Судьба человека полное содержание читать. Шолохов М

Михаил Александрович Шолохов

Судьба человека


СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Евгении Григорьевне Левицкой,

члену КПСС с 1903 года

Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны.

В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехать в станицу Букановскую. И расстояние небольшое - всего лишь около шестидесяти километров, - но одолеть их оказалось не так-то просто. Мы с товарищем выехали до восхода солнца. Пара сытых лошадей, в струну натягивая постромки, еле тащила тяжелую бричку. Колеса по самую ступицу проваливались в отсыревший, перемешанный со снегом и льдом песок, и через час на лошадиных боках и стегнах, под тонкими ремнями шлеек, уже показались белые пышные хлопья мыла, а в утреннем свежем воздухе остро и пьяняще запахло лошадиным потом и согретым деготьком щедро смазанной конской сбруи.

Там, где было особенно трудно лошадям, мы слезали с брички, шли пешком. Под сапогами хлюпал размокший снег, идти было тяжело, но по обочинам дороги все еще держался хрустально поблескивавший на солнце ледок, и там пробираться было еще труднее. Только часов через шесть покрыли расстояние в тридцать километров, подъехали к переправе через речку Еланку.

Небольшая, местами пересыхающая летом речушка против хутора Моховского в заболоченной, поросшей ольхами пойме разлилась на целый километр. Переправляться надо было на утлой плоскодонке, поднимавшей не больше трех человек. Мы отпустили лошадей. На той стороне в колхозном сарае нас ожидал старенький, видавший виды «виллис», оставленный там еще зимою. Вдвоем с шофером мы не без опасения сели в ветхую лодчонку. Товарищ с вещами остался на берегу. Едва отчалили, как из прогнившего днища в разных местах фонтанчиками забила вода. Подручными средствами конопатили ненадежную посудину и вычерпывали из нее воду, пока не доехали. Через час мы были на той стороне Еланки. Шофер пригнал из хутора машину, подошел к лодке и сказал, берясь за весло:

Если это проклятое корыто не развалится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите.

Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли.

Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению, обнаружил, что пачка «Беломора» совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы.

Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками.

Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушенным баском:

Здорово, браток!

Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку.

Мужчина наклонился к мальчику, сказал:

Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет.

Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил:

Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?

С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.

Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что.

Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мною, отец сказал:

Беда мне с этим пассажиром. Через него и я подбился. Широко шагнешь он уже на рысь переходит, вот и изволь к такому пехотинцу приноравливаться. Там, где мне надо раз шагнуть, - я три раза шагаю, так и идем с ним враздробь, как конь с черепахой. А тут ведь за ним глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, а он уже по лужине бредет или леденику отломит и сосет вместо конфеты. Нет, не мужчинское это дело с такими пассажирами путешествовать, да еще походным порядком. - Он помолчал немного, потом спросил: - А ты что же, браток, свое начальство ждешь?

Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофер, и я ответил:

Приходится ждать.

С той стороны подъедут?

Не знаешь, скоро ли подойдет лодка?

Часа через два.

Порядком. Ну что ж, пока отдохнем, спешить мне некуда. А я иду мимо, гляжу: свой брат-шофер загорает. Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить, и помирать тошно. А ты богато живешь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак моченый, что конь леченый, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим.

Он достал из кармана защитных летних штанов свернутый в трубку малиновый шелковый потертый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке надпись: «Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы».

Меню статьи:

Грустный рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека» берет за живое. Написанный автором в 1956 году, он открывает голую правду о зверствах Великой Отечественной войны и том, что довелось пережить в немецком плену Андрею Соколову, советскому солдату. Но обо всем по порядку.

Главные герои рассказа:

Андрей Соколов – советский солдат, которому пришлось в годы Великой Отечественной войны испытать много горя. Но, несмотря на невзгоды, даже плен, где герой терпел зверские издевательства от фашистов, он выстоял. Лучиком света в мраке безысходности, когда герой рассказа потерял на войне всю семью, засияла улыбка усыновленного мальчика-сироты.

