Гудке». В 1928 году Ильф и Петров выпустили роман «Двенадцать стульев», который стал невероятно популярным среди читателей, был экранизирован огромное количество раз в разных странах, а главный персонаж произведения — комбинатор Остап Бендер — стал народным любимцем. Спустя три года Ильф и Петров выпустили продолжение романа о приключениях Бендера — «Золотой теленок», который также стал отечественным хитом. В материале рубрики «Кумиры прошлого» мы расскажем о карьере, жизни и любви популярного писателя Ильи Ильфа.

В первом издании «12 стульев» иллюстратор придал Остапу Бендеру черты известного писателя Валентина Катаева — весельчака и любителя авантюр. Однако у Ильи Ильфа был один знакомый, куда больше годившийся на роль Великого комбинатора…

Из своей богатой событиями биографии Митя Ширмахер охотно сообщал только одно: «Я — внебрачный сын турецкоподданного». На вопрос: «Кто вы по профессии?» — гордо отвечал: «Комбинатор!» Во всей Одессе не было вторых таких френча и галифе, как у Мити: ярко-желтые, блестящие (он сшил их из ресторанных портьер). При этом Митя сильно хромал, носил ортопедический ботинок, а глаза у него были разными: один зеленый, другой желтый.

Ильф познакомился с этим колоритным человеком, которого литературоведы потом запишут в прототипы Остапа Бендера, в 1920 году в одесском «Коллективе поэтов». Отношение к поэзии Митя имел весьма отдаленное, зато вел бурную окололитературную деятельность. Например, выбил у одесского горсовета помещение и деньги на открытие литературного кафе, которое почему-то называлось «Пэон четвертый». За бесплатный ужин там читали свои произведения Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша. Кафе пользовалось немалой популярностью. А в чей карман шел доход — догадаться нетрудно. Митя Ширмахер умел обделывать дела! В то время как во всей Одессе шло «уплотнение» и получить комнату в 10 метров для семьи из пяти человек почиталось за счастье, Митя один ухитрился занять обширную трехкомнатную квартиру, обставленную старинной мебелью, с кузнецовским фарфором, столовым серебром и беккеровским роялем.

В этой квартире проводил веселые вечера весь «Коллектив поэтов». Ильф любил сидеть на подоконнике, иронично улыбаясь негритянского склада губами. Время от времени он изрекал что-нибудь глубокомысленное: «Комнату моей жизни я оклеил мыслями о ней» или «Вот девушки высокие и блестящие, как гусарские ботфорты». Молодой, элегантный, значительный. Даже самая обычная кепка с рынка на его голове приобретала аристократический вид. Что уж говорить о длинном узком пальто и непременном пестром шелковом шарфе, повязанном с элегантной небрежностью! Друзья называли Ильфа «наш лорд». Сходство усугубляла вечная пенковая трубка и Бог знает где раздобытое английское пенсне.

Как-то раз одной знакомой, собравшейся переезжать из Одессы, понадобилось распродать вещи на толкучке. Ильф вызвался помочь. Со скучающим видом подошел к ней, стал прицениваться, нарочито коверкая слова. Перекупщики встрепенулись: раз иностранец готов купить, значит, вещи-то хорошие! Оттеснив Ильфа, они в считаные минуты раскупили все. «И этот сын — артист», — сокрушенно вздыхал отец Ильфа, узнав об этой истории.

10-летний Иехиэль-Лейб (справа) с семьей. 1907 г. Фото: РГБИ

Неудачные сыновья Арье Файнзильберга

Отец, Арье Файнзильберг, был мелким служащим в Сибирском торговом банке. Сыновей у него было четверо (Илья, а вернее Иехиэль-Лейб, был третьим). Арье и не мечтал дать приличное образование всем, но уж старшего-то, Саула, он видел в мечтах солидным бухгалтером. Сколько денег ушло на обучение в гимназии, затем в коммерческом училище — все напрасно! Саул стал художником, переименовавшись в Сандро Фазини (он писал в кубистической манере, со временем уехал во Францию, выставлялся там в модных салонах. А в 1944 году вместе с семьей погиб в Освенциме). Старик Файнзильберг, еле оправившись от разочарования, принялся за второго сына, Мойше-Арона: и снова гимназия, и снова коммерческое училище, и снова непомерные для семьи траты… И снова та же история.

