Православные священники о романе мастер и маргарита. Православный взгляд на роман «Мастер и Маргарита

К вопросу о книге "Собачье Сердце". Какое место занимает у Булгакова Православная Церковь именно в то время - 1924 год, время большевистской власти? Я понимаю, что мой вопрос не совсем по теме "вопросов к священнику", т.к. он больше литературный. Но я буду очень благодарен, если Вы ответите.

Отвечает:

Невозможно говорить о религиозности человека, ограничиваясь одним небольшим периодом. Особенно это трудно в отношении к М.Булгакову. Его жизненный путь, несомненно,

представляет собой духовную трагедию. Он происходил из священнического рода. Дед по линии отца был священником Иоанном Авраамьевичем Булгаковым. Отец его матери Варвары был протоиереем церкви Казанской иконы Божией матери в Карачеве – Михаил Васильевич Покровский. В честь него, повидимому, назвали внука. Отец Михаил венчал родителей будущего создателя Белой гвардии (авторское название Белый крест): Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны. Отец писателя священником не стал, но был доцентом (в самом конце жизни – ординарным профессором) кафедры западных исповеданий Киевской духовной Академии.

Отношения в доме были теплые. Родители и семь детей составляли единую дружную семью. Михаил в детстве и отрочестве имел много радостей. Трудно представить, чтобы детям не подавалось христианское воспитание. Вопрос в другом: было ли оно основательным? Определяло ли оно весь строй жизни семьи? То немногое, что мы знаем, убеждает в обратном. По-видимому, было то, что наблюдалось во многих образованных семьях конца 19-го - начала 20 веков: увлечение чисто светской культурой доминировало над религиозными интересами. По воспоминаниям Ксении Александровны (жены брата Михаила Афанасьевича – Николая): «Семья Булгаковых – большая, дружная, культурная, музыкальная, театральная; могли стоять ночь, чтобы иметь билет на какой-нибудь интересный спектакль. Был домашний оркестр» (Собр. соч. в десяти томах, т.1, М., 1995, с.13). Легко понять, почему в разнообразных материалах к биографии М.Булгакова (письмах, дневниковых записях, воспоминаниях) совершенно нет никаких признаков религиозной жизни (ни внешней, ни внутренней). Сказать, что вера была потеряна полностью, нельзя. Какие-то следы ее остались. Об этом можно судить по дневниковым записям 1923 года: «19 октября. Пятница. Ночь.

В общем хватает на еду и мелочи. А одеваться не на что. Да, если бы не болезнь, я бы не страшился за будущее. Итак, будем надеяться на Бога и жить. Это единственный и лучший способ»; «26 октября. Пятница Вечер…. Сейчас просмотрел «Последнего из могикан», которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом сентиментальном Купере. Там Давид, который все время распевает псалмы, и навел меня на мысль о Боге. Может быть, сильным и смелым Он не нужен. Но таким, как я, жить с мыслью о Нем легче» (СС, т.1, 81-82). Запись эта сделана за несколько месяцев до начала работы над «Собачьим Сердцем». Какое место занимает у Булгакова Православная Церковь именно в то время ? Интерес к гонимой богоборческой властью Церкви никак не проявился ни в творчестве, ни в личных документах. Но и сочувствия к гонителям не было. Скорее отвращение. Именно ко времени начала работы над «Собачьим Сердцем» относится интересная дневниковая запись от 4 января 19 24 года: «Сегодня специально ходил в редакцию «Безбожника». Она помещается в Столешниковом переулке, вернее в Космодемьяновском, недалеко от Моссовета. Был с М.С., и он очаровал меня с первых же шагов. – Что вам стекла не бьют? – спросил он у первой же барышни, сидящей за столом. – То есть, как это? (растерянно). Нет, не бьют (зловеще). – Жаль. … Тираж, оказывается 70 000 и весь расходится. В редакции сидит неимоверная сволочь, входят, приходят… Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера «Безбожника», был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее… Этому преступлению нет цены» (СС, т.3,с.24-25; В.Петелин. Счастливая пора). Все, происходившее вокруг, М.Булгаков воспринимал как дьяволиаду . Именно поэтому критик Л.Авербах увидел в сборнике Дьяволиада (1924) злую сатиру на советскую страну: «Тема эта – удручающая бессмыслица, путаность и никчемность советского быта, хаос, рождающийся из коммунистических попыток строить новое общество».

Теперь о самой повести «Собачье Сердце». В ней нет религиозных идей в точном значении этого слова. Это сатира. Верная по своим острым наблюдениям. Сильная и резкая в изображении реальных извращений и деформаций прежней жизни. В ней можно почерпнуть материал для этических размышлений о важности традиционных (можно сказать христианских) понятий о ценности человеческой жизни и опасностях научных экспериментов с человеком (вспомним чудовищные претензии сторонников клонирования). В этом отношение эта фантастическая повесть – заметное явление в истории литературы 20-го столетия.

Однако сатира не воспитывает. Дело не только в законах жанра. Главное в мировоззрении автора. А.Ахматова точно написала на смерть М.Булгакова в марте 1940 года:

Ты так сурово жил и до конца донес

Великолепное презрение.

Вера детства ушла. Поэтому роман Белая гвардии (1922 -24), начинающийся с рассказа о смерти матери, не только печален, но и ностальгичен. Мать уносила с собой драгоценную частицу прошлой жизни Михаила, в которой были чистые и радостные переживания детской верующей души: «О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты? … белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе. Когда отпевали мать, был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна. Отец Александр, от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней … Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец (Часть первая. 1) …Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф все сбили и спутали, ускорили жизнь и появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену. В двух квадратах окон стоял белый декабрьский, беззвучный день, в углу зыбкий язычок огня устроил предпраздничный вечер, Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и, молча, положила первый земной поклон» (Часть третья. 18).

К 1926 году, по-видимому, произошел духовный надлом писателя. Внешним проявлением этого болезненного события явилась пьеса Бег, которая очень понравилась М.Горькому («будет иметь анафемский успех»). Булгаков давно уже был расцерковленным человеком. Но, помня свое родство и мир, который его окружал в те радостные детские годы, он никогда не писал о священниках насмешливо, тем более едко. В пьесе Бег архиерей и монахи – самые карикатурные фигуры. Пародируется молитва. Едкость в отношении священнослужителя проявляется даже в деталях: Африкан – архиепископ Симферопольский и Карасубазарский, он же химик из Мариуполя Махров. Все пародийно: второй титул, мнимая профессия (химик), мнимая фамилия (прилагательное махровый весьма любили советские идеологи). Изображен он трусливым, неискренним. Художественное произведение всегда типологизирует жизнь. Поэтому очевидно, что М.Булгаков делает все сознательно. Возникает вопрос, как писателю удается так легко пойти на заведомую ложь. Писатель был современником событий. История Церкви в эти годы хорошо изучена по документам. Священнослужители явили высокий дух исповедничества. Многие стали мучениками. В белом движении при Главнокомандующем П.Н.Врангеле в описываемое время был епископ (будущий митрополит) Вениамин (Федченков) (1880 – 1961), оставивший нам подробные мемуары. Это был достойный архиерей, человек высокой духовной жизни.

Бег был закончен в то время, когда богоборческая власть начала новый этап в гонениях на Церковь. Сознавал это автор или нет, но от факта не уйдешь – пьеса этому способствовала.

В 1928 году М.Булгаков начал работать над книгой Мастер и Маргарита. Этот роман полностью открывает духовную природу происшедшего с ним в середине 20-х годов внутреннего болезненного перелома. Центральный персонаж этой книги является Воланд – князь тьмы. Лишь в начале он окружен определенной тайной. В дальнейшем автор изображает его как сатану, дьявола. Легко видится параллель с Мефистофелем. И само имя взято из «Фауста» И.В.Гете. Так называет себя Мефистофель (сцена Вальпургиевой ночи). Переводы Н.А.Холодковского и Б.Л.Пастернака это не передали. Не нужно доказывать, что по композиции и по повествованию князь тьмы составляет как бы главный нерв романа. М.Булгаков наделяет его особой властью воздействовать на людей и события. Все художественные средства использованы для того, чтобы придать этому персонажу силу и даже обаяние. Это подтверждается не только содержанием романа, но и эпиграфом: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Слова эти взяты из «Фауста», и принадлежат Мефистофелю. Эпиграфом выражает главную идею произведения. Дух злобы изображен повелителем над всем. Он определяет участь людей. В диалоге с Левием Матвеем (этот персонаж кощунственно изображает евангелиста Матфея) князь тьмы говорит: Мне ничего не трудно сделать, и тебе это хорошо известно. Перед этим М.Булгаков рисует такую сцену:

Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.

- Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей?- Заговорил Воланд сурово.

- Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, - ответил дерзко вошедший.

- Но тебе придется примириться с этим, - возразил Воланд, и усмешка искривила его рот…

Кончается эта сцена:

- Передай, что будет сделано, - ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: -и покинь меня немедленно.

- Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за не-го, вы взяли бы тоже, - в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.

Для христианина любой конфессии демонизм романа М.Булгакова очевиден. Мы получили истину священной истории, свидетельство о нашем искуплении из рук богодухновенных апостолов – учеников Спасителя мира. В романе М.Булгакова новозаветная история рассказана устами сатаны. Автор путем продуманной и четкой композиции предлагает нам вместо Священного Писания взгляд на Сына Божия, Спасителя мира, и на евангельскую историю глазами того, кто сам называет себя профессором черной магии.

Мы не можем рассуждениями о культурных ценностях, художественном мастерстве и прочих вещах уклониться от выбора. А выбрать должны сделать между Иисусом Христом и Воландом. Совместить спасительную веру с демонизмом невозможно. Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? (2 Кор.6:15).

22 марта, в день памяти мучеников Севастийских, председатель Миссионерской комиссии при Епархиальном совете города Москвы иеромонах Димитрий (Першин) прочел на факультете журналистики МГУ лекцию «Загадки и шифры романа «Мастер и Маргарита». О том, как журфак встретил священника, что мешает правильно понять глубину булгаковского романа и каково было иеромонаху выступать перед университетской аудиторией, читайте в нашем репортаже.

201-я поточная аудитория. За окнами - весенний ветер и ярко-синее небо, хочется бросить все и пойти гулять, однако народу в аудитории много, так что найти свободное место поближе к кафедре непросто.

Девчонки, у вас свободно?

Нет.

А у вас?

Тоже занято.

Ждут лекцию из курса истории русской литературы, обсуждают «Анну Каренину», шуршат сумками, отсылают смс.

Иеромонах Димитрий с высоким туристическим рюкзаком почти незамеченным входит в аудиторию в подряснике. Ставит рюкзак на скамейку, надевает рясу, оправляет золотистый крест.

Если проповедь, то я пойду, потому что я не очень этого хочу, - слышу голос заметившей священника студентки.

Если что, я убегаю и забираю тебя с собой, - категорично заявляет одна девушка своей соседке.

Я слышала, как он говорил, что надо смотреть, как молодой человек относится к Божией Матери, а не на то как он одевается, - делится воспоминаниями, видимо, о каких-то лекциях иеромонаха Димитрия, другая.

На вставшего за кафедру священника смотрят, скорее, скептически, кто-то слева два раза пытается присвистнуть. Энтузиазма по поводу лектора с крестом на груди в аудитории никакого, однако же, никто не поднимается и «в знак протеста» не уходит.

Поворачиваюсь к своим соседкам:

А кто-то вообще предупреждал, что вместо обычной лекции придет читать священник?

Нет! Никто нам ничего не говорил.

Интересно, а если бы сказали - число слушателей существенно бы увеличилось?

Я вижу, у людей возникло ощущение необычности, - констатирует иеромонах Димитрий.

Он быстро представляется и помимо своих церковных должностей (по всей видимости, студентам они не говорят ни о чем), почти сразу же говорит, что сам - выпускник факультета журналистики МГУ. Он свой. И кажется, что после этих слов недоверие со стороны аудитории несколько уменьшается

Тема нашей лекции - загадки и шифры романа «Мастер и Маргарита».

Итак, это не проповедь, не встреча, не нечто странное, а обычная лекция в рамках курса истории литературы. Происходящее в аудитории - в русле обычных журфаковских занятий, и студенты чувствуют себя, как на самой обычной лекции. Кто-то начинает прилежно записывать в тетрадь, кто-то - занимать себя чем-то помимо лекции.

Иеромонах Димитрий сразу вовлекает аудиторию в разговор, делает студентов участниками диалога, а не просто пассивными слушателями.

Поднимите руки, кто читал роман «Мастер и Маргарита»!

Поднимают все.

А с чего он начинается?

С эпиграфа! - бодро выкрикивает сидящий сзади молодой человек в яркой кофте.

А как звучит эпиграф?

От эпиграфа лектор переходит к произведению, из которого он взят - «Фаусту» («Поднимите руки, кто читал «Фауста»!») Гете, от Гете - к книге Иова («Поднимите руки, кто читал!»), начало которой аналогично Прологу «Фауста»: сатана просит Бога разрешить ему «протестировать» веру праведника. Только в книге Иова духу тьмы не позволено каснуться его души (Иов остается внутренне свободным), в «Фаусте» же и душа героя оказывается во власти сатаны, и потому непонятно, может ли он и в какой мере нести ответственность за свои поступки.