Жена Андрея Ирина: кроткая, спокойная женщина, настоящая супруга, любящая мужа, которая умела утешить и поддержать в трудные минуты. Когда Андрей уезжал на фронт, была в огромном отчаянии. Погибла вместе с двумя детьми, когда снаряд попал в дом.


Встреча у переправы

Михаил Шолохов ведет свое произведение от первого лица. Стояла первая послевоенная весна, а рассказчику нужно было во что бы то ни стало попасть на станцию Букановская, до которой было шестьдесят километров. Переплыв вместе с водителем машины на другой берег реки под названием Епанка, он стал ждать отлучившегося на два часа шофера.

Вдруг внимание привлек мужчина с маленьким мальчиком, двигающиеся к переправе. Они остановились, поздоровались, и завязался непринужденный разговор, в котором Андрей Соколов – так звали нового знакомого – поведал о своей горькой жизни в годы войны.

Нелегкая судьба Андрея

Какие только мучения ни переносит человек в страшные годы противостояния между народами.

Великая Отечественная война покалечила, изранила людские тела и души, особенно тех, кому пришлось побывать в немецком плену и выпить горькую чашу нечеловеческих страданий. Одним из таких был и Андрей Соколов.

Жизнь Андрея Соколова до Великой Отечественной войны

Лютые беды постигали парня еще с юности: умершие от голода родители и сестра, одиночество, война в Красной Армии. Но в то нелегкое время отрадою для Андрея стала умница-жена, кроткая, тихая и ласковая.

Да и жизнь вроде бы стала налаживаться: работа шофером, хороший заработок, трое смышленых деток-отличников (о старшем, Анатолии, даже писали в газете). И наконец, уютный дом из двух комнат, который они поставили на скопленные деньги как раз перед войной… Она внезапно обрушилась на советскую землю и оказалась гораздо страшнее прежней, гражданской. И счастье Андрея Соколова, достигнутое с таким трудом, разбилось на мелкие осколки.

Предлагаем ознакомиться с , произведения которого являются отображением исторических переворотов, которые тогда переживала вся страна.

Прощание с семьей

Андрей уходил на фронт. Жена Ирина и трое детей провожали его со слезами. Особенно убивалась супруга: «Родненький мой… Андрюша… не увидимся… мы с тобой… больше… на этом… свете».
«До самой смерти, – вспоминает Андрей, – не прощу себя, что тогда её оттолкнул». Все помнит он, хоть и хочется забыть: и белые губы отчаявшейся Ирины, шептавшей что-то, когда сели они в поезд; и детишек, у которых, как они ни старались, не получалось улыбаться сквозь слезы… А эшелон уносил Андрея все дальше и дальше, навстречу военным будням и ненастьям.

Первые годы на фронте

На фронте Андрей работал шофером. Два легких ранения не шли ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить позже, когда, тяжело раненый, попал он в плен к фашистам.

В плену

Какие только издевательства ни довелось перенести от немцев по дороге: и прикладом били по голове, и на глазах у Андрея пристреливали раненых, а потом загнали всех в церковь ночевать. Еще больше страдал бы главный герой, если бы среди пленных не оказался военный врач, который предложил свою помощь и поставил на место вывихнутую руку. Сразу наступило облегчение.

Предотвращение предательства

Среди пленных оказался человек, который задумал на следующее утро, когда прозвучит вопрос, есть ли среди пленных комиссары, евреи и коммунисты, выдать немцам своего взводного. Сильно боялся за свою жизнь. Андрей, услышав разговор об этом, не растерялся и задушил предателя. И впоследствии ни капли не пожалел об этом.

Побег

Со времени пленения все более и более посещала Андрея мысль о побеге. И вот представился реальный случай совершить задуманное. Пленные копали могилы для своих же умерших и, увидев, что охранники отвлеклись, Андрей незаметно сбежал. К сожалению, попытка оказалась неудачной: после четырех дней поисков его вернули, спустили собак, долго издевались, на месяц посадили в карцер и, наконец, отправили в Германию.