Взяв псевдоним Ми-Фа, юноша тоже подался в художники. С третьим сыном Арье Файнзильберг поступил умнее — вместо коммерческого отдал в ремесленное, где не преподавали ничего лишнего и «соблазнительного», вроде рисования. И некоторое время Иехиэль-Лейб радовал своего старика: стремительно переменив множество профессий от токаря до мастера по глиняным головам в кукольной мастерской, юноша в 1919 году сделался-таки бухгалтером.

Его взяли в финсчетотдел Опродкомгуба — Особой губернской продовольственной комиссии по снабжению Красной армии. В «Золотом теленке» Опродкомгуб будет описан как «Геркулес». Это там в кабинетах причудливым образом сочетались конторские столы с никелированными кроватями и золочеными умывальниками, оставшимися от гостиницы, которая прежде располагалась в здании. А люди часами изображали полезную деятельность, втихую проворачивая мелкие и крупные махинации.

А в двадцать три года третий сын вдруг огорошил отца признанием: мол, его призвание — литература, он уже вступил в «Коллектив поэтов», а службу он бросает. Большую часть дня Иехиэль-Лейб лежал теперь на кровати и думал о чем-то, теребя жесткий завиток волос на лбу. Писать ничего не писал — разве что сочинил себе псевдоним: Илья Ильф. Но почему-то все окружающие были уверены: кто-кто, а уж он-то со временем станет действительно большим писателем! И, как известно, ошиблись только наполовину. В том смысле, что Ильф сделался «половиной» великого писателя. Второй «половиной» стал Петров.

Илья Ильф и Евгений Петров Фото: ТАСС

За золотой портсигар

«Томят сомнения — не зачислят ли нас с Женей на довольствие как одного человека?» — шутил Ильф. Они мечтали погибнуть вместе, в катастрофе. Страшно было подумать, что кому-то из них придется остаться один на один с пишущей машинкой.

Будущие соавторы познакомились в 1926 году в Москве. Ильф перебрался туда в надежде найти какую-либо литературную работу. Валентин Катаев, товарищ по одесскому «Коллективу поэтов», успевший к тому времени сделать в Москве большую писательскую карьеру, привел его в редакцию газеты «Гудок». «Что он умеет?» — спросил редактор. — «Все и ничего». — «Маловато». В общем, Ильфа взяли правщиком — готовить к печати письма рабочих. Но вместо того чтобы просто исправлять ошибки, он стал переделывать письма в маленькие фельетоны. Скоро его рубрика стала любимой у читателей. А потом тот же Катаев познакомил Ильфа со своим родным братом Евгением, носившим псевдоним Петров.

Совсем мальчишкой Евгений пошел работать в украинский уголовный розыск. Самолично произвел дознание по семнадцати убийствам. Ликвидировал две лихие банды. И голодал вместе со всей Украиной. Говорят, это с него писал своего следователя автор повести «Зеленый фургон». Понятно, что Катаев, живя в спокойной и относительно сытой Москве, с ума сходил от тревоги, по ночам видел страшные сны о брате, сраженном из бандитского обреза, и всячески уговаривал того приехать. В конце концов уговорил, пообещав поспособствовать с устройством в Московский уголовный розыск. Впрочем, вместо этого Валентин хитростью заставил брата написать юмористический рассказ, пробил его в печать и путем невероятных интриг добился весьма высокого гонорара. Так Евгений попался на «литературную удочку». Сдал казенный наган, оделся, пополнел и завел приличных знакомых. Единственное, чего ему не хватало, это уверенности в своих силах. Вот тут-то Катаеву и пришла в голову великолепная мысль — объединить двух начинающих писателей, чтобы вместе набивали руку в качестве «литературных негров». Предполагалось, что они будут разрабатывать для Катаева сюжеты, а он сам потом, отредактировав написанное, на титульном листе поставит свое имя первым. Первый сюжет, который предложил Ильфу с Петровым Катаев, был поиск бриллиантов, спрятанных в стуле.