Когда лектор просит вспомнить, с чего начинается каждая из книг, у большинства возникает недоумение: вроде и читали, но толком вспомнить не можем. Проанализировать - тем более. Оно и понятно: прочитали - сдали экзамен - забыли. И вдруг кто-то в разговоре вот так вот напоминает об этих книгах, дает понять, насколько реально неглубоки твои знания и непродуманны прочитанные тексты! А еще - насколько классические произведения связаны между собой. Понять контекст - очень важно, и об этом говорит сегодня отец Димитрий.

По его словам, нельзя понять смысл булгаковского романа, если не принимать во внимание контекст эпохи, в которую он был написан. Чаще всего мы «проходим» роман по учебникам или критическим статьям, скользящим по его подцензурной поверхности, но не выявляющим всех его глубин и впадин. Роман был опубликован через два десятилетия после смерти автора. И «шестидесятники» расслышали в нем тему противостояния интеллигенции и власти, вчитывая в Понтия Пилата Сталина, а в Мастера и Маргариту - Булгакова и его жену. Философ Мераб Мамардашвили писал «о шокирующей свободе слова», которой его поразил этот роман. Кроме того, целые пласты культуры, особенно культуры религиозной, укорененной в текстах Библии и в истории христианства, выпали из жизни и сознания целых поколений читалей, не заметивших трагический богословский метасюжет этого произведения.

Второй опыт прочтения романа - это 90-е годы, когда вся сложность романа была сведена ну уровень «водевиля со спецэффектами» - голая Маргарита, полеты на метле, бал у сатаны. Конечно, сам Булгаков писал театральные пьесы, причем довольно быстро. Но роман «Марстер и Маргарита», над которым писатель трудился полжизни, выверяя различные эпизоды и детали, к ним относить нельзя.

Третье прочтение отражено во взглядах профессоров Московской Духовной Академии М.М. Дунаева и Н.К. Гаврюшина, которые были склонны видеть в романе апологию сатаны. Но хотя Булгаков в письме правительству СССР указывал, что «Мастер и Маргарита» - это «роман о диаволе», из этого еще не следует, что автор - приверженец падшего духа, точно также, как Гоголь не был поклонником мертвых душ. Если вспомнить биографию Булгакова, в частности, что сам он подвергался репрессиям за «Белую гвардию», финал которой осеняет образ Воскресшего Христа, что его прислуга подавала за него записки в храме, а на полях одной из последних рукописей романа сохранилась маргиналия писателя «Господи, помоги кончить роман», станет очевидной несостоятельность гипотезы о булгаковском сатанизме.

Намного полнее и глубже можно понять роман, если яснее представить его контекст.

В начале лекции иеромонах не случайно вспомнил об эпиграфе и о том, к каким текстам он нас отсылает. Лектор подробно рассказывает о книге Иова, и его слова несколько выходят за рамки лекции. Он пересказывает содержание книги и естественным образом начинает рассказывать о Боге. История Иова (особенно в том моменте, когда Господь показывает ему, что Иов не понимает, как устроено мироздание) позволяет начать разговор о том, что люди неверно представляют Бога: они мыслят его подобным человеку и пытаются объяснить его поступки человеческой логикой. Но Бога нельзя воспринимтаь таким образом. Он - Бог, а не то, что о Нем мыслит человек, Личность, а не просто источник благ и чудес. Если быть верным Богу - то, как Иов, принимать от Него все и всегда - и хорошее, и то, что нам видится плохим. И если любить Его - то не за то, что Он - источник чудес, а просто Его Самого, как любил Иов.

Возвращаясь к эпиграфу, лектор рассказывает немного об истории Фауста и замечает важный момент: сатана вторгается в его жизнь в тот момент, когда Фауст решает переиначить Писание, перекроить весть о Боге на свой манер. Кто знает, может быть, пройдет время и в какой-то момент слова отца Димитрия вспомнятся его журфаковским слушателям и они не сделают неверного выбора?

То же, что и с Фаустом, происходит с Мастером: он решает по-своему рассказать историю Иисуса Христа. Далее разворачивается история с участием Воланда.

Продолжая речь об эпиграфе, отец Димитрий говорит о том, как легко осуществляется подмена понятий, в частности - подмена реального Бога вымышленным и выгодным его противникам образом. «Часть силы той, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Если диавол задумывает и хочет творить нечто плохое, то каким же образом его дела оборачиваются добром? Только в том случае, если есть высшая Сила, которая и злое может обратить в доброе.

Говоря о примерах ложных выводов и о том, как можно ввести человека в заблуждение, иеромонах говорит о вербовке, когда 99% сказанного - правда и 1% - ложь, которая всю эту правду переиначивает на свой лад.

Сатанисты нередко объясняют человеку, что христиане говорят, что будет Страшный суд (это правда). И Бог будет судить людей (тоже верно). И если человек грешник, то он попадет в ад (тоже верно). Всякий человек грешен, следовательно, он попадет в ад (логично). Так не лучше ли прожить эту жизнь, не отказывая себе в удовольствиях, и уже сейчас наладить выгодные отношения с хозяином ада? Это убийственная логика, потому что в ней упускается самое главное: Бог всем хочет спасения. И если мы посмотрим на икону Страшного Суда, то на весах маленькое благодеяние всегда. вопреки ньютоновским законам, перевешивает множество грехов. И если человек хочет быть с Богом, Господь всегда готов протянуть ему руку. И в аду он окажется только если сам, по своему выбору, не захочет быть с Богом.

Пример подмены смыслов из романа - слова Воланда «Имейте в виду, что Иисус существовал».

Что тут не так? - спрашивает отец Димитрий.

Время глагола.

Да. Потому что в реальности христианской традиции Христос не канул в прошлое, но, согласно Символу веры, пребывает одесную Бога Отца.

Отец Димитрий вспоминает историю из «Братьев Карамазовых» о злой бабе, которую ангел пытался вытащить из болота за одну-единственную поданную ею луковку. И рассказывает о другой подобного рода истории из сборника «Пролог».

Одна из особенностей композиции романа «Мастер и Маргарита» - роман в романе. Встречаясь с Берлиозом и Бездомным на Патриарших прудах, Воланд пересказывает им роман Мастера. Это повод для важного замечания: бесы и ангелы лишены творческого дара. Им обладает только человек. Воланд не может сам выдумать историю, но пользуется тем, что выдумал Мастер.

При этом сам Воланд не верит истории Мастера, он воспринимает реалии Нового Завета так, как они описаны в подлинных Евангелиях. В романе Мастера Иешуа представлен как бродячий проповедник, философ, но не как Сын Божий, ставший и Сыном Девы Марии. Иными словами, это не евангельский Христос, единосущный Отцу, обладающий всей полнотой Божественной природы. Все, что совершает Иешуа Мастера остается на уровне обычных человеческих деяний, пусть и выходящих за рамки привычного поведения.

Но для самого Воланда Христос - это не Га-Ноцри, не моралист, напроитв, это Сын Божий, и то, что Он совершил, Его смерь на Кресте и воскресение реальны. В доказательство лектор приводит ряд примеров из романа, когда нечистая сила выходит из себя и начинает нервничсать: когда несущая сельдерей старушка подносит руку ко лбу, чтобы перекреститься, Азазелло срывается на крик; когда некая дама в театре просит пощадить конферансье «ради Бога», Воланд исчезает. Вполне возможно, замечает лектор, что для людей эти жесты или слова не имели глубокого смысла, но для нечистой силы весь их смысл был очевиден.

Лектор расксазал историю из жизни древних монахов о том, как кпослушник стал жаловаться старцу. Что читает Псалтирь, но совершенно не понимает ее смысла.

Ты читай, бесы все понимают, - ответил старец.

Так и здесь вроде бы невзначай произнесенное имя Божие заставляет удалиться самого Воланда.

Еще один пример - просьба Маргариты после бала о том, чтобы Фриде не подавали платок. Воланд просит заткнуть все щели тряпками, потому что в комнату проникло милосердие. Маргаритой движет не милосердие: она королева и не может нарушить данное ею слово. Но, пока Воланд этого не понял, ему не по себе даже от того, что на человеческом уровне Маргаритой движет одно из чувств, о которых говорил и которым учил Христос.

Еще одна тема лекции - литературный контекст романа в истории русской литературы. Лев Николаевич Толстой призывал читать Евангелие с красно-синим карандашом: вычеркивать все непонятное, подчеркивать все, что понравилось, и затем читать только подчеркнутое. В ходе такой редукции «пропалывались» все места, в которых говорится о Божественности Христа, и оставался лишь образ проповедника, учащего о милосердии и высокой нравственности. С такой трактовкой Христа спорил Достоевский, изобразив персонажа, подобного толстовскому Христу - князя Мышкина, которого - как и Толстого - зовут Лев Николаевич. Тот же образ - в романе Мастера. Это продолжение литературной полемики с Толстым и с таким вот неверным, усеченным пониманием Христа, да и самого человека.

Не случайно в начале романа Булгакова - разговор о доказательствах бытия Бога. Шестое доказательство, которое привел Кант, и о котором говорит Воланд, как рассказал отец Димитрий, состоит в том, что человек - существо, которое живет не по законам этого мира. Он не может объяснить свои поступки какими-то природными закономерностями, например, оправдать предательство биохимическими реакциями в своем организме. Нельзя объяснить законами этого мира и то, откуда берется любовь. Любовь - это очень личное чувство, оно возникает между двумя личностями. В космосе нет ни планет любви, ни галактики свободы, а откуда тогда эти дары в нас, когда в окружающем нас мире их нет? Как космос может дать нам то, чему сам непричастен? Стало быть, это дары не вселенной, а любящей и свободной абсолютной Личности, которая находится за пределами этого мира. Иными словами, - это дары Творца.

Завершая лекцию, отец Димитрий рассказывает байку о священники Виталии Боровом. По долгу службы он оказался на приеме у папы Римского и должен был задать один вопрос.

Святой отец, ведь будет же Страшный суд, и Господь Вас спросит, а действительно ли Вы верили в Вашу папскую непогрешимость? Что Вы ему ответите?

Папа дипломат.

Ну что я скажу? Господи, была такая традиция, и я просто сохранил то, что было еще до меня, потому что никто не ставил вопроса о том, чтобы как-то это менять.

Тогда ему отец Виталий «ставит мат» в один ход:

А Вы знаете, что Вам Господь-то скажет? Я посылал к тебе отца Виталия, что ж ты не послушал?

В заключение лектор говорит студентам о том, что когда в их жизни наступит момент истины и совесть станет их мучить или после смерти они окажутся лицом к лицу с Богом и станут оправдывать свое поведение тем, что им никто не говорил, как надо, они могут услышать в ответ: ну ведь посылал же Я вам этого занудного очкарика в рясе, что ж вы его не послушали?

После лекции - вопросы. Спрашивают о том, как отец Димитрий видит Настасью Филипповну» из «Идиота», о том, почему он считает, что действие роман «Мастер и Маргарита» развивается в течение страстной седмицы (лектор отсылает спросившего к книге протодиакона Андрея Кураева), наконец, о том, как он сам с журфака пришел в Церковь («На самом деле, это Церковь привела меня на журфак», - отвечает отец Димитрий и кратко рассказывает о себе).

Еще несколько студентов тянут руки, чтобы задать вопрос. Но время пары (и даже перерыва после пары) уже кончилось и пора освобождать аудиторию. Несколько человек с вопросами ждут священника в коридоре.

Итак, что же было сегодня на журфаке?

С одной стороны - очень хорошая, глубокая лекция о романе Булгакова «Мастер и Маргарита». С другой же - разговор о том, что этот роман может стать ключом к двери, за которой нас ожидает неведомый нам Бог. После лекции захотелось открыть и перечитать Евангелие, чтобы кое-что понять о себе. Захотелось обратиться ко многим перечисленным отцом Димитрием текстам, чтобы составить о них собственное представление, чтобы просто самой их прочитать. И еще - подойти и поговорить с этим удивительным человеком. Не о литературе - а просто о жизни, чтобы что-то понять для себя и просто подольше пообщаться с этим человеком.

После лекции иеромонах Димитрий (Першин) поделился с «ТД» деталями подготовки лекции и своими впечатлениями:

Еще когда я здесь учился, то есть несколько лет назад. С тех пор я читал лекции в разных российских вузах, в том числе и светских, но в связи с назначением меня Председателем миссионерской комиссии, и тем что мы с о. Максимом обсуждали поминовение Михаила Афанасьевича Булгакова в храме святой Татианы, возникла мысль провести встречу в татианинском храме. Но потом мы с ним обсудили это и решили, что будет лучше провести встречу на журфаке. Вот так по совету отца Максима я пришел с этой идеей на факультет. Тут встретился с президентом факультета - Ясеном Николаевичем Засурским, который возглавлял факультет еще в годы моей учебы, деканом - Еленой Леонидовной Вартановой, заместителем декана по научной работе Анастасией Вячеславовной Грушей, с который мы вместе учились, и понял, что я здесь - родной, подобно младшему сыну из известной притчи, который вернулся домой и не был отвергнут, и мы решили попробовать провести лекцию, посвященную одному из самых загадочных романов в русской литературе XX века с тем, чтобы, если получится, продолжить здесь такие встречи в виде открытых лекций или, например, спецкурса.

Я очень люблю журфак, и читать лекцию о Булгакове на этом факультете было для меня большой радостью. Но меня все время поджимал внутренний таймер, потому что надо было уложиться в одну пару - час двадцать, а тема бесконечная и исчерпать её невозможно.