На чужбине

Сказать, что жизнь в Германии была ужасной – не сказать ничего. Андрея, значившегося в плену под номером 331, постоянно били, очень плохо кормили, заставляли тяжело работать на Каменном карьере. А однажды за опрометчивые слова о немцах, произнесенные в бараке ненароком, вызвали к герр лагерфюреру. Однако, Андрей не струсил: подтвердил сказанное ранее: «четыре кубометра выработки - это много…» Хотели сначала расстрелять, и привели бы приговор в исполнение, но, увидев смелость русского солдата, не побоявшегося смерти, комендант зауважал его, изменил решение и отпустил в барак, даже при этом снабдив продуктами.

Освобождение из плена

Работая шофером у фашистов (он возил немецкого майора), Андрей Соколов стал подумывать о втором побеге, который мог оказаться удачнее предыдущего. Так оно и вышло.
По дороге в направлении Тросницы, переодевшись в немецкую форму, Андрей остановил машину со спящим на заднем сидении майором и оглушил немца. А затем свернул туда, где воюют русские.

Среди своих

Наконец-то, оказавшись на территории среди советских солдат, Андрей смог вздохнуть спокойно. Так соскучился он по родной земле, что припал к ней и целовал. Поначалу не узнали его свои, но потом поняли, что вовсе это не фриц заблудился, а свой, родной, воронежец сбежал из плена, да еще и документы важные с собой привез. Накормили его, в бане искупали, выдали обмундирование, но в просьбе взять в стрелковую часть полковник отказал: необходимо было подлечиться.

Страшное известие

Так Андрей попал в госпиталь. Его хорошо кормили, обеспечили уходом, и после немецкого плена жизнь могла бы показаться чуть ли не хорошей, если бы не одно «но». Истосковался душой солдат по жене и детям, письмо домой написал, ждал весточки и от них, а ответа все нет. И вдруг – страшное известие от соседа, столяра, Ивана Тимофеевича. Пишет он, что нет в живых уже ни Ирины, ни младших дочки и сына. В их избу попал тяжелый снаряд… А старший Анатолий после этого пошел добровольцем на фронт. Сжалось сердце от жгучей боли. Решил Андрей после выписки из госпиталя сам поехать на то место, где стоял когда-то его родной дом. Зрелище оказалось до того удручающим, – глубокая воронка и по пояс бурьян – что не смог бывший муж и отец семейства оставаться там ни минуты. Попросился обратно в дивизию.

Сначала радость, потом – горе

Среди непроглядной тьмы отчаяния блеснул лучик надежды – старший сын Андрея Соколова – Анатолий – прислал с фронта письмо. Оказывается, он закончил артиллерийское училище – и уже получил звание капитана, «командует батареей «сорокапяток», имеет шесть орденов и медали…»
Как же обрадовало отца это неожиданное известие! Сколько пробудило в нем мечтаний: вернется сын с фронта, женится и будет дедушка нянчить долгожданных внуков. Увы, и это кратковременное счастье разбилось вдребезги: 9 мая, как раз в День Победы убил Анатолия немецкий снайпер. И страшно, невыносимо больно было отцу видеть его мертвым, в гробу!

Новый сын Соколова – мальчик по имени Ваня

Словно что-то оборвалось внутри у Андрея. И не жил бы он вовсе, а просто существовал, если бы не усыновил тогда маленького шестилетнего мальчика, у которого на войне погибли и мать, и отец.
В Урюпинске (из-за обрушившихся на него несчастий главный герой повести не захотел возвращаться в Воронеж) приняла Андрея к себе бездетная пара. Работал шофером на грузовой машине, иногда возил хлеб. Несколько раз, заезжая в чайную перекусить, видел Соколов голодного мальчика-сироту – и прикипело его сердце к ребенку. Решил забрать его себе. «Эй, Ванюшка! Садись скорее на машину, прокачу на элеватор, а оттуда вернемся сюда, пообедаем» – позвал Андрей малыша.
– Ты знаешь, кто я такой? – спросил, узнав у мальчика, что он круглый сирота.
– Кто? – спросил Ваня.
– Я твой отец!
В ту минуту такая радость охватила и только что обретенного сына, и самого Соколова, такие светлые чувства, что понял бывший солдат: поступил правильно. И уже не сможет жить без Вани. С тех пор они уже не расставались – ни днем, ни ночью. Окаменелое сердце Андрея стало мягче с приходом в его жизнь этого озорного малыша.
Только вот в Урюпинске не пришлось долго задержаться – пригласил героя еще один приятель в Каширский район. Так и шагают теперь с сыном по русской земле, ведь не привык Андрей на одном месте засиживаться.