Впрочем, «литературные негры» очень быстро взбунтовались и заявили Катаеву, что роман ему не отдадут. В качестве отступного обещали золотой портсигар с гонорара. «Смотрите же, братцы, не надуйте», — сказал Катаев. Надуть не надули, но по неопытности купили женский портсигар — маленький, изящный, с бирюзовой кнопочкой. Катаев пробовал было возмущаться, но Ильф сразил его аргументом: «Уговора о том, что портсигар должен быть непременно мужским, не было. Лопайте что дают».

…Ильфу — 29 лет, Петрову — 23. Раньше они жили совсем по-разному, имели разные вкусы и характеры. Но писать вместе у них почему-то получилось гораздо лучше, чем по отдельности. Если слово приходило в голову одновременно обоим, его отбрасывали, признавая банальным. Ни одна фраза не могла остаться в тексте, если кто-то из двоих был ею недоволен. Разногласия вызывали яростные споры и крики. «Женя, вы трясетесь над написанным, как купец над золотом! — обвинял Петрова Ильф. — Не бойтесь вычеркивать! Кто сказал, что сочинять — легкое дело?» Дело оказалось не только нелегким, но и непредсказуемым. Остап Бендер, к примеру, был задуман второстепенным персонажем, но по ходу дела его роль все разрасталась и разрасталась, так что авторы уже не смогли с ним совладать. Они относились к нему как к живому человеку и даже раздражались на его нахальство — потому и решили его «убить» в финале.

Между тем до финала было далеко, а сроки сдачи, оговоренные с журналом «30 дней» (о публикации романа в семи номерах договорился Катаев), поджимали. Петров нервничал, а Ильф, казалось, и в ус не дул. Бывало, что в самый разгар работы он бросал взгляд в окно и непременно заинтересовывался. Его внимание могло привлечь колоратурное сопрано, разносившееся из соседней квартиры, или пролетавший в небе аэроплан, или мальчишки, играющие в волейбол, или просто знакомый, переходивший дорогу. Петров ругался: «Иля, Иля, вы опять ленитесь!» Впрочем, он знал: жизненные сценки, подсмотренные Ильфом, когда он вот так вот лежит животом на подоконнике и, кажется, попросту бездельничает, рано или поздно пригодятся для литературы.

В ход шло все: фамилия мясника, на лавку которого когда-то выходили окна квартиры Ильфа на Малой Арнаутской, — Бендер, воспоминания о путешествии по Волге на пароходе «Герцен» для распространения облигаций государственного крестьянского выигрышного займа (в «12 стульях» «Герцен» превратился в «Скрябин»). Или общежитие типографии в Чернышевском переулке (в романе этот муравейник получил имя монаха Бертольда Шварца), в котором Ильфу, как безнадежно бездомному журналисту, был предоставлен «пенальчик», отгороженный фанерой. Рядом в наружном коридоре жили татары, однажды они привели туда лошадь, и по ночам она немилосердно стучала копытами. У Ильфа была половина окна, матрац на четырех кирпичах и табурет. Когда он женился, к этому добавился примус и немного посуды.