Вот уже несколько лет, как роман Булгакова включен в школьную программу. Его проходят в 11 классе где-то в марте-апреле, то есть, в канун Пасхи, и уделяют ему 4 часа. Правда, роман можно и выпустить из программы, причислив его к тем 20% произведений, которые учитель отбирает по своему усмотрению. Некоторые педагоги так и поступают, ссылаясь на то, что роман окарикатуривает Евангелие, а стало быть, небезвреден для детей. Но умолчать не значит защитить. Если не начать говорить об этом романе всерьез, о нем будут говорить шутя. Телеэкран донесет до наших детей бульварное прочтение этой книги. Таким образом, «Мастер и Маргарита» станет школой пошлости и оккультизма… Итак, попытаемся несколько иначе, нежели масс-медиа, взглянуть на этот текст. Быть может, это позволит нам пройти между Харибдой пошлости и Сциллой отрицания к тем культурным и религиозным горизонтам романа, которые все же озарены светом Христова

Парадокс „лжеца“

В логике известен „парадокс лжеца“: два человека указывают друг на друга, один говорит: „Он говорит правду“, другой: „Он лжет“. Свидетельство каждого из них опровергает само себя (если первый сказал правду, то правдой является то, что сказал про него второй, а второй сказал про него, что он лжет и т. д.). Со стороны невозможно решить, где правда и кто лжет.

Этот парадокс известен и Библии. Но в надчеловеческой, духовной реальности библейского текста парадоксальная логика „правдивой лжи“ имеет практические следствия. Дело в том, что правду иногда говорят бесы… Так, духи нечистые, когда видели Его, падали пред Ним и кричали: Ты Сын Божий (Мк 3:11). Но поэтому Христос и запрещал им исповедывать Его Сыном Божиим (Мк 3, 12) и изгонял. По слову Паскаля: „И[исус] Х[ристос] не хотел свидетельства ни от бесов, ни от тех, кто не имел призвания, но от Бога и от Иоанна Крестителя“

Истина в устах лжеца неразличима ото лжи. Более того, ложь может в нее маскироваться, как это было со словами Писания, которыми диавол искушал Спасителя в пустыне. Как отмечал преподобный Иоанн Дамаскин, демоны „знают Писания“ и могут иногда „говорить истину“, но поэтому-то им и „не должно верить“ . Отсюда ясно, почему Библия запрещает любые контакты с миром падших духов, в том числе и любые вопрошания, и доверчивость к информации „оттуда“.

В стихотворной форме эту же мысль выразил архиепископ Иоанн (Шаховской):

„Явление культуры“ как объект апологетики

Христианского осмысления ожидает от нас не бесовское, но лишь человеческое слово. И особого внимания к себе требует то, что вросло в плоть культуры, то, что вобрало в себя чаяния людей и либо отторгает их от Бога, либо подводит к Нему.

Конечно, и философия, и произведения искусства могут стать соблазном для мысли и сердца. Но они могут стать и школой, научающей различению духов, и мостиком, ведущим к Святыне, и вестью об ином порядке бытия. Надо лишь, чтобы „явление культуры“ получило верное истолкование.

И это тем более важно, если речь в нем идет о Христе.

«Евангелие» для воинствующей интеллигенции

Пожалуй, в ХХ веке в России наиболее талантливой попыткой смоделировать „свидетельство лжеца“ был роман «Мастер и Маргарита». Здесь образ „исторического Иисуса“ — то, что про Него рассказывает темная сила (Воланд) или ее адепты (Берлиоз, Мастер, Иван Бездомный).

Однако евангельские события столь активно переиначиваются и искривляются в их устах, что возникает вопрос: а как же само Евангелие соотносится с текстом романа? И нельзя ли, напротив, осмыслить мир романа, исходя из реальности Евангелия?

Цель подобного размышления не в том, чтобы приписать роману некоторое содержание, вложенное в него Булгаковым, и затем объяснить, „что же он хотел сказать на самом деле“: речь здесь идет не о воплощении авторского замысла, — это область литературоведческого анализа, — но о тех интерпретациях, в которых это произведение живет в современной культуре.

Любая книга не тождественна рукописи. Выйдя в свет, она, подобно сказочному колобку, покидает своих создателей. У нее появляется своя судьба, куда входит и личность автора, и контекст эпохи, и ее отношение к фундаментальным законам бытия (вспомним парадокс лжеца), и ее связь с религиозными символами, отображающими историю спасения мира.

Именно понимание того, что произведение всегда существует в его интерпретации, позволяет нам предлагать свое видение его символов и событийной канвы. Итак, текст романа, являясь знаковым для XX века, сам в свою очередь встраивается в поле напряжения, образуемое культурообразующей парадигмой христианства, и может быть осмыслен, исходя из нее.

Впрочем, Булгаков не мог совсем не учитывать „обратного“ прочтения своих книг. Для современников писателя подобное восприятие его творчества не составило бы затруднений. Но оказалось, что роман был адресован аудитории, еще помнившей канву библейского повествования, а прочитан через три десятилетия после этого людьми, для которых весть Нового Завета столь же экзотична, как и смысл последнего прошения молитвы Отче наш.

Кроме того, все же оба деда писателя были священниками, а его отец, Афанасий Иванович Булгаков, — доцентом Киевской Духовной Академии, оставившим ряд монографий по сравнительному богословию. И еще от отца Михаил Афанасьевич мог почерпнуть знание и критику таких реконструкций Евангелия, как работы Ренана, Штрауса и других протестантских теологов, чьи представления об Иисусе из Назарета органично вошли в „евангелие от Воланда“.

Но задумывался роман отнюдь не как сборник богохульств. „Помоги, Господи, кончить роман“, — так был надписан Булгаковым один из черновых набросков к главам романа в 1931 году .

По замыслу автора, он должен был стать „седьмым доказательством“ бытия духовного мира. Седьмым доказательством была названа одна из глав романа в черновиках 1937 года. Похабству и пошлости богоборческой пропаганды 1930-х гг. Михаил Булгаков дерзнул противопоставить „откровение зла“, чтобы хотя бы таким образом назвать все своими именами.

Это седьмое доказательство не вполне обычное.

Иммануил Кант (автор „шестого доказательства“) бытие Бога выводил из человеческой свободы и нравственного закона, которые не могут быть обнаружены в окружающем материальном мире, а значит, дарованы человеку абсолютно благой и свободной Личностью, то есть Богом. Как раз за эту мысль Бездомному так захотелось упечь Канта „года на три в Соловки“, причем этот порыв вызвал у Воланда бурный восторг…

И именно с этого горячего желания разобраться с „шестым доказательством“ и начинается доказательство „седьмое“. Все дальнейшие перипетии романа лишь проясняют, как из странной солидарности с „товарищами“ вылупляются догадливость, прозорливость и злая мощь незнакомца.

Но только ли реальности и мыслимости сатаны посвящен роман? Конечно, врага рода человеческого можно помыслить так. Можно показать, что мир лежит во зле, что человек в нем бесконечно продуцирует зло. И здесь роман вполне убедителен. Д. С. Лихачев как-то заметил, что после «Мастера и Маргариты» по крайней мере, в бытии дьявола сомневаться нельзя. И уже это — заслуга Булгакова. Во всяком случае, у темных сил одной уловкой будет меньше. С точки зрения Клайва Льюиса, свою конечную задачу бесы могут формулировать так: „Если нам когда-либо удастся создать изделие высшего качества — мага-материалиста, не только использующего, но и почитающего то, что он туманно и расплывчато именует «силами», отрицая при этом невидимый мир, мы будем близки к победному концу“ (Письма Баламута, 7). После булгаковского романа туман вокруг этих «сил» несколько рассеивается…

Но Булгаков не только исходит из очевидности зла в мире. Он делает и следующий шаг. Он показывает, как сами евангельские события препарируются сатаной и насколько не в соответствии со своей версией Нового Завета ведет себя „Воланд“, когда действие Христовой победы все же прорывает блокаду Москвы, оккупированной Воландом и его свитой.

Похоже, что этот странный апокриф построен Булгаковым так, чтобы спровоцировать читателя на обращение к каноническому тексту Писания. Другой вопрос, насколько удачным оказался его эксперимент…

Коллизия атеизмов

В обыденном сознании «Мастер и Маргарита» — это роман о творческой личности Мастера, которого сгубила среда. О высокой любви ведьмы Маргариты. О Понтии Пилате и Иуде. Наконец, об Иисусе из Назарета…

Кроме того, булгаковеды усматривают в романе своеобразный диалог со Сталиным, причем, по их мнению, под Мастером писатель понимал себя, а Иосифу Виссарионовичу отводил роль Пилата. Такое предположение выдвинул Виктор Лосев .

Наконец, в восприятии шестидесятнической интеллигенции — это просто текст, распахнувший горизонты „духовного мира“. Так, Мераб Мамардашвили вспоминал о „духовной раскованности“, о шокирующей свободе слова, которые принесла его публикация в СССР.

Сам Булгаков полагал, впрочем, что это „роман о дьяволе“ (так текст назван в обращении к «Правительству СССР» (28.03.1930). Действительно, смысловая доминанта романа — это тема „смерти второй“ (Откр 21:8) — смерти для Вечности. Неслучайно не Христос, но „Воланд“, Понтий Пилат, Берлиоз и Мастер стоят в центре булгаковского повествования. Это роман про богоубийц, причем про самых образованных, интеллигентных и даже „мягкосердечных“ из них. Пожалуй, несколько особняком здесь стоит лишь фигура Ивана Бездомного, выламывающегося из порядков воландовской Москвы.

Роман подчеркнуто многомерен. Но как отмечал еще Владимир Ильин, „многопланность романа есть именно плюрализм планов (духовных планов), но не сюжетов “ . Весь этот слоеный пирог реальности, сознания, подсознания, метафизики и житейского быта пронизан одним действом. Мир романа как бы просеивается сквозь сито зла и почти целиком проваливается в меркнущее безбытие. А в качестве движущих сил этой последней встряски представлены различные виды безбожия.

Неслучайно завязка романа перекликается с «Фаустом» Гете. Трагедию Фауста „запускает“ переписывание четвертого Евангелия: Фауст меняет „вначале было Слово“ на „вначале было дело“ — и сразу же пудель раздувается в призрачного Мефистофеля. Точно также и роман Булгакова начинается с беседы атеистов о Христе, к которой тут же присоединяется „Воланд“.

Кто же такие булгаковские атеисты? Это ядро той силы, что расхристовляла Русь. Берлиоз — глава столичных литераторов и редактор „художественного журнала“ (в ранних редакциях — «Богоборца»). Бездомный — антирелигиозный поэт. Они беседуют о том, как доходчивее разуверить читателей во Христе.

Перед нами с самого начала повествования — вхождение в ту глумливую толпу у Голгофы, где соседствуют злобная ухмылка и яростное богоотрицание. Ненавистью охвачен Бездомный. А брезглив и безразличен Берлиоз. Здесь богоборческая „холодность“ сопоставлена с безбожным „теплохладием“ (Откр 3: 15). Между этими двумя полюсами распределен и весь столичный бомонд.

Но для Бездомного атеизм — суррогат веры. В своей поэме он столь злобно „очерчивает Иисуса“, что Он получается у него „совершенно живой“. А в одной из ранних редакций романа Воланд даже подбивает Ивана растоптать образ Христа, нарисованный на песке. И Иван доказывает, что ему „не слабо“…

А для Берлиоза атеизм — среда обитания. Ради того, чтобы не встречаться со Христом, пусть даже столь отрицательным, как Он изображен у Бездомного, Берлиоз растворяет действительность Его жизни в кислоте языческих мифологий.

Различие между этими двумя атеизмами Иосиф Бродский пояснял так:

И вот для того, чтобы лишить Берлиоза его душевного комфорта (но отнюдь не привести ко спасению) и одновременно направить религиозную тягу Бездомного в „нужное“ русло, перед ними возникает „Воланд“. Он предлагает свою версию безбожия, гораздо более тонкую и опасную, чем предыдущие. Свое изложение он подкрепляет сомнительным авторитетом „очевидца“.

Какой же фокус проделывает с двумя атеистами отец лжи?

Диавол не отрицает того, что Иисус „существовал“, и вроде бы даже не очерняет его нравственный облик. Он всего-навсего вырезает из Евангелия некоторые куски и вставляет новые (см. ниже), так что при внешней схожести событийной канвы оно утрачивает самое главное: веру в то, что, воплотившись, „Слово, полное благодати и истины, обитало с нами“ (ср. Ин 1, 14). По сути дела „Воланд“ подвергает Писание той же процедуре, что и Лев Толстой, оставлявший в Евангелии лишь то, что „переваривал“ его рассудок.

„Иешуа“ Воланда не разрушает ада и не спасает человека. Вера в такого „Галилеянина“ бессмысленна, ведь Евангелие является благовестием, только если Он — Бог. Поэтому главная задача Воланда, пользуясь выражением умученного большевиками святителя Илариона (Троицкого), — „подделка Христа Богочеловека человеком Иисусом из Назарета“ . Ведь подлинный богоотступник — не тот, кто не знает о Христе, но тот, кто знает и — индифферентен к Нему.

Характерна обмолвка Воланда в беседе с Берлиозом, которого он убеждает в том, что Иисус существовал. Истина же в том, что Он существует. Христиане исповедуют Христа воскресшаго, восшедшаго на небеса и — здесь причастие стоит в настоящем времени — седяща одесную Отца (Никеоцареградский Символ веры).