Евгении Григорьевне Левицкой, члену КПСС с 1903 года Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны. В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехать в станицу Букановскую. И расстояние небольшое - всего лишь около шестидесяти километров, - но одолеть их оказалось не так-то просто. Мы с товарищем выехали до восхода солнца. Пара сытых лошадей, в струну натягивая постромки, еле тащила тяжелую бричку. Колеса по самую ступицу проваливались в отсыревший, перемешанный со снегом и льдом песок, и через час на лошадиных боках и стегнах, под тонкими ремнями шлеек, уже показались белые пышные хлопья мыла, а в утреннем свежем воздухе остро и пьяняще запахло лошадиным потом и согретым деготьком щедро смазанной конской сбруи. Там, где было особенно трудно лошадям, мы слезали с брички, шли пешком. Под сапогами хлюпал размокший снег, идти было тяжело, но по обочинам дороги все еще держался хрустально поблескивавший на солнце ледок, и там пробираться было еще труднее. Только часов через шесть покрыли расстояние в тридцать километров, подъехали к переправе через речку Еланку. Небольшая, местами пересыхающая летом речушка против хутора Моховского в заболоченной, поросшей ольхами пойме разлилась на целый километр. Переправляться надо было на утлой плоскодонке, поднимавшей не больше трех человек. Мы отпустили лошадей. На той стороне в колхозном сарае нас ожидал старенький, видавший виды "виллис", оставленный там еще зимою. Вдвоем с шофером мы не без опасения сели в ветхую лодчонку. Товарищ с вещами остался на берегу. Едва отчалили, как из прогнившего днища в разных местах фонтанчиками забила вода. Подручными средствами конопатили ненадежную посудину и вычерпывали из нее воду, пока не доехали. Через час мы были на той стороне Еланки. Шофер пригнал из хутора машину, подошел к лодке и сказал, берясь за весло: - Если это проклятое корыто не развалится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите. Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли. Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению, обнаружил, что пачка "Беломора" совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы. Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками. Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушенным баском: - Здорово, браток! - Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку. Мужчина наклонился к мальчику, сказал: - Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет. Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил: - Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь? С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки. - Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что. Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мною, отец сказал: - Беда мне с этим пассажиром. Через него и я подбился. Широко шагнешь - он уже на рысь переходит, вот и изволь к такому пехотинцу приноравливаться. Там, где мне надо раз шагнуть, - я три раза шагаю, так и идем с ним враздробь, как конь с черепахой. А тут ведь за ним глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, а он уже по лужине бредет или леденику отломит и сосет вместо конфеты. Нет, не мужчинское это дело с такими пассажирами путешествовать, да еще походным порядком. - Он помолчал немного, потом спросил: - А ты что же, браток, свое начальство ждешь? Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофер, и я ответил: - Приходится ждать. - С той стороны подъедут? - Да. - Не знаешь, скоро ли подойдет лодка? - Часа через два. - Порядком. Ну что ж, пока отдохнем, спешить мне некуда. А я иду мимо, гляжу: свой брат-шофер загорает. Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить, и помирать тошно. А ты богато живешь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак моченый, что конь леченый, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим. Он достал из кармана защитных летних штанов свернутый в трубку малиновый шелковый потертый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке надпись: "Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы".

Имя лауреата Нобелевской премии М. А. Шолохова известно всему человече­ству. Произведения Шолохова подобны эпохальным фрескам. Во время Великой Отечественной войны писатель посчитал своим долгом разить словом ненависти врага, укреплять любовь к Родине у совет­ских людей. Ранней весной 1946 года, в первую послевоенную весну, Шолохов слу­чайно встретил на дороге неизвестного че­ловека и услышал его рассказ-исповедь. Десять лет вынашивал писатель замысел произведения, события становились про­шлым, а потребность рассказать о них все увеличивалась. И вот в 1956 году за не­сколько дней был завершен рассказ-эпо­пея «Судьба человека».