Илья Ильф с женой Марией

Любовь, или квартирный вопрос

Семнадцатилетнюю Марусю Тарасенко он встретил еще в Одессе. Его брат-художник Ми-Фа (его еще звали Рыжий Миша), до того как перебраться в Петроград, преподавал в одесской девичьей живописной школе, и Маруся была одной из его учениц. И, как бывает, сгорала от тайной любви к учителю. Ильфа девушка поначалу воспринимала только как брата Ми-Фы. Но со временем его влюбленные взгляды и чудесные, трогательные письма (в особенности именно письма!) возымели действие. «Я видел только тебя, смотрел в большие глаза и нес чепуху. …Моя девочка с большим сердцем, мы можем видаться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Завтра утром я приду к тебе, чтоб отдать письма и взглянуть на тебя». Словом, Маруся забыла Рыжего Мишу, не обращавшего на нее ни малейшего внимания, и полюбила Илью.

Они любили ночами сидеть на подоконнике, смотреть в окно, читать стихи, курить и целоваться. Мечтали о том, как станут жить, когда поженятся. А потом Илья уехал в Москву, потому что в Одессе перспектив не было. И начался двухлетний мучительно-нежный роман в письмах… Он: «Моя девочка, во сне вы целуете меня в губы, и я просыпаюсь от лихорадочного жара. Когда я увижу вас? Писем нет, это я, дурак, думал, что меня помнят… Я люблю вас так, что мне больно. Если разрешите — целую вашу руку». Она: «Я люблю деревья, дождь, грязь и солнце. Люблю Илю. Я здесь одна, а вы там… Иля, родной мой, Господи! Вы в Москве, где столько людей, вам не трудно забыть меня. Я вам не верю, когда вы далеко». Она писала, что боится: вдруг при встрече покажется ему скучной и противной. Он: «Ты не скучная и не противная. Или скучная, но я тебя люблю. И руки люблю, и голос, и нос, нос в особенности, ужасный, даже отвратительный нос. Ничего не поделаешь. Я люблю такой нос. И твои глаза серые и голубые». Она: «Иля, у меня глаза совсем не серые и голубые. Мне очень жаль, что не серые и голубые, но что я могу сделать! Может, у меня волосы синие и черные? Или нет? Не сердитесь, родной. Мне вдруг сделалось очень весело».

Раз в полгода Маруся приезжала к Илье в Москву, и в один из таких приездов они поженились, почти случайно. Просто билеты на поезд стоили дорого, а став женой сотрудника газеты железнодорожников, она получала право на бесплатный проезд. Вскоре Ильф уговорил жену в ожидании разрешения «квартирного вопроса» перебраться в Петроград, к Ми-Фе. Тот и сам писал Марусе: «Мои комнаты, моя мансарда, мои знания, моя лысина, я весь к Вашим услугам. Приезжайте. Игра стоит свеч». Но только ужиться эти двое не смогли: Ми-Фа, который все называл невестку «золотоволосой ясностью», «лунной девочкой», вдруг наговорил ей грубостей: мол, в Марусе нет жизни, нет веселости, она мертвая. Может, просто ревновал ее к брату?..

К счастью, вскоре Ильф смог забрать жену к себе — он получил комнату в Сретенском переулке. Его соседом по квартире стал Юрий Олеша, тоже молодожен. Чтобы хоть как-то обставиться, молодые писатели продали на толкучке почти всю одежду, оставив одни на двоих приличные брюки. Сколько же было горя, когда жены, наводя в квартире порядок, случайно вымыли этими брюками пол!

Впрочем, едва «12 стульев» вышли в свет, как у Ильфа появились и новые брюки, и слава, и деньги, и отдельная квартира со старинной мебелью, украшенной геральдическими львами. И еще — возможность баловать Марусю. С тех пор из домашних обязанностей у нее осталось только руководить домработницей и еще няней, когда на свет появилась дочь Сашенька. Сама же Маруся играла на рояле, рисовала и заказывала мужу подарки. «Браслет, вуали, туфли, костюм, шляпу, сумку, духи, помаду, пудреницу, шарф, папиросы, перчатки, краски, кисти, пояс, пуговицы, украшения» — вот список, который она дала ему в одну из заграничных командировок. А таких командировок у Ильфа с Петровым было множество! Ведь «12 стульев» и «Золотого теленка» растащили на цитаты не только на родине, но и в добром десятке стран…