И здесь показательны не только прибавления, но и лакуны. Все изменения Воланда вычеркивают из Евангелия Богосыновство Христа. Именно поэтому в псевдоевангелии отца лжи ставится под сомнение Благовещение. Оккультную окраску получают Его чудеса, совершенно перетолкована Его проповедь (из вести о спасении от смерти она превращается в банальный пацифизм). Умалчивается Преображение, и что особенно характерно — ни слова не говорится о Воскресении.

Воланд превращает Спасителя в „Учителя“. И используя надежду людей на помощь свыше, пытается подменить собою Бога.

И надо сказать, ему это удается. Под его влияние подпадает пытающийся вначале бороться с нечистой силой Иванушка Бездомный. К нему прибегает Маргарита и приводит за собой Мастера. И Мастер постепенно сам доверяется злому духу. Не во Христа, но в бытие и „всемогущество“ сатаны должны уверовать люди, по замыслу Воланда.

Для человека дореволюционной культуры эти пропуски и добавки были говорящими . Но, похоже, Булгаков переоценил своих читателей. После советской школы диссонансом для нас звучит не легенда Воланда, но само Евангелие, которое мы упорно пытаемся втиснуть в прокрустово ложе сатаны.

Однако в романе есть некоторые эпизоды, разрушающие диавольский миф.

Весть Воскресения

В одном из своих фантастических романов Клайв Льюис описывает мир, в котором не было грехопадения. Туда с Земли попадают диавол и христианин. И вот, когда христианин убеждает тамошнюю Еву не доверяться искусителю, он спрашивает сатану, помнит ли тот Воскресение? В ответ нечистый дух издает дикий вой. Еще более нетривиальна реакция Евы: она не замечает ни вопроса, ни „ответа“ на него…

В романе Булгакова тоже есть подобный ключ, который к тому же замыкает вечную судьбу Мастера и Маргариты. Это момент, когда, умертвив любовников, бесовская кавалькада покидает квартиру Мастера. Вырвавшись из помещения на улицу, нечистые духи вдруг впадают в истерику. Обычно внешне столь невозмутимые и всевластные, они вдруг теряют всякое равновесие и начинают угрожать.

Что же так переполошило Воланда и его подручных? Ведь до этого они буквально упивались идиотизмом ситуации, когда бравые нквдэшники пытались из маузеров подстрелить Бегемота . И вдруг кто-то применил более страшное оружие…

Это была старуха-кухарка. При виде кавалькады, уносящей в вечность души Мастера и Маргариты, кухарка решила перекреститься. Но едва она, „простонав, хотела поднять руку для крестного знамения“, как „Азазелло громко закричал с седла: «Отрежу руку!»“. Злой дух всполошился и — старушка некстати испугалась. В результате знамение Креста так и не коснулось душ Мастера и Маргариты в час их посмертия.

Страх кухарки понятен. Но непонятно поведение всевластного „Азазелло“. Если крест так страшен для духовной тьмы, то уж, конечно, не потому, что на нем был распят проповедник ненасилия. Значит, Христос действительно — Сын Божий, ставший и Сыном Марии, Распятый и тридневно Воскресший. И здесь имеет смысл пояснить, почему Церковь величает Спасителя „Всехитрецом“ (Ирмос 9 песни канона Пятидесятницы).

Странное таинство вочеловечения Бога настолько не вмещается ни в какие рамки здравого смысла, что древним христианам приходилось использовать самые смелые образы и выражения для того, чтобы передать его суть. Один из этих образов — „обман обманщика“, при котором „отец лжи“ сам попадается на крючок Божественного смирения.

Так, в своего рода подмене видел суть Боговоплощения святитель Кирилл Иерусалимский: „Надлежало пострадать за нас Господу, но не осмелился бы приступить диавол, если бы знал сие. «Если бы познали (власти века сего), то не распяли бы Господа славы» (1 Кор. 2:8). Итак, тело соделалось отравою смерти, дабы дракон, когда надеялся пожирать, изблевал и тех, которых пожрал“ .

От диавола была скрыта тайна Рождества. Иисуса он считал всего лишь очередным праведником-неудачником, который рано или поздно попал бы в его сети — ад, куда доселе сходили все люди, и откуда выхода не было никому. Но оказалось, что Господь приуготовил для смерти „рвотное“, а для нас, по выражению священномученика Игнатия Богоносца, — „врачевство бессмертия“ (Послание к ефесянам, 20). По слову святителя Григория Богослова, „мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить“ (Слово на святую Пасху).

Христос умирает и ад „при виде Его ужасается: затворы его сокрушаются, ломаются врата, гробы отверзаются и мертвые восстают радуясь“ . Так празднует Церковь смерть Бога, воспринявшего душу и плоть, чтобы во всей полноте, даже до смерти Крестной, стать Человеком.

„Царствует ад, но не вечнует над родом человеческим: Ты бо положся во гробе Державне… избавление неложное быв Спасе, мертвым первенец“. Эта строка из канона «Волною морскою» (утреня Великой Субботы) поражает слух: „Христос умер, значит, смерть обречена“.

Ад разверз свою пасть, чтобы поглотить умершего на Кресте, но не смог ее сомкнуть. Неразрывно с человеческой душой Иисуса туда сошло предвечное Слово. Вторая Ипостась Святой Троицы, вочеловечившись, исцелила расколотое грехопадением человеческое естество. И ад, не в силах разорвать Богочеловечество во Христе, не в силах и перенести славу Божества, отныне не властен удерживать свою добычу.

Именно «Сошествием во ад» именуется пасхальная икона Христова Воскресения. На ней Христос, стремительно, так, что даже развеваются воскрилия одежд, сходит в твердыню смерти и изводит из ада томившихся в нем людей. Первыми, с правой и левой стороны, припадают ко Христу Адам и Ева. Внизу, в оковах, — поверженный дьявол.

Отныне даже кухарка может начертанием креста связать духа тьмы. И поэтому все, что остается лукавому духу, это в ужасе шипеть на христиан. Кстати, здесь еще одна причина, по которой не стоит его слушать…

Именно эти смыслы свернуты в данном эпизоде со знамением Креста. Но это лишь наиболее яркое звено из целой цепи намеков, рассеянных по пространству романа.

Очаги сопротивления

Порыв кухарки — не единственный случай в романе, когда реальность тварного бытия не прогнулась под „копытом инженера“ (название черновиков 1928 – 1929 гг.). Перечислим еще лишь некоторые ситуации, когда тьма была принуждена отступить:

1. Милосердие Маргариты (она обнадежила и простила детоубийцу Фриду).

2. Человеческое участие женщин в Варьете, заступившихся за обезглавленного конферансье: „ради Бога, не мучьте его“.

3. Крестное знамение буфетчика, согнавшее бесовский „берет“.

Оказывается, воландовская версия Евангелия „работает“ только в тех случаях, когда люди приняли ее в свои сердца. Если же сочетания злой воли „человекоубийцы от начала“ и сердечного стремления человека не произошло, то действуют совсем другие законы. Тогда оказывается, что даже ручеек любви способен размыть ледяную глыбу „воландовской“ Москвы. Даже машинальное „обмахивание“ себя крестом способно оградить от сатанинских фокусов.

Москва мертвых душ

В черновиках есть интересное продолжение эпизода с буфетчиком. В ранней версии он оказывается еще более „грамотным“ персонажем. Столкнувшись с нечистой силой, он сразу же бежит в церковь. Но неожиданно вместо благодатной защиты он встречает там обновленческого священника-ренегата, превратившего храм в комиссионный магазин. И у буфетчика опускаются руки — золотые червонцы не уберегают от зла.

Таким образом, в стране атеизма инерция человеческого тепла, милосердия и бытовой церковности не может отворить человеку двери того дома, где, по слову Александра Галича, „с куполом синим не властно соперничать небо“. Ибо его нет.

Церковь попрана. Мир действия романа — это мир, в котором взорван храм Христа Спасителя, паривший над городом во многих ранних работах Булгакова. А свято место пусто не бывает. И вот вместо литургии в Москве совершается черная месса на балу у сатаны. В этом видит средоточие смысла романа Н. К. Гаврюшин, что дает ему повод обвинить Михаила Булгакова в откровенном сатанизме .

Но самое печальное то, что это кроваво-призрачное действо — лишь отблеск того мира, в котором живет интеллигенция красной Москвы. В „истории болезней“, записанной Булгаковым, духовное омертвение российской элиты таково, что она просто не замечает характерный фон происходящих событий.

В романе своеобразной музыкальной приметой „мертвых душ“ служит фокстрот «Аллилуйа», созданный американцем Винсентом Юмансом как кощунственная пародия на богослужение. Он пронизывает все пространство романа. Он звучит в ресторане, где собирается писательский бомонд, под его музыку бесовская сила является в кабинете профессора — специалиста по раковым болезням, его наяривает оркестр на балу у сатаны. И оказывается, что вся эта театральная, писательская и журналистская толпа новых „партейных“ русских, променявших свой талант на возможность быть при власти и пьянствующих ныне в ресторане «у Грибоеда», — едина с толпой у «Лысой горы», с толпой, орущей: „распни Его“.

Богохульство, глумление и богоубийство проходят через все века как единое целое. И как каждое церковное таинство есть участие в том Событии, что произошло „во время оно“ и с тех пор распространяется сквозь все времена, так есть и всевременное движение от Христа вспять ко греху.

Так, для православных христиан таинство Крещения есть вхождение в ту иораданскую воду, которую освящает Своим Крещением Христос. А таинство Евхаристии вводит нас в ту Сионскую горницу, где Спаситель священнодействует святые тайны Своей Плоти и Крови и приобщает им нас.

Но точно также можно говорить и о „черной соборности“ (по выражению прот. Сергия Булгакова) и черной мистерии богоотречения, которая тоже проходит через века и в конце заполонит собой все религиозное пространство истории. В таком контексте роман приобретает несколько иное звучание.

Конечно, гораздо комфортнее видеть в романе водевиль, сатиру на власть и борьбу писателя за свое право на „творческую свободу самовыражения“. Но схваченные Булгаковым типы мертвых душ — все же не детектив, но диагноз. А диагноз остается в силе, даже если болезнь приняла затяжной характер. У меня, по крайней мере, возникает иногда ощущение, что выдуманный мир «Мастера и Маргариты» плавно перетек в реалии наших дней. И хамские выходки НТВ и «Московского комсомольца» — лишь гребень той лавины, что захлестнула страну. Сам же обвал куда серьезнее.

Булгаков не зря считал себя учеником Гоголя. Кривое зеркало, созданное им, не только уродует святыни — оно в истинном свете отображает души зрителей. Может быть, именно поэтому, заглянув в него, люди начинают хохотать. И не слышат тихую скорбь Николая Васильевича, еще из XIX века обращающегося к нам: „Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!“

„Мастер“

Последний момент, на котором хотелось бы остановиться, — это проблема творчества.

Можно по-разному интерпретировать восклицание Мастера: „О, как я все угадал!“, — в котором он выразил радость по поводу того, что его версия евангельских событий полностью подтвердилась авторитетным рассказом „очевидца“. Также по-разному можно понимать степень участия Воланда в появлении романа Мастера. Вероятно, речь здесь может идти о своеобразной черной синергии художника и бесовской силы. Однако ясно, что, хотя и не без наития злого духа Мастер создавал книгу, которую Воланд, Мастер и Булгаков предлагают как описание того, что „было на самом деле“, но, с другой стороны, без творческого усилия Мастера это псевдоевангелие не вошло бы в жизнь Берлиоза, Иванушки и Маргариты, и Воланд здесь выступает уже, скорее, в роли технического персонала, „служебного духа“, распространяющего рукопись Мастера в мире людей.

Во-вторых, обратим внимание на то, что через поздние произведения Булгакова сквозной нитью проходит проблема творца, не совладавшего со своим творением. Вспомним «Роковые яйца», «Собачье сердце», в которых „срабатывает“ эффект обратной связи, впервые с такой силой представленный в гоголевском «Портрете». Автор привносит в свою работу долю некой нечистоты — и вдруг создатель и создание меняются местами. Творение выходит из-под власти творца и начинает активно вторгаться в его жизнь.

Однако, если в «Роковых яйцах» и «Собачьем сердце» „продукт“ начинает определять земную судьбу создателя, то в «Портрете» и «Мастере и Маргарите» эта проблема выходит на более высокий уровень.

Подобно живописцу в «Портрете», Мастер создает на бумаге мир. И вдруг оказывается, что рукописи не горят. И тогда выдуманный мир начинает как бы сгущаться и пропитывать своими смыслами само существование Мастера. В своем романе про Понтия Пилата Мастер аннулировал Богосыновство Христа и тотчас мир, в котором не случилось спасения, аннигилировал его самого. Трудясь во времени, Мастер навечно сковал себя страницами своего романа. Более того, он обрек на такую Вечность и Маргариту.