Это рассказ о великих страданиях и вели­кой стойкости простого русского человека. В главном герое Андрее Соколове с любо­вью воплощены черты русского характера: терпение, скромность, чувство человечес­кого достоинства, слившееся с чувством истинного патриотизма, с великой отзывчи­востью на чужую беду, с чувством фронто­вого товарищества.

Рассказ состоит из трех частей: экспози­ции, повествования героя и концовки. В экс­позиции автор рассказывает о приметах первой послевоенной весны, он как бы под­готавливает нас к встрече с главным героем, Андреем Соколовым, глаза которого, «слов­но присыпанные пеплом, наполненные неиз­бывной смертной тоской». Он вспоминает о прошлом сдержанно, устало, перед испо­ведью он «сгорбился», положил на колени большие, темные руки. Все это заставляет нас почувствовать, что мы узнаем о трудной, а может быть, и о трагической судьбе.

И действительно, судьба Соколова полна таких тяжких испытаний, таких страшных потерь, что, кажется, невозможно человеку вынести все это и не сломиться, не пасть духом. Этот человек показан в предельном напряжении душевных сил. Перед нами проходит вся жизнь героя. Он - ровесник века. С детства узнал, почем «фунт лиха», в гражданскую войну сражался против вра­гов Советской власти. Затем он уезжает из родной воронежской деревни на Кубань. Вернувшись домой, работал плотником, слесарем, шофером, создал семью.

Война разрушила все надежды и мечты. С начала войны, с первых ее месяцев Соко­лов был дважды ранен, контужен и, наконец, самое страшное - попал в плен. Герою при­шлось испытать нечеловеческие физические и душевные муки, тяготы, терзания. Два года находился Соколов в фашистском плену. При этом он умудрился сохранить человече­ское достоинство, не смирился со своей уча­стью. Он пытается бежать, но неудачно, рас­правляется с трусом, предателем, который готов, спасая свою шкуру, выдать коман­дира. С особой силой достоинства героя проявились в нравственном поединке Соко­лова с Мюллером. Измученный, истощен­ный, обессиленный узник готов встретить смерть с таким мужеством и выдержкой, что это поражает даже потерявшего человечес­кий облик коменданта концлагеря.

Андрею все же удается бежать, и он снова становится солдатом. Но беды не оставляют его: разрушен родной дом, от фашистской бомбы погибли жена и дочь, И живет теперь Соколов надеждой на встречу с сыном. И встреча эта состоялась - у могилы сына, погибшего в последние дни войны. Казалось бы, все кончено, однако жизнь «исказнила» человека, но не смогла сломить и убить в нем живую душу. Послевоенная судьба Соколова нелегка, но он стойко и мужественно пре­одолевает свое горе, одиночество, несмотря на то, что его душа полна постоянным ощу­щением горя. Эта внутренняя трагедия тре­бует большого напряжения сил и воли героя. Соколов ведет непрерывную борьбу с собой и выходит из нее победителем, он дает ра­дость маленькому человеку, усыновляя та­кого же, как он, сироту, Ванюшу, мальчишку со «светлыми, как небушко, глазами». Най­ден смысл жизни, побеждено горе, торжест­вует жизнь. «И хотелось бы думать, - пишет Шолохов, - что этот русский человек, чело­век несгибаемой воли, выдюжит, и около от­цовского плеча вырастет тот, который, повз­рослев, сможет все выдержать, все преодо­леть на своем пути, если к этому позовет его Родина».

Глубокой, светлой верой в человека про­никнут рассказ Шолохова. При этом загла­вие его символично, ибо это не просто судьба солдата Андрея Соколова, но это рассказ о народной судьбе. Писатель чувст­вует себя обязанным поведать миру суро­вую правду о том, какой огромной ценой оп­латил русский народ право человечества на будущее. «Если вы действительно хотите понять, почему Россия одержала великую победу во второй мировой войне, посмот­рите этот фильм», - писала когда-то одна английская газета о фильме «Судьба чело­века», а значит и о самом рассказе.

Муниципальное общеобразовательное учреждение

"Основная общеобразовательная школа села Зипуново".