Илья Ильф с дочкой Сашей. 1936 г. Фото: ГЛМ

Ich sterbe

Работу над «Золотым теленком» Ильф чуть было не завалил. Просто в 1930 году, заняв у Петрова 800 рублей, он купил фотоаппарат «Лейка» и увлекся как мальчишка. Петров жаловался, что теперь у него нет ни денег, ни соавтора. Целыми днями Ильф щелкал затвором, проявлял, печатал. Друзья шутили, что даже консервы он теперь открывает при красном свете, чтобы не засветить. Что он фотографировал? Да все подряд: жену, Олешу, разрушение храма Христа Спасителя, фетровые боты… «Иля, Иля, пойдемте же трудиться!» — тщетно взывал Петров. Издательство чуть было не разорвало с писателями контракт, но тут Ильф, наконец, образумился.

После «Теленка» их популярность удесятерилась! Теперь им приходилось много выступать перед публикой. Ильфа это тяготило, и от волнения он вечно выпивал графин воды. Люди шутили: «Петров читает, а Ильф пьет воду и покашливает, словно у него от чтения пересохло в горле». Они по-прежнему не мыслили жизни друг без друга. Но вот сюжет нового романа все никак не могли найти. Между делом сочинили сценарий «Под куполом цирка». По нему Григорий Александров снял фильм «Цирк», которым Ильф с Петровым остались крайне недовольны, так что даже потребовали снять свои фамилии из титров. Потом, побывав в США, принялись за «Одноэтажную Америку». Дописать ее Ильфу было не суждено…

Первый приступ болезни случился с ним еще в Новом Орлеане. Петров вспоминал: «Ильф был бледен и задумчив. Он один уходил в переулочки, возвращался еще более задумчивый. Вечером сказал, что уже 10 дней болит грудь, днем и ночью, а сегодня, кашлянув, увидел кровь на платке». Это был туберкулез.

Он прожил еще два года, не прекращая работать. В какой-то момент они с Петровым попробовали писать отдельно: Ильф снял дачу в Красково, на песчаной почве, среди сосен, — там ему полегче дышалось. А Петров не смог вырваться из Москвы. В результате каждый написал по несколько глав, и оба нервничали, что другому не понравится. А когда прочли, поняли: получилось так, словно писали вместе. И все равно они решили больше не ставить таких экспериментов: «Разойдемся — погибнет большой писатель!»

Однажды, взяв в руки бутылку шампанского, Ильф грустно пошутил: «Шампанское марки «Ich Sterbe» («Я умираю»), — имея в виду последние слова Чехова, сказанные за бокалом шампанского. Потом проводил Петрова до лифта, сказав: «Завтра в одиннадцать». В ту минуту Петров подумал: «Какая странная у нас дружба… Мы никогда не ведем мужских разговоров, ничего личного, и вечно на «вы»... На следующий день Илья уже не встал. Ему было всего 39 лет…

Когда в апреле 1937 года хоронили Ильфа, Петров сказал, что это и его похороны. Ничего особенно выдающегося в литературе он один не сделал — разве что написал сценарий к фильмам «Музыкальная история» и «Антон Иванович сердится». В войну Петров ушел военкором на фронт и в 1942 году в возрасте 38 лет разбился на самолете под Севастополем. Все остальные пассажиры остались живы.

Потом говорили, что Ильфу с Петровым повезло, что они оба ушли так рано. В 1948 году в специальном постановлении Секретариата Союза писателей их творчество было названо клеветническим и предано анафеме. Впрочем, через восемь лет «12 стульев» реабилитировали и переиздали. Кто знает, что могло бы произойти с писателями и их семьями за эти восемь лет, проживи Ильф и Петров чуть дольше…