В третьих, — и это самое печальное в этой истории, — подобно тому, как раннее творчество Гоголя легло крестом на его совесть, так и творчество Булгакова не могло не опалить его душу. И собственно духовная эволюция автора «Мастера и Маргариты» только подтверждает эту гипотезу. Как мы уже писали выше, Булгаков был знаком с Православием с детства и не понаслышке. Он рос в благочестивой семье. Более того, священник, венчавший первый брак Михаила Афанасиевича, был не кто иной, как замечательный протоиерей (впоследствии новомученик) отец Александр Глаголев — батюшка большой духовной зоркости и глубоких богословских знаний (он, в частности, выступал экспертом по делу Бейлиса; благодаря именно его заключению Бейлис был оправдан). Но необходимость постоянно доказывать советской власти, что белогвардейщина окончательно вытравлена из его отныне обновленной души, побуждала Булгакова добивать в своих газетных статьях „тихоновскую церковь“ и посмеиваться над бедствиями церковного народа. Наиболее яркие примеры этого: очерк Киев-город (Накануне, 6 июля 1923), где Булгаков издевается над „старой“ церковью тихоновцев (напомним, что к 6 июля прошло всего 10 дней, как патриарх Тихон был освобожден из-под годичного домашнего ареста и к этому времени уже были расстреляны многие архиереи и священники) и фельетон Глав-полит-богослужение (Гудок. 24 июля 1924), в котором Булгаков натравливает власть на приходскую церковь, „мешающую“ проведению политграмоты в близлежащей школе.

За время создания «Мастера и Маргариты» духовные ориентиры писателя сместились от монотеизма к дуализму — равномощности доброго и злого начал бытия. Романтизация Зла привела Булгакова к десакрализации Добра. Трагедией обернулась сама попытка посмотреть на Христа внешними — холодными, бесовскими — глазами.

Возвращаясь к парадоксу „правдивой лжи“, попытаемся ответить на вопрос, почему же недопустимы никакие, пусть даже мысленные, эксперименты с истиной? Ответ в том, что истина не есть „что“, как полагал Пилат, но „Кто“. Господь и Бог наш Иисус Христос свидетельствует о Себе: Аз есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин 14, 6).

Поэтому, как поясняет Владимир Эрн, старший современник Михаила Булгакова: „Истина не есть какое-то соответствие чего-то с чем-то… Истина онтологична. Познание истины мыслимо только как осознание своего бытия в Истине. Всякое усвоение истины не теоретично, а практично, не интеллектуалистично, а волюнтаристично. Степень познания соответствует степени напряженности воли, усваивающей Истину. И на вершинах познания находятся не ученые и философы, а святые“. И напротив, любое искажение истины о Христе делает невозможным соединение с Ним. Вымышленному образу можно симпатизировать, но ему нельзя причаститься — в нем нет спасения.

10 Гаврюшин Н.К. Литотстротон или Мастер без Маргариты // Символ №23. 1990. — С. 269-272.

Использованы фотографии:
«Часовня»,

Михаил Булгаков унес из этого мира тайну творческого замысла своего последнего и, наверное, главного произведения «Мастер и Маргарита».

Мировоззрение автора оказалось весьма эклектичным: при написании романа были использованы и иудаистические учения, и гностицизм, и теософия, и масонские мотивы . «Булгаковское понимание мира в лучшем случае основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы человека, требующей активного внешнего воздействия для своего исправления» . Из этого следует, что роман допускает массу толкований и в христианской, и в атеистической, и в оккультной традиции, выбор которой во многом зависит от точки зрения исследователя…

«Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но — сатане. Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ — своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа» .

Само название «Мастер и Маргарита» «затемняет подлинный смысл произведения: внимание читателя сосредотачивается на двух персонажах романа как на главных, тогда как по смыслу событий они являются лишь подручными главного героя. Содержание романа составляет не история Мастера, не литературные его злоключения, даже не взаимоотношения с Маргаритой (все это вторично), но история одного из визитов сатаны на землю: с началом оного начинается роман, концом его же и завершается. Мастер представляется читателю лишь в тринадцатой главе, Маргарита и того позднее — по мере возникновения потребности в них у Воланда» .

«Антихристианская направленность романа не оставляет сомнений… Недаром так заботливо маскировал Булгаков истинное содержание, глубинный смысл своего романа, развлекая внимание читателя побочными частностями. Но темная мистика произведения помимо воли и сознания проникает в душу человека — и кто возьмется исчислить возможные разрушения, которые могут быть в ней тем произведены?..»

Приведенная выше характеристика романа преподавателем Московской Духовной Академии, кандидатом филологических наук Михаилом Михайловичем Дунаевым обозначает серьезную проблему, возникающую перед православными родителями и педагогами в связи с тем, что роман «Мастер и Маргарита» включен в программу по литературе государственных средних общеобразовательных учебных заведений. Как уберечь религиозно индифферентных, а значит, беззащитных перед оккультными влияниями учеников от воздействия той сатанинской мистики, которой насыщен роман?

Один из главных праздников Православной Церкви — Преображение Господне. Подобно Господу Иисусу Христу, преобразившемуся перед Своими учениками (, ), преображаются ныне через жизнь во Христе и души христиан. Это преображение может быть распространено и на окружающий мир — роман Михаила Булгакова не является исключением.

Портрет эпохи

Из биографических сведений известно, что сам Булгаков воспринимал свой роман как некое предупреждение, как сверхлитературный текст. Уже умирая, он попросил жену принести рукопись романа, прижал к груди и отдал со словами: «Пусть знают!»

Соответственно, если наша цель не просто получить от чтения эстетическое и эмоциональное удовлетворение, а понять идею автора, понять, ради чего человек потратил двенадцать последних лет своей жизни, в сущности, всю жизнь, мы должны отнестись к этому произведению не только с точки зрения литературной критики. Чтобы понять идею автора, надо хотя бы что-то знать о жизни автора — зачастую ее эпизоды находят свое отражение в его творениях.

Михаил Булгаков (1891-1940) — внук православного священника, сын православного священника, профессора, преподавателя истории Киевской Духовной Академии, родственник известного православного богослова о. Сергия Булгакова. Это дает основания предполагать, что Михаил Булгаков хотя бы отчасти был знаком с православной традицией восприятия мира.

Сейчас для многих в диковинку, что существует какая-то православная традиция восприятия мира, но тем не менее это так. Православное мировоззрение на самом деле очень глубоко, формировалось в течение более чем семи с половиной тысяч лет и совершенно ничего общего не имеет с карикатурой, нарисованной на него, по существу, невежественными людьми в ту самую эпоху, в которую появился на свет роман «Мастер и Маргарита».

В 1920-е годы Булгаков увлекается изучением каббалистики и оккультной литературы. В романе «Мастер и Маргарита» о хорошем знании этой литературы говорят имена бесов, описание сатанинской черной мессы (в романе она названа «балом сатаны») и прочее…

Уже в конце 1912 года Булгаков (ему был тогда 21 год) совершенно определенно заявил своей сестре Надежде: «Вот увидишь, я буду писателем» . И он стал им. При этом необходимо иметь в виду, что Булгаков русский писатель. А чем всегда по преимуществу занималась русская литература? Исследованием человеческой души. Любой эпизод жизни литературного персонажа описывается ровно настолько, насколько это необходимо для понимания того, какое влияние он оказал на человеческую душу.

Булгаков взял западную популярную форму и наполнил ее русским содержанием, сказал в популярной форме о серьезнейших вещах. Но!..

Для религиозно несведущего читателя роман в благоприятном случае остается бестселлером, так как у него нет того фундамента, который необходим для восприятия полноты вложенной в роман идеи. В худшем случае эта самая неосведомленность приводит к тому, что читатель видит в «Мастере и Маргарите» и включает в свое мировоззрение такие идеи религиозного содержания, которые самому Михаилу Булгакову вряд ли бы пришли в голову. В частности, в определенной среде эта книга ценится как «гимн сатане». Ситуация с восприятием романа аналогична завозу в Россию картошки при Петре I: продукт замечательный, но из-за того, что никто не знал, что с ним делать и какая его часть съедобна, люди травились и умирали целыми деревнями.

Вообще, надо сказать, что роман писался в то время, когда в СССР распространялась своеобразная эпидемия «отравлений» на религиозной почве. Дело вот в чем: 1920-30-е годы в Советском Союзе — это годы, когда огромными тиражами издавались западные антихристианские книжки, в которых авторы либо вовсе отрицали историчность Иисуса Христа, либо стремились представить Его как простого еврейского философа и не более того. Рекомендации Михаила Александровича Берлиоза Ивану Николаевичу Поныреву (Бездомному) на Патриарших прудах (275) и есть конспект подобных книжек. Об атеистическом мировоззрении стоит поговорить более подробно, чтобы понять, над чем потешается Булгаков в своем романе.

Атеистическое мировоззрение

На самом деле вопрос «есть Бог или нет Бога» в молодой Стране Советов носил чисто политический характер. Ответ «Бог есть» требовал немедленной отправки вышеупомянутого Бога «на Соловки годика на три» (278), что осуществить было бы проблематично. Логически неизбежно избирался второй вариант: «Бога нет». Еще раз стоит упомянуть, что этот ответ носил характер чисто политический, истина никого не волновала.

Для людей образованных вопрос о бытии Бога, собственно, никогда не существовал — иное дело, они расходились в мнениях о характере, особенностях этого бытия. Атеистическое восприятие мира в современном виде сформировалось лишь в последней четверти XVIII века и приживалось с трудом, так как его появление на свет сопровождалось страшными социальными катастрофами типа французской революции. Именно поэтому Воланд чрезвычайно радуется, обнаружив в Москве откровеннейших атеистов в лице Берлиоза и Ивана Бездомного (277).

По мнению православного богословия, атеизм — пародия на религию. Это вера в то, что Бога нет. Само слово «атеизм» переводится с греческого следующим образом: «а» — отрицательная частичка «не», а «теос» — «Бог», буквально — «безбожие». Атеисты ни о какой вере слышать не хотят и уверяют, что свое утверждение основывают на строго научных фактах, а «в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может» (278). Но таких «строго научных фактов» в области богопознания принципиально не существует и не может существовать… Наука считает мир бесконечным, а значит, за каким-нибудь камушком на задворках вселенной Бог всегда сможет спрятаться, и ни один уголовный розыск не сможет Его найти (поиски Воланда в вполне ограниченной в пространственном отношении Москве и показывают абсурдность подобных поисков типа: «Гагарин в космос летал, Бога не видал»). Ни одного научного факта о небытии Бога (равно как и о бытии) не существует, но утверждать, что чего-либо нет по законам логики намного сложнее, чем утверждать, что это есть. Чтобы убедиться в том, что Бога нет, атеистам необходимо провести научный эксперимент: опытно проверить религиозный путь, утверждающий, что Он есть. Значит, атеизм призывает каждого ищущего смысл жизни к религиозной практике, то есть к молитве, посту и прочим особенностям духовной жизни. Налицо явный абсурд…

Вот этот самый абсурд («Бога нет потому, что Его не может быть») Булгаков и демонстрирует советскому гражданину, который патологически не желает замечать катающегося на трамвае и платящего за проезд Бегемота, равно как и умопомрачительной внешности Коровьева и Азазелло. Много позже, уже в середине 1980-х годов советские панки опытно доказали, что, имея подобную внешность, по Москве можно было ходить только до первой встречи с милиционером. У Булгакова же замечать все эти вопиющие вещи начинают только те люди, которые готовы принять в расчет потусторонний фактор земных событий, которые соглашаются с тем, что события нашей жизни происходят не по воле слепого случая, но при участии тех или иных конкретных личностей из «потустороннего» мира.

Библейские персонажи в романе

Чем, собственно, объяснить обращение Михаила Булгакова к сюжету Библии?

Если присмотреться, круг вопросов, волнующих человечество на всем протяжении истории, довольно ограничен. Все эти вопросы (их еще называют «вечными» или «проклятыми», смотря по отношению к ним) касаются смысла жизни, или, что то же самое, смысла смерти. Булгаков обращается к новозаветному библейскому сюжету, напоминая советскому читателю о самом существовании этой Книги. В ней, кстати, указанные вопросы сформулированы с предельной точностью. В ней же, собственно, есть и ответы — для тех, кто захочет их принять…

В «Мастере и Маргарите» поднимаются все те же «вечные» вопросы: почему на всем протяжении своей земной жизни человек сталкивается со злом и куда при этом смотрит Бог (если Он вообще есть), что ждет человека после смерти и так далее. Михаил Булгаков поменял язык Библии на сленг религиозно не образованного советского интеллигента 1920-30-х годов. Зачем? В частности, чтобы в стране, перерождавшейся в единый концлагерь, сказать о свободе.

Свобода человека

Это только на первый взгляд Воланд и его компания, что хотят с человеком, то и делают. На самом деле только при условии добровольного стремления души человека ко злу Воланд имеет власть поиздеваться над ним. И вот здесь стоило бы обратиться к Библии: что там говорится о могуществе и власти дьявола?

Книга Иова

Глава 1

6 И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана.

8 И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова?

12 … вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей.

Глава 2

4 И отвечал сатана Господу и сказал: … за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него;

5 но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его,- благословит ли он Тебя?

6 И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги.

Сатана выполняет повеление Бога и всячески досаждает Иову. Кого Иов видит источником своих скорбей?

Глава 27

1 И … Иов … сказал:

2 жив Бог … и Вседержитель, огорчивший душу мою…

Глава 31

2 Какая же участь мне от Бога свыше? И какое наследие от Вседержителя с небес?

Даже такое величайшее в атеистическом понимании зло, как смерть человека, происходит не по желанию сатаны, но по произволению Бога — в разговоре с Иовом один из его друзей произносит такие слова:

Глава 32

6 И отвечал Елиуй, сын Варахиилов: …

21 … никакому человеку льстить не стану,

22 потому что я не умею льстить: сейчас убей меня, Творец мой.