по литературе.

Выполнил

ученик 9 класса

Пешин Александр.

Бабкина Евгения Николаевна.

Председатель экзаменационной комиссии

Ассистент

2007-2008 уч. год.

1. Введение. стр. 3

2. Изображение русского народного характера

в рассказе М.Шолохова "Судьба человека".

2.1 Особенности композиции произведения. стр. 5

2.2 В образе Андрея Соколова сосредоточены лучшие черты

характера русского человека. стр. 7

2.3 Сила главного героя – в тесном единении с народом. стр. 10

3. Заключение. стр. 11

4. Литература. стр. 12

5. Приложение. стр. 13

Итоговая аттестационная работа

по литературе.

Изображение русского народного характера в рассказе М.Шолохова "Судьба человека".

Да, вот они, русские характеры.

Кажется, прост человек,

а придет суровая беда,

в большом или малом, и

поднимается в нем великая сила человеческая красота.

А. Н. Толстой.

Введение.

В Великую Отечественную войну основным героем большинства произведений становится простой человек, вчерашний герой труда, сражавшийся за свободу и независимость своей Родины.

Война для советских людей стала их жизнью, их тяжким, но необходимым трудом. И потому-то он, русский человек, извечный труженик, не дрогнул перед суровым ликом испытаний.

Рассказы и повести, создававшиеся в ходе Великой Отечественной войны, буквально впитывали в себя дыхание документа, а то и оперативную сводку с места событий. Нередко домысел уступал место жгучей правде, которая к тому же была выше любой фантазии. Чувство историзма, донельзя обостренное в художнике, позволяло переплавить документ, оперативную сводку, информацию в художественное свидетельство жизни народа в огне войны.

В будничном и внешне неприметном факте, явлении, событии открывалось то значимое и значительное, особенное и непреходящее, что составляло сущность нашей жизни.

Органично связан с такими произведениями и вместе с тем качественно отличен от них рассказ Михаила Александровича Шолохова «Судьба человека», созданный писателем спустя десять лет после победного завершения Великой Отечественной войны. Рассказ запечатлел войну в новом ее измерении и осознании, когда на первый план выдвинулась не задача мобилизации духа соотечественников в схватке с врагом, а искреннее сострадание народной беде, разделенной на частные человеческие судьбы. Рядовой человек в рассказе Шолохова оказывается главной фигурой, героем времени и народной трагедии. Исполненный высокого гуманизма и сострадания, рассказ-исповедь стал выдающимся явлением в отечественной литературе.

А история его создания, по разным свидетельствам, предстает таковой.

Прибыв в субботу 8 декабря 1956 года в Москву, Михаил Александрович прямо с вокзала позвонил в «Правду» и предупредил, что скоро приедет в редакцию со своим новым рассказом. В шесть часов вечера в кабинете главного редактора он стал читать собравшимся сотрудникам начало рассказа. Прервав неожиданно чтение, заметил: «Это то, что успел написать… А дальше будет так…» И он продолжил связный рассказ уже без текста, по памяти. Пообещав завершить рассказ до Нового года, он сдержал свое слово. 29 декабря 1956 года Шолохов прочитал сотрудникам «Правды» рассказ целиком. А уже через день – 31 декабря 1956 года – в «Правде» вышла первая половина рассказа, а 1 января 1957 года – его окончание.

Сам же замысел возник в первый послевоенный год, когда писатель встретился с прототипом Андрея Соколова. С ним был мальчик, которого он звал сынком. И в минуты ожидания парома через Дон у них – у автора, принятого новым знакомым за «брата-шофера», и у встреченного им сутуловатого человека – завязалась беседа, из которой и вызрел в душе художника рассказ «Судьба человека».

Цель моей аттестационной работы .

Изучение творческой истории рассказа М.А.Шолохова «Судьба человека» и характеристика значительного, весомого образа Человека, Воина и Труженика.

Задачи:

а) отметить особенности шолоховского мастерства – умение передавать самые сложные душевные переживания человека, переносящего лишения и невзгоды, через внешние, подчас еле заметные проявления – жест, мимику, короткое слово;

б) выявив смысл заглавия рассказа, проанализировать мужество, стойкость, цепкость в борьбе за жизнь, умение любить и дружить воина и труженика Андрея Соколова.