Итак, Библия ясно показывает: сатана может сделать только то, что позволит ему заботящийся прежде всего о вечной и бесценной душе каждого человека Бог.

Человеку сатана может причинить зло только с согласия на то самого человека. Эта идея настойчивейшим образом проводится в романе: Воланд сначала проверяет расположение души человека, его готовность совершить нечестный, греховный поступок и, если таковое имеет место, получает власть поиздеваться над ним.

Никанор Иванович, председатель жилищного товарищества, соглашается на взятку («Строго преследуется, — тихо-претихо прошептал председатель и оглянулся»), разживается «контрамарочкой на две персоны в первом ряду» (366) и тем самым дает возможность Коровьеву сотворить ему гадость.

Конферансье Жорж Бенгальский постоянно привирает, лицемерит и в итоге, кстати по просьбе трудящихся, Бегемот оставляет его без головы (392).

Финдиректор варьете Римский пострадал, собираясь «отвираться, валить все на Лиходеева, выгораживать самого себя и так далее» (420).

Прохор Петрович, заведующий Зрелищной комиссией, ничего не делает на рабочем месте и делать не хочет, при этом высказывает желание, чтобы его «черти взяли». Ясно, что Бегемот не отказывается от такого предложения (458).

Сотрудники Зрелищного филиала подхалимничают и трусят перед начальством, чем позволяют Коровьеву организовать из них неумолкающий хор (462).

Максимилиан Андреевич, дядя Берлиоза, хочет одного — переехать в Москву «во что бы то ни стало», то есть любой ценой. За эту особенность невинного желания с ним и происходит то, что происходит (465).

Заведующий буфетом театра Варьете Андрей Фокич Соков наворовал двести сорок девять тысяч рублей, поместил их в пяти сберегательных кассах и спрятал дома под полом двести золотых десяток, прежде чем потерпел всяческий ущерб в квартире № 50 (478).

Николай Иванович, сосед Маргариты, становится транспортным боровом по причине специфического внимания, оказанного горничной Наташе (512).

Показательно, что именно ради определения склонности москвичей ко всякого рода отпадениям от голоса собственной совести и устраивается представление в Варьете: Воланд получает ответ на волнующий его «важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?» (389).

Маргарита же, что называется, классически продает дьяволу душу… Но это совершенно особая тема в романе.

Маргарита

Высшей жрицей сатанинской секты обычно является женщина. В романе она названа «королевой бала». Стать такой жрицей Воланд и предлагает Маргарите. Почему именно ей? А потому, что устремлениями своей души, своего сердца она сама уже подготовила себя к такому служению: «Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами?» (485) — это цитата из романа взята шестью страницами ранее первого предложения Маргарите стать ведьмой. И как только устремление ее души становится осознанным («…ах, право, дьяволу бы я заложила душу, чтобы только узнать…»), появляется Азазелло (491). «Окончательной» ведьмой Маргарита становится только после того, как выражает свое полное согласие «идти к черту на кулички» (497).

Став ведьмой, Маргарита во всей полноте ощущает то состояние, к которому, быть может, не всегда осознанно стремилась всю свою жизнь: она «ощутила себя свободной, свободной от всего» (499). «От всего» — в том числе от обязанностей, от ответственности, от совести — то есть от своего человеческого достоинства. Факт переживания подобного ощущения, кстати, говорит о том, что отныне Маргарита больше никого никогда не могла любить, кроме самой себя: любить человека — значит добровольно отказываться в его пользу от части своей свободы, то есть от желаний, устремлений и всего прочего. Любить кого-то — значит отдавать любимому силы своей души, как говорят, «вкладывать свою душу». Маргарита свою душу отдает не Мастеру, а Воланду. И делает она это вовсе не ради любви к Мастеру, а ради себя, ради своей прихоти: «дьяволу бы я заложила душу, чтобы только[мне] узнать…» (491).

Любовь в этом мире подчиняется не человеческим фантазиям, а закону высшему, хочет того человек или нет. Закон этот говорит, что любовь завоевывается не любой ценой, а лишь одной — самоотвержением, то есть отвержением своих желаний, страстей, капризов и терпением возникающей от этого боли. «Объясни: я люблю оттого, что болит, или это болит оттого, что люблю?..» У апостола Павла в одном из посланий есть такие слова о любви: «…я ищу не вашего, а вас» ().

Так вот, Маргарита ищет не Мастера, а его роман. Она относится к тем эстетствующим особам, для которых автор — лишь приложение к своему творению. Маргарите по-настоящему дорог не Мастер, а его роман, точнее — дух этого романа, еще точнее — источник этого духа. Именно к нему стремится ее душа, именно ему она и будет впоследствии отдана. Дальнейшие же отношения Маргариты и Мастера — всего лишь момент инерции, человек по природе своей инертен.

Ответственность свободы

Даже став ведьмой, Маргарита не утрачивает еще человеческой свободы: решение вопроса быть ли ей «королевой бала» зависит от ее воли. И только когда она дает свое согласие, произносится приговор ее душе: «Короче! — вскричал Коровьев,- совсем коротко: вы не откажетесь принять на себя эту обязанность?» «- Не откажусь»,- твердо ответила Маргарита. » Кончено!» — сказал Коровьев» (521).

Именно своим согласием Маргарита сделала возможным совершение черной мессы. Очень много в этом мире зависит от свободной воли человека, гораздо больше, чем кажется тем, кто рассуждает ныне с экранов телевизоров о «свободе совести» и «общечеловеческих ценностях»…

Черная месса

Черная месса — это мистический обряд, посвященный сатане, издевательство над христианской литургией. В «Мастере и Маргарите» она названа «балом сатаны».

В Москву Воланд приезжает именно для совершения этого обряда — это главная цель его визита и один из центральных эпизодов романа. Уместен вопрос: приезд в Москву Воланда для совершения черной мессы — это просто часть «мирового турне» или нечто эксклюзивное? Какое событие сделало возможным подобный визит? Ответ на этот вопрос дает сцена на балконе дома Пашковых, с которого Воланд показывает Мастеру Москву.

«Чтобы эту сцену понять, надо побывать в Москве сейчас, представить себя на крыше дома Пашковых и попытаться понять: что видел, или не видел человек с крыши этого дома в Москве второй половины 1930-х годов? Храм Христа Спасителя. Булгаков описывает промежуток между взрывом Храма и началом строительства Дворца Советов. В то время Храм был уже взорван и этот район был застроен «шанхайчиками». Поэтому там и видны были хибарки, о которых говорится в романе. При знании пейзажа того времени эта сцена получает поразительный символический смысл: Воланд оказывается хозяином в городе, в котором взорвали храм. Есть русская поговорка: «Свято место пусто не бывает». Смысл ее такой: на месте поруганной святыни поселяются бесы. Место разрушенных иконостасов заняли «иконы» политбюро. Так и здесь: храм Христа Спасителя взорвали и естественно появляется «знатный иностранец» (275).

И этот иностранец прямо с эпиграфа раскрывает, кто он такой: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Но это автохарактеристика Воланда и это — ложь. Первая часть справедлива, а вторая… Это правда: сатана желает людям зла, но из его искушений получается добро. Но не сатана творит добро, а Бог ради спасения человеческой души обращает к добру его происки. Значит, когда сатана говорит, что «без конца желая зла, творит одно благое», он приписывает себе тайну божественного Промысла. И это — богоборческая декларация.»

На самом деле все, что имеет отношение к Воланду, несет на себе печать несовершенства и ущербности (православное понимание числа «666» именно таково). На представлении в варьете мы видим «рыжую девицу, всем хорошую, кабы не портил ее шрам на шее» (394), перед началом «бала» Коровьев говорит, что «недостатка в электрическом свете не будет, даже, пожалуй, хорошо было бы, если б его было поменьше» (519). Да и сам облик Воланда далек от совершенства: «лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар» (523). Если принять во внимание зубы и глаза разного цвета, кривой рот и скособочено расположенные брови (275), то ясно, что перед нами не образец красоты.

Но вернемся к цели пребывания Воланда в Москве, к черной мессе. Одним из главных, центральных моментов христианского богослужения является чтение Евангелия. А, поскольку черная месса всего лишь кощунственное пародирование христианского богослужения, на ней необходимо поглумиться и над этой его частью. Но что читать вместо ненавистного Евангелия???

И вот здесь возникает вопрос: «пилатовы главы» в романе — кто их автор? Кто пишет этот роман по сюжету самого романа «Мастер и Маргарита»? Воланд.

Откуда появился роман Мастера

«Дело в том, что Булгаков оставил восемь капитальных редакций «Мастера и Маргариты», которые весьма интересно и полезно сопоставить. Неопубликованные сцены отнюдь не уступают окончательному варианту текста по своей глубине, художественной силе и, что важно, смысловой нагрузке, а иногда и проясняют и дополняют его . Так вот, если ориентироваться на эти редакции, то Мастер постоянно говорит о том, что он пишет под диктовку, исполняет чье-то задание. Кстати и в официальной версии Мастер сокрушается напастью, свалившейся на него в виде злополучного романа.

Воланд читает Маргарите сожженные и даже ненаписанные главы.

Наконец, в недавно опубликованных черновиках сцена на Патриарших прудах, когда происходит разговор о том, был ли Иисус или нет, такова. После того, как Воланд закончил свой рассказ, Бездомный говорит: «Как хорошо вы об этом рассказываете, как будто вы сами видели! Может, вам бы тоже стоило написать евангелие!» И дальше идет замечательная реплика Воланда: «Евангелие от меня??? Ха-ха-ха, интересная мысль, однако!»

То, что пишет Мастер — это «евангелие от сатаны», которое показывает Христа таким, каким Его хотел бы видеть сатана. Булгаков намекает в советское подцензурное время, пробует пояснить читателям антихристианских брошюрок: «Смотрите, вот кто хотел бы видеть в Христе только человека, философа — Воланд».

Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно «угадал» он давние события (401). Подобные книги не «угадываются» — они вдохновляются извне. Библия, по мнению христиан, — Богодухновенная книга, то есть в момент ее написания авторы находились в состоянии особого духовного просвещения, воздействия со стороны Бога. И если Священное Писание — Богодухновенно, то источник вдохновения романа о Иешуа также просматривается без труда. Собственно говоря, повествование о событиях в Ершалаиме начинает именно Воланд в сцене на Патриарших прудах, а текст Мастера — лишь продолжение этого рассказа . Мастер, соответственно, в процессе работы над романом о Пилате находился под особым воздействием дьявольским. Булгаков показывает последствия подобного воздействия на человека.

Цена вдохновения и тайна имени

Во время работы над романом Мастер замечает в себе перемены, которые сам расценивает как симптомы психического заболевания. Но он ошибается. «Ум его в порядке, у него душа сходит с ума» . Мастер начинает бояться темноты, ему кажется, что по ночам в окно влезает какой-то «спрут с очень длинными и холодными щупальцами» (413), страх овладевает «каждой клеточкой» его тела (417), роман становится ему «ненавистен» (563) и тогда, по словам Мастера, «случается последнее»: он «вынимает из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради» и начинает «сжигать их» (414).

Вообще-то, в данном случае Булгаков несколько идеализировал ситуацию: художник действительно, почерпнув вдохновение от источника всякого зла и тления, начинает испытывать по отношению к своему творению ненависть и рано или поздно уничтожает его. Но это не «последнее», как считает Мастер… Дело в том, что художник начинает бояться самого творчества, бояться вдохновения, ожидая возвращения за ними страха и отчаяния: «ничто меня вокруг не интересует, меня сломали, мне скучно, я хочу в подвал» — говорит Воланду Мастер (563). А что такое художник без вдохновения?.. Рано или поздно он вслед за своим произведением уничтожает и себя. За что такое Мастеру?..

В мировоззрении Мастера реальность сатаны очевидна и не подлежит никакому сомнению — недаром он сразу же узнает его в иностранце, беседовавшем на Патриарших прудах с Берлиозом и Иваном (402). Но для Бога в мировоззрении Мастера не находится места — с реальным, историческим Богочеловеком Иисусом Христом мастеровский Иешуа не имеет ничего общего. Здесь и раскрывается тайна самого этого имени — Мастер. Он не просто писатель, он именно творец, мастер нового мира, новой реальности, в которой себя он в порыве самоубийственной гордости ставит на роль Мастера и Творца.

Перед началом строительства эпохи «всеобщего счастья» в нашей стране эту эпоху отдельные люди сначала описали на бумаге, сначала появилась идея ее построения, идея самой этой эпохи. Мастер создал идею нового мира, в котором реальна лишь одна духовная сущность — сатана. Воланд настоящий, подлинный описан Булгаковым (тот самый «скособочено навеки загоревший»). А преобразившийся, великолепный и величественный всадник со свитой, которого мы видим на последних страницах «Мастера и Маргариты» — это Воланд, каким видит его душа Мастера. О болезни этой души уже было сказано…

Ад, вынесенный за скобки

Конец романа знаменуется этаким Happy End-ом. Похоже на то, но именно похоже. Казалось бы: Мастер — с Маргаритой, Пилат обретает некоторое состояние покоя, чарующая картина удаляющихся всадников,- не хватает только титров и слова «конец». Но дело в том, что при последнем своем разговоре с Мастером еще до его смерти Воланд произносит слова, которые выносят настоящий конец романа за его обложку: «Я вам скажу,- улыбнувшись, обратился Воланд к Мастеру,- что ваш роман вам принесет еще сюрпризы» (563). И с этими «сюрпризами» Мастеру суждено будет встретиться в том самом идеалистическом домике, в который он с Маргаритой направляется на последних страницах романа (656). Именно там Маргарита перестанет его «любить», именно там он более никогда не испытает творческого вдохновения, именно там он никогда не сможет в отчаянии обратиться к Богу потому, что Бога нет в созданном Мастером мире, именно там Мастер не сможет совершить то последнее, чем заканчивается на земле жизнь отчаявшегося и не нашедшего Бога человека, — он не сможет своевольно закончить свою жизнь самоубийством: он уже мертв и находится в мире вечности, в мире, хозяин которого — дьявол. На языке православного богословия это место называется адом…

Куда ведет читателя роман

Ведет ли роман читателя к Богу? Дерзну сказать: «Да!» Честного перед самим собой человека роман, как, впрочем и «сатанинская библия», ведет к Богу. Если благодаря «Мастеру и Маргарите» поверить в реальность сатаны как личности, то неизбежно придется поверить и в Бога как в Личность: Воланд ведь категорически утверждал, что «Иисус действительно существовал» (284). И то, что булгаковский Иешуа не является Богом, булгаковский же сатана в «евангелии от себя» сам всеми способами пытается показать и доказать. Но верно ли с научной (то есть — атеистической) точки зрения изложил Михаил Булгаков события, происшедшие в Палестине две тысячи лет назад? Быть может, есть какие-то основания предполагать, что исторический Иисус из Назарета — совсем не описанный Булгаковым Иешуа Га-Ноцри? Но тогда — кто Он?..

Итак, отсюда следует, что читатель логически неизбежно обязан перед своей совестью встать на путь поиска Бога, на путь богопознания.

Александр Башлачев. Посошок.

Сахаров В. И. Михаил Булгаков: уроки судьбы. // Булгаков М. Белая Гвардия. Мастер и Маргарита. Минск, 1988 г. С. 12.

Андрей Кураев, диакон. Ответ на вопрос о романе «Мастер и Маргарита» // Аудио-запись лекции «О искупительной жертве Иисуса Христа».

Дунаев М. М. Рукописи не горят? Пермь, 1999 г. С. 24.

Фрэнк Коппола. Apocalypse now. Худ. Фильм.

Роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу кощунственной неправды, объявившей себя единственной Истиной.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – Сатане…

I.

Спаситель свидетельствовал перед Своими учениками:

«Как Отец знает Меня, так и я знаю Отца» (Ин. 10:15)

«…Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…», – утверждает бродячий философ Иешуа Га-Ноцри на допросе у пятого прокуратора Иудеи всадника Понтийского Пилата.

Уже первые критики, откликнувшиеся на журнальную публикацию романа Булгакова «Мастер и Маргарита», заметили, не могли не заметить реплику Иешуа по поводу записей его ученика Левия Матвея:
«Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. /…/ Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал» .
Устами своего героя автор отверг истинность Евангелия .

И без реплики этой – различия между Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и душе оба текста. Должно признать, что наваждение правдоподобия, иллюзия достоверности – необычайно сильны у Булгакова.

Бесспорно: роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить художник…

Сосредоточимся на главном: перед нами иной образ Спасителя .

Знаменательно, что персонаж этот несет у Булгакова и иное звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. Недаром Воланд, предваряя повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: «Имейте в виду, что Иисус существовал».

Кадр из фильма «Мастер и Маргарита»

Да, Иешуа – это Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью ученика. Миф об Иешуа творится на глазах у читателя.
Так, начальник тайной стражи Афраний сообщает Пилату сущий вымысел о поведении бродячего философа во время казни: Иешуа – вовсе не говорил приписываемых ему слов о трусости, не отказывался от питья. Доверие к записям ученика подорвано изначально самим учителем.
Если не может быть веры свидетельствам явных очевидцев – что говорить тогда о позднейших Писаниях? Да и откуда взяться правде, если ученик был всего один (остальные, стало быть, самозванцы?), да и того лишь с большой натяжкой можно отождествить с евангелистом Матфеем. Следовательно, все последующие свидетельства – вымысел чистейшей воды. Так, расставляя вехи на логическом пути, ведет нашу мысль М.Булгаков.

Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса – он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом. Он робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости. Он настолько неверное представление о жизни имеет, что не способен в любопытствующем Иуде из Кириафа распознать заурядного провокатора-стукача. По простоте душевной Иешуа и сам становится добровольным доносчиком на верного ученика Левия Матвея, сваливая на него все недоразумения с толкованием собственных слов и дел. Тут уж, поистине: простота хуже воровства. Лишь равнодушие Пилата, глубокое и презрительное, спасает, по сути, Левия от возможного преследования. Да и мудрец ли он, этот Иешуа, готовый в любой момент вести беседу с кем угодно и о чем угодно?

Его принцип: «правду говорить легко и приятно». Никакие практические соображения не остановят его на том пути, к которому он считает себя призванным. Он не остережется, даже когда его правда становится угрозой для его же жизни. Но мы впали бы в заблуждение, когда отказали бы Иешуа на этом основании хоть в какой-то мудрости. Он достигает подлинной духовной высоты, возвещая свою правду вопреки так называемому «здравому смыслу»: он проповедует как бы поверх всех конкретных обстоятельств, поверх времени – для вечности. Иешуа высок, но высок по человеческим меркам.
Он – человек. В нем нет ничего от Сына Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни на что, его образа с Личностью Христа. Но можно лишь условно признать, что перед нами не Богочеловек, а человекобог. Вот то главное новое, что вносит Булгаков, по сравнению с Новым Заветом, в свое «благовествование» о Христе.

Опять-таки: и в этом не было бы ничего оригинального, если бы автор оставался на позитивистском уровне Ренана, Гегеля или Толстого от начала до конца. Но нет, недаром же именовал себя Булгаков «мистическим писателем», роман его перенасыщен тяжелой мистической энергией, и лишь Иешуа не знает ничего иного, кроме одинокого земного пути, – и на исходеего ждет мучительная смерть, но отнюдь не Воскресение.

Сын Божий явил нам высший образец смирения, истинно смиряя Свою Божественную силу. Он, Который одним взглядом мог бы уничтожить всех утеснителей и палачей, принял от них поругание и смерть по доброй воле и во исполнение воли Отца Своего Небесного. Иешуа явно положился на волю случая и не заглядывает далеко вперед. Отца он не знает и смирения в себе не несет, ибо нечего ему смирять. Он слаб, он находится в полной зависимости от последнего римского солдата, не способен, если бы захотел, противиться внешней силе. Иешуа жертвенно несет свою правду, но жертва его не более чем романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека.

Христос знал, что Его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата: «А ты бы меня отпустил, игемон…» – и верит, что это возможно. Пилат и впрямь готов был бы отпустить нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа. Поэтому, по Истине, у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности.

У него нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов, Сын Божий был немногословен перед лицом Своих судей. Иешуа, напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности своей он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что центуриона Марка изуродовали именно «добрые люди». В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступление.

Иешуа же не может никому и ничего прощать, ибо простить можно лишь вину, грех, а он не ведает о грехе. Он вообще как бы находится по другую сторону добра и зла. Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри, пусть и человек, не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на нее. Это – центральная идея булгаковского повествования о бродячем правдовозвестителе, и это отрицание того важнейшего, что несет в себе Новый Завет.

Левий Матвей из романа «Мастер и Маргарита»

Но и как проповедник Иешуа безнадежно слаб, ибо не в состоянии дать людям главного – веры, которая может послужить им опорой в жизни. Что говорить о других, если не выдерживает первого же испытания даже верный ученик, в отчаянии посылающий проклятия Богу при виде казни Иешуа.
Да и уже отбросивший человеческую природу, спустя без малого две тысячи лет после событий в Ершалаиме, Иешуа, ставший наконец Иисусом, не может одолеть в споре все того же Понтия Пилата, и бесконечный диалог их теряется где-то в глубине необозримого грядущего – на пути, сотканном из лунного света. Или здесь христианство вообще являет свою несостоятельность? Иешуа слаб, потому что не ведает он Истины. То центральный момент всей сцены между Иешуа и Пилатом в романе – диалог об Истине.

— Что такое Истина? – скептически вопрошает Пилат.

Христос здесь безмолвствовал. Все уже было сказано, все возвещено. Иешуа же многословен необычайно:

— Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе даже трудно глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

Христос безмолвствовал – и в том должно видеть глубокий смысл. Но уж коли заговорил – мы ждем ответа на величайший вопрос, какой только может задать человек Богу; ибо ответ должен звучать для вечности, и не один лишь прокуратор Иудеи будет внимать ему. Но все сводится к заурядному сеансу психотерапии. Мудрец-проповедник на поверку оказался средней руки экстрасенсом (выразимся по-современному). И нет никакой скрытой глубины за теми словами, никакого потаенного смысла. Истина оказалась сведенной к тому незамысловатому факту, что у кого-то в данный момент болит голова. Нет, это не принижение Истины до уровня обыденного сознания. Все гораздо серьезнее. Истина, по сути, отрицается тут вовсе, она объявляется лишь отражением быстротекущего времени, неуловимых изменений реальности. Иешуа все-таки философ. Слово Спасителя всегда собирало умы в единстве Истины. Слово Иешуа побуждает к отказу от такого единства, к дроблению сознания, к растворению Истины в хаосе мелких недоразумений, подобных головной боли. Он все-таки философ, Иешуа. Но его философия, внешне противостоящая как будто суетности житейской мудрости, погружена в стихию «мудрости мира сего».

«Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» (1Кор. 3:19-20). Поэтому-то нищий философ сводит под конец все мудрствования не к прозрениям тайны бытия, а к сомнительным идеям земного обустройства людей.

«В числе прочего я говорил, – рассказывает арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообше не будет надобна никакая власть».

Царство истины? «Но что есть истина?» – только и можно спросить вслед за Пилатом, наслушавшись подобных речей. «Что есть истина? – Головная боль?»

Ничего оригинального в такой интерпретации учения Христа нет. Еще Белинский в пресловутом письме к Гоголю утверждал о Христе: «Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения». Идея, на что и сам Белинский указал, восходит к материализму Просвещения, то есть к той самой эпохе, когда «мудрость мира сего» была обожествлена и возведена в абсолют. Стоило ли огород городить, чтобы возвращаться все к тому же?

Можно угадать при этом возражения поклонников романа: главной целью автора было художественное истолкование характера Пилата как психологического и социального типа, эстетическое его исследование.

Несомненно, Пилат привлекает романиста в той давней истории. Пилат вообще одна из центральных фигур романа. Он крупнее, значительнее как личность, нежели Иешуа. Образ его отличается большей цельностью и художественной завершенностью. Все так. Но зачем ради того было кощунственно перекореживать Евангелие? Был же ведь тут какой-то смысл…

Но то большинством нашей читающей публики и вовсе как несущественное воспринимается. Литературные достоинства романа как бы искупают любое кощунство, делают его даже незаметным – тем более что публика настроена обычно если и не строго атеистически, то в духе религиозного либерализма, при котором за всякой точкой зрения на что угодно признается законное право существовать и числиться по разряду истины. Иешуа же, возводивший в ранг Истины головную боль пятого прокуратора Иудеи, давал тем самым своего рода идеологическое обоснование возможности сколь угодно многого числа идей-истин подобного уровня.
Кроме того, булгаковский Иешуа предоставляет всякому, кто лишь пожелает, щекочущую возможность отчасти свысока взглянуть на Того, перед Кем Церковь склоняется как перед Сыном Божиим. Легкость вольного обращения с Самим Спасителем, которую обеспечивает роман «Мастер и Маргарита» (утонченное духовное извращение эстетически пресыщенных снобов), согласимся, тоже чего-то стоит! Для релятивистски настроенного сознания тут и кощунства никакого нет.
Впечатление достоверности рассказа о событиях двухтысячелетней давности обеспечивается в романе Булгакова правдивостью критического освещения современной действительности, при всей гротескности авторских приемов. Разоблачительный пафос романа признается как несомненная нравственно-художественная ценность его.
Но тут нужно заметить, что (как ни покажется то обидным и даже оскорбительным для позднейших исследователей Булгакова) сама тема эта, можно сказать, открыта и закрыта одновременно уже первыми критическими отзывами на роман, и прежде всего обстоятельными статьями В.Лакшина (Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»// Новый мир. 1968. №6) и И.Виноградова (Завещание мастера // Вопросылитературы. 1968. №6). Что-либо новое сказать вряд ли удастся: Булгаков в своем романе дал убийственную критику мира недолжного существования, разоблачил, высмеял, испепелил огнем язвительного негодования до nec plus ultra (крайних пределов. – ред.) суетность и ничтожество нового советского культурного мещанства.

Оппозиционный по отношению к официальной культуре дух романа, а также трагическая судьба его автора, как и трагическая первоначальная судьба самого произведения, помогли вознесению созданного пером М.Булгакова на труднодосягаемую для любого критического суждения высоту.