Особенности композиции произведения.

Своеобразна композиция шолоховского произведения. По своей форме оно представляет рассказ в рассказе.

Повествование рассказчика обрамляется авторским зачином и краткой концовкой. Основной драматизм повествования заключен в центральной части произведения – в рассказе Андрея Соколова. Авторский зачин носит черты эпического повествования, а концовка является своеобразным лирическим отступлением, в котором автор выражает кровную связь с судьбой своих героев.

Рассказ от первого лица придает произведению характер исповеди и позволяет писателю, сохраняя колорит обыденности, проникнуть в глубину духовного мира героя.

Обрамление, в котором звучит голос повествователя, подготавливает встречу с героем, ставившим нас на определенную точку зрения, заставляет увидеть в жизни и людях то, что может быть, в других обстоятельствах не привлекло бы к себе внимания. Заметим также, что повествователь время от времени прерывает рассказчика то репликой, то небольшим лирическим отступлением, то зарисовкой природы, – как бы своеобразным лирическим аккомпанентом к рассказу.

Разбирая вступительную часть произведения, обратим внимание на суховатое, почти деловое его начало. Дело происходит в послевоенную весну, в конце марта 1946 года. Автор едет в станицу Букановскую, за шестьдесят километров. Выезжает с товарищем до восхода солнца на паре лошадей. Через шесть часов путники добрались до переправы через речку Еланку, которая возле хутора Моховского разлилась на целый километр. Еще через час путешествия на ветхой лодочке повествователь переправился на другой берег Еланки. Присев на поваленный плетень, сунул руку в правый карман ватной стеганки, обнаружил размокшую пачку «Беломора» и стал сушить на солнце влажные, побуревшие папиросы…

Как видим, рассказ начинается просто, «обычно», ведется неторопливо. Точно указывается название хуторов, речушек, количество преодоленных километров. Зачем?

Шолохов стремится к достоверности, к правдивости, к созданию впечатления обыденности, даже ординарности происходящего. Вместе с тем отмечаем продуманность каждой подробности картины.

Повествователь говорит о своей одежде (солдатские ватные штаны, стеганка, старая солдатская ушанка), упоминает о машине, которую шофер пригнал из хутора. Но именно по одежде и по тому, что рядом с ним находится машина, Андрей Соколов принял автора за «своего брата – шофера» и откровенно разговорился с ним.

Задержимся на лирическом мотиве, который дважды звучит во вступлении: «От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи (опять точность: не просто дерева, а ольхи), а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли». И: «это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо сидеть на плетне вот так, одному…» Этим негромким мотивом, создающим настроение покоя, тишины, умиротворенности, завершается вступительная часть рассказа.

Характерно, что появление героя в рассказе тоже как будто не предвещает ничего особенного и не нарушает колорита обычной жизни, воссозданной Шолоховым: «Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту лет пяти-шести, не больше». Что здесь необычного?

Отмечу, что и по виду Андрей ничем не отличается от многих своих сверстников, разве ростом и сутуловатостью. У него большие темные руки – руки труженика. Одет он плохо: в защитных летных штанах, в прожженном ватнике, в изъеденных молью носках, у него «тощий» вещевой мешок – видно, не сладко живется прохожему. Он достает потертый кисет, и по вышитой надписи на кисете мы узнаем, что перед нами, очевидно, бывший фронтовик.

Яркая художественная деталь подчеркивает, что за обыденностью, ординарностью, внешней неприметностью кроются большие человеческие трагедии: «Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника …».


В образе Андрея Соколова сосредоточены лучшие черты

характера русского человека.

Жизнь Андрея Соколова до войны была типичной для многих миллионов тружеников. До женитьбы он был совершенно одинок. В первое время после женитьбы кое-когда ему приходилось выпивать с товарищами, и выпивать много (своеобразный «опыт» потом сказался при поединке с Мюллером); когда появились дети, он нашел в себе силы «отколоться» от товарищей и прекратить выпивки, семейная жизнь пришлась Андрею по душе и разбудила в нем лучшие чувства.