Все курьезно осложнилось и тем, что для значительной части наших полуобразованных читателей роман «Мастер и Маргарита» долгое время оставался едва ли не единственным источником, откуда можно было черпать сведения об евангельских событиях. Достоверность булгаковского повествования проверялась им же самим – ситуация печальная. Посягновение на святость Христа само превратилось в своего рода интеллигентскую святыню.
Понять феномен шедевра Булгакова помогает мысль архиепископа Иоанна (Шаховского): «Одна из уловок духовного зла — это смешать понятия, запутать в один клубок нити разных духовных крепостей и тем создать впечатление духовной органичности того, что не органично и даже антиорганично по отношению к человеческому духу» . Правда обличения социального зла и правда собственного страдания создали защитную броню для кощунственной неправды романа «Мастер и Маргарита».Для неправды, объявившей себя единственной Истиной.
«Там все неправда» , – как бы говорит автор, разумея Священное Писание. «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время». Правда же открывает себя вдохновенными прозрениями Мастера, о чем свидетельствует с несомненностью, претендующей на безусловное доверие наше, – Сатана. (Скажут: это же условность. Возразим: всякая условность имеет свои пределы, за которыми она безусловно отражает определенную идею, весьма определенную).

II.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – Сатане.
Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ – своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа. Главенство Воланда утверждается изначально эпиграфом к первой части: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Сатана действует в мире лишь постольку, поскольку ему дозволяется то попущением Всевышнего. Но все, совершающееся по воле Создателя, не может быть злом, направлено ко благу Его творения, есть, какой мерой то ни меряй, выражение высшей справедливости Господней.

«Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (Пс.144:9).

В этом смысл и содержание христианской веры. Поэтому зло, исходящее от дьявола, преобразуется во благо для человека, благодаря именно Божьему попущению. Господнему произволению. Но по природе своей, по дьявольскому изначальному намерению оно продолжает оставаться злом. Бог обращает его во благо – не Сатана.
Поэтому, утверждая: «Я творю добро», – служитель ада лжет. Бес лжет, но то в природе его, на то он и бес. Человеку же дана способность распознать бесовскую ложь. Но сатанинская претензия на исходящее от Бога – воспринимается автором «Мастера и Маргариты» как безусловная истина, и на основании веры в дьявольский обман Булгаков и выстраивает всю нравственно-философскую и эстетическую систему своего творения.

Беседа воланда с Левием Матвеем о Добре и Зле

Идея Воланда уравнивается в философии романа с идеей Христа. «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом, – поучает свысока дух тьмы глуповатого евангелиста, – что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп».
Не высказывая прямо, Булгаков подталкивает читателя к догадке, что Воланд и Иешуа суть две равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа – что для всякого литературного произведения весьма существенно.

Но одновременно читателя подстерегает в романе и страннейший парадокс: несмотря на все разговоры о зле, Сатана действует скорее вопреки собственной природе. Воланд здесь – безусловный гарант справедливости, творец добра, праведный судия для людей, чем и привлекает к себе горячее сочувствие читателя. Воланд – самый обаятельный персонаж романа, гораздо более симпатичный, нежели малохольный Иешуа.
Он активно вмешивается во все события и всегда действует во благо – от наставительных увещеваний вороватой Аннушке до спасения из небытия рукописи Мастера. Не от Бога – от Воланда изливается на мир справедливость.
Недееспособный Иешуа ничего не может дать людям, кроме абстрактных, духовно расслабляющих рассуждений о не вполне вразумительном добре да кроме туманных обещаний грядущего царства истины. Воланд твердой волей направляет деяния людей, руководствуясь понятиями вполне конкретной справедливости и одновременно испытывая к людям неподдельную симпатию, даже сочувствие.

И вот важно: даже прямой посланник Христа, Левий Матвей, «моляще обращается» к Воланду. Сознание своей правоты позволяет Сатане с долей высокомерия отнестись к неудавшемуся ученику-евангелисту, как бы незаслуженно присвоившему себе право быть рядом с Христом. Воланд настойчиво подчеркивает с самого начала: именно он находился рядом с Иисусом в момент важнейших событий, «неправедно» отраженных в Евангелии. Но зачем так настойчиво навязывает он свои свидетельские показания? И не он ли направлял вдохновенное прозрение Мастера, пусть и не подозревавшего о том? И он же спас рукопись, преданную огню.
«Рукописи не горят» – эта дьявольская ложь привела когда-то в восторг почитателей булгаковского романа (ведь так хотелось в это верить!). Горят. Но что спасло эту? Для чего Сатана воссоздал из небытия сожженную рукопись? Зачем вообще включена в роман искаженная история Спасителя?

Давно уже сказано, что дьяволу особенно желательно, чтобы все думали, будто его нет. Вот то-то и утверждается в романе. То есть не вообще его нет, а не выступает он в роли соблазнителя, сеятеля зла. Поборником же справедливости – кому не лестно предстать в людском мнении? Дьявольская ложь становится стократ опаснее.
Рассуждая об этой особенности Воланда, критик И.Виноградов сделал необычно важный вывод относительно «странного» поведения Сатаны: он не вводит никого в соблазн, не насаждает зла, не утверждает активно неправду (что как будто должно быть свойственно дьяволу), ибо в том нет никакой нужды.
По булгаковской концепции, зло и без бесовских усилий действует в мире, оно имманентно миру, отчего Воланду остается лишь наблюдать естественный ход вещей. Трудно сказать, ориентировался ли критик (вслед за писателем) сознательно на религиозную догматику, но объективно (хотя и смутно) он выявил важное: булгаковское понимание мира в лучшем случае основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы человека, требующей активного внешнего воздействия для ее исправления.
Таким внешним воздействием, собственно, и занимается Воланд, карая провинившихся грешников. Внесение же соблазна в мир от него не требуется вовсе: мир и без того соблазнен изначально. Или же несовершенен изначально? Кем соблазнен, если не Сатаной? Кто совершил ошибку, сотворив мир несовершенным? Или не ошибка то была, а сознательный изначальный расчет? Роман Булгакова открыто провоцирует эти вопросы, хотя и не дает на них ответа. Додумываться должен читатель – самостоятельно.

В.Лакшин обратил внимание на иную сторону той же проблемы: «В прекрасной и человеческой правде Иешуа не нашлось места для наказания зла, для идеи возмездия. Булгакову трудно с этим примириться, и оттого ему так нужен Воланд, изъятый из привычной ему стихии разрушения и зла и как бы получивший взамен от сил добра в свои руки меч карающий». Критики заметили сразу: Иешуа воспринял от своего евангельского Прототипа лишь слово, но не дело. Дело – прерогатива Воланда. Но тогда… сделаем вывод самостоятельно…
Иешуа и Воланд – не что иное, как две своеобразные ипостаси Христа? Да, в романе «Мастер и Маргарита» Воланд и Иешуа – это персонификация булгаковского осмысления двух сущностных начал, определивших земной путь Христа. Что это – своеобразная тень манихейства?

Но как бы там ни было, парадокс системы художественных образов романа выразился в том, что именно Воланд-Сатана воплотил в себе хоть какую-то религиозную идею бытия, тогда как Иешуа – и в том сошлись все критики и исследователи – есть характер исключительно социальный, отчасти философский, но не более.
Можно лишь повторить вслед за Лакшиным: «Мы видим здесь человеческую драму и драму идей. /…/ В необыкновенном и легендарном открывается по-человечески понятное, реальное и доступное, но оттого не менее существенное: не вера, но правда и красота».

Разумеется, в конце 60-х годов весьма соблазнительно было: как бы отвлеченно рассуждая о евангельских событиях, касаться больных и острых вопросов своего времени, вести рискованный, щекочущий нервы спор о насущном. Булгаковский Пилат давал богатый материал для грозных филиппик по поводу трусости, приспособленчества, потворствования злу и неправде – то звучит злободневно и до сих пор. (К слову: не посмеялся ли Булгаков лукаво над будущими своими критиками: ведь Иешуа вовсе не произносил тех слов, обличающих трусость, – они примыслены ничего не понявшими в его учении Афранием и Левием Матвеем). Понятен пафос критика, взыскующего возмездия. Но злоба дня остается лишь злобой. «Мудрость мира сего» не способна оказалась подняться до уровня Христа. Его слово понимается на уровне ином, на уровне веры.

Однако «не вера, но правда» привлекает критиков в истории Иешуа. Знаменательно само противопоставление двух важнейших духовных начал, на религиозном уровне не различаемых. Но на низших-то уровнях смысла «евангельских» глав романа невозможно осознать, произведение остается непонятым.

Разумеется, критиков и исследователей, стоящих на позициях позитивистски-прагматических то и не должно смущать. Религиозного уровня для них и нет вовсе. Показательно рассуждение И.Виноградова: для него «булгаковский Иешуа – это на редкость точное прочтение этой легенды (т.е. «легенды» о Христе. – М.Д.), ее смысла – прочтение, в чем-то гораздо глубже и вернее, чем евангельское ее изложение».

Да, с позиции обыденного сознания, по человеческим меркам – неведение сообщает поведению Иешуа пафос героического бесстрашия, романтического порыва к «правде», презрения к опасности. «Знание» же Христом Своей судьбы как бы (по мысли критика) обесценивает Его подвиг (какой-де тут подвиг, если хочешь – не хочешь, а чему суждено, то и сбудется). Но высокий религиозный смысл совершившегося ускользает таким образом от нашего понимания.
Непостижимая тайна Божественного самопожертвования — наивысший пример смирения, приятие земной смерти не ради отвлеченной правды, но во спасение человечества – конечно, для атеистического сознания то суть лишь пустые «религиозные фикции», но надо же признать хотя бы, что даже как чистая идея эти ценности гораздо важнее и значительнее, нежели любой романтический порыв.

Легко просматривается истинная цель Воланда: десакрализация земного пути Бога Сына – что и удается ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто заурядный обман критиков и читателей замыслил Сатана, создавая роман об Иешуа – а ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса об Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно «угадал» он давние события. Подобные книги «не угадываются» – они вдохновляются извне.
И если Священное Писание – Боговдохновенно, то источник вдохновения романа об Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления. Повествование Сатаны включается Булгаковым в сложную мистическую систему всего романа «Мастер и Маргарита». Собственно, название это затемняет подлинный смысл произведения. Каждый из этих двух выполняет особую роль в том действе, ради которого Воланд прибывает в Москву.
Если взглянуть непредвзято, то содержание романа, легко увидеть, составляет не история Мастера, не литературные его злоключения, даже не взаимоотношения с Маргаритой (все то вторично), но история одного из визитов Сатаны на землю: с началом оного начинается и роман, концом его же и завершается. Мастер представляется читателю лишь в 13 главе, Маргарита и того позднее по мере возникновения потребности в них у Воланда. С какой же целью посещает Воланд Москву? Чтобы дать здесь свой очередной «великий бал». Но не просто же потанцевать замыслил Сатана.

Н. К. Гаврюшин, исследовавший «литургические мотивы» романа Булгакова, доказательно обосновал важнейший вывод: «великий бал» и вся подготовка к нему составляют не что иное, как сатанинскую антилитургию, «черную мессу».

Под пронзительный крик «Аллилуйя!» беснуются на том балу присные Воланда. Все события «Мастера и Маргариты» стянуты к этому смысловому центру произведения. Уже в начальной сцене – на Патриарших прудах – начинается подготовка к «балу», своего рода «черная проскомидия».
Гибель Берлиоза оказывается вовсе не нелепо случайной, но включенной в магический круг сатанинской мистерии: отрезанная голова его, украденная затем из гроба, превращается в потир, из которого в завершение бала «причащаются» преобразившийся Воланд и Маргарита (вот одно из проявлений антилитургии – пресуществление крови в вино, таинство навыворот). Бескровная жертва Божественной Литургии подменяется здесь жертвой кровавой (убийство барона Майгеля).
На Литургии в храме читается Евангелие. Для «черной мессы» надобен иной текст. Роман, созданный Мастером, становится не чем иным, как «евангелием от Сатаны», искусно включенным в композиционную структуру произведения об анти-литургии. Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя. Мастер исполнил предназначенное ему Сатаной.

Иная роль у Маргариты, возлюбленной Мастера: в силу неких особых присущих ей магических свойств она становится источником той энергии, которая оказывается необходимой всему бесовскому миру в определенный момент его бытия, – ради чего и затевается тот «бал». Если смысл Божественной Литургии – в евхаристическом единении со Христом, в укреплении духовных сил человека, то анти-литургия дает прибыток сил обитателям преисподней. Не только неисчислимое сборище грешников, но и сам Воланд-Сатана как бы обретает здесь новое могущество, символом чего становится изменение его внешнего облика в момент «причащения», а затем и полное «преображение» Сатаны и его свиты в ночь, «когда сводятся все счеты».

Перед читателем, таким образом, совершается некое мистическое действо: завершение одного и начало нового цикла в развитии запредельных основ мироздания, о которых человеку можно дать лишь намек – не более того.

Таким «намеком» становится роман Булгакова. Источников для такого «намека» выявлено уже множество: здесь и масонские учения, и теософия, и гностицизм, и иудаистические мотивы… Мировоззрение автора «Мастера и Маргариты» оказалось весьма эклектичным. Но главное – антихристианская направленность его – вне сомнения. Недаром так заботливо маскировал Булгаков истинное содержание, глубинный смысл своего романа, развлекая внимание читателя побочными частностями. Темная мистика произведения помимо воли и сознания проникает в душу человека – и кто возьмется исчислить возможные разрушения, которые могут быть в ней тем произведены?