16 апреля 1928 года, вечером, профессор зоологии IV государственного университета и директор зооинститута в Москве Персиков вошел в свой кабинет, помещающийся в зооинституте, что на улице Герцена. Профессор зажег верхний матовый шар и огляделся.
Начало ужасающей катастрофы нужно считать заложенным именно в этот злосчастный вечер, равно как первопричиною этой катастрофы следует считать именно профессора Владимира Ипатьевича Персикова.
Ему было ровно пятьдесят восемь лет. Голова замечательная, толкачом, лысая, с пучками желтоватых волос, торчащими по бокам. Лицо гладко выбритое, нижняя губа выпячена вперед. От этого персиковское лицо вечно носило на себе несколько капризный отпечаток. На красном носу старомодные маленькие очки в серебряной оправе, глазки блестящие, небольшие, росту высокого, сутуловат. Говорил скрипучим, тонким, квакающим голосом и среди других странностей имел такую: когда говорил что-либо веско и уверенно, указательный палец правой руки превращал в крючок и щурил глазки. А так как он говорил всегда уверенно, ибо эрудиция в его области у него была совершенно феноменальная, то крючок очень часто появлялся перед глазами собеседников профессора Персикова. А вне своей области, то есть зоологии, эмбриологии, анатомии, ботаники и географии, профессор Персиков почти ничего не говорил.
Газет профессор Персиков не читал, в театр не ходил, а жена профессора сбежала от него с тенором оперы Зимина в 1913 году, оставив ему записку такого содержания:

«Невыносимую дрожь отвращения возбуждают во мне твои лягушки. Я всю жизнь буду несчастна из-за них».

Профессор больше не женился и детей не имел. Был очень вспыльчив, но отходчив, любил чай с морошкой, жил на Пречистенке, в квартире из пяти комнат, одну из которых занимала сухенькая старушка, экономка Марья Степановна, ходившая за профессором, как нянька.
В 1919 году у профессора отняли из пяти комнат три. Тогда он заявил Марье Степановне:
- Если они не прекратят эти безобразия, Марья Степановна, я уеду за границу.
Нет сомнения, что, если бы профессор осуществил этот план, ему очень легко удалось бы устроиться при кафедре зоологии в любом университете мира, ибо ученый он был совершенно первоклассный, а в той области, которая так или иначе касается земноводных, или голых гадов, и равных себе не имел за исключением профессоров Ульяма Веккля в Кембридже и Джиакомо Бартоломео Беккари в Риме. Читал профессор на четырех языках, кроме русского, а по-французски и немецки говорил, как по-русски. Намерения своего относительно заграницы Персиков не выполнил, и 20-й год вышел еще хуже 19-го. Произошли события, и притом одно за другим. Большую Никитскую переименовали в улицу Герцена. Затем часы, врезанные в стену дома на углу Герцена и Моховой, остановились на одиннадцати с четвертью. И наконец, в террариях зоологического института, не вынеся всех пертурбаций знаменитого года, издохли первоначально восемь великолепных экземпляров квакшей, затем пятнадцать обыкновенных жаб и, наконец, исключительнейший экземпляр жабы Суринамской.
Непосредственно вслед за жабами, опустошившими тот первый отряд голых гадов, который по справедливости назван классом гадов бесхвостых, переселился в лучший мир бессменный сторож института старик Влас, не входящий в класс голых гадов. Причина смерти его, впрочем, была та же, что и у бедных гадов, и ее Персиков определил сразу:
- Бескормица!
Ученый был совершенно прав: Власа нужно было кормить мукой, а жаб мучными червями, но поскольку пропала первая, постольку исчезли и вторые. Персиков оставшиеся двадцать экземпляров квакш попробовал перевести на питание тараканами, но и тараканы куда-то провалились, показав свое злостное отношение к военному коммунизму. Таким образом и последние экземпляры пришлось выкинуть в выгребные ямы на дворе института.
Действие смертей, и в особенности Суринамской жабы, на Персикова не поддается описанию. В смертях он целиком почему-то обвинил тогдашнего наркома просвещения .
Стоя в шапке и калошах в коридоре выстывающего института, Персиков говорил своему ассистенту Иванову, изящнейшему джентльмену с острой белокурой бородкой:
- Ведь за это же его, Петр Степанович, убить мало! Что же они делают? Ведь они ж погубят институт! А? Бесподобный самец, исключительный экземпляр Пипа американа, длиной в тринадцать сантиметров...
Дальше пошло хуже. По смерти Власа окна в институте промерзли насквозь, так что цветистый лед сидел на внутренней поверхности стекол. Издохли кролики, лисицы, волки, рыбы и все до единого ужи. Персиков стал молчать целыми днями, потом заболел воспалением легких, но не умер. Когда оправился, приходил два раза в неделю в институт и в круглом зале, где было всегда, почему-то не изменяясь, пять градусов мороза, независимо от того, сколько на улице, читал в калошах, в шапке с наушниками и в кашне, выдыхая белый пар, восьми слушателям цикл лекций на тему «Пресмыкающиеся жаркого пояса». Все остальное время Персиков лежал у себя на Пречистенке на диване, в комнате, до потолка набитой книгами, под пледом, кашлял и смотрел в пасть огненной печурки, которую золочеными стульями топила Марья Степановна, вспоминал Суринамскую жабу.
Но все на свете кончается. Кончился 20-й и 21-й год, а в 22-м началось какое-то обратное движение. Во-первых: на месте покойного Власа появился Панкрат, еще молодой, но подающий большие надежды зоологический сторож, институт стали топить понемногу. А летом Персиков при помощи Панкрата на Клязьме поймал четырнадцать штук вульгарных жаб. В террариях вновь закипела жизнь... В 23-м году Персиков уже читал восемь раз в неделю - три в институте и пять в университете, в 24-м году тринадцать раз в неделю и, кроме того, на рабфаках, а в 25-м, весной, прославился тем, что на экзаменах срезал семьдесят шесть человек студентов и всех на голых гадах.
- Как, вы не знаете, чем отличаются голые гады от пресмыкающихся? - спрашивал Персиков. - Это просто смешно, молодой человек. Тазовых почек нет у голых гадов. Они отсутствуют. Тэк-то-с. Стыдитесь. Вы, вероятно, марксист?
- Марксист, - угасая, отвечал зарезанный.
- Так вот, пожалуйста, осенью, - вежливо говорил Персиков и бодро кричал Панкрату: - Давай следующего!
Подобно тому, как амфибии оживают после долгой засухи при первом обильном дожде, ожил профессор Персиков в 1926 году, когда соединенная американо-русская компания выстроила, начав с угла Газетного переулка и Тверской, в центре Москвы, пятнадцать пятнадцатиэтажных домов, а на окраинах триста рабочих коттеджей, каждый на восемь квартир, раз и навсегда прикончив тот страшный и смешной жилищный кризис, который так терзал москвичей в годы 1919-1925.
Вообще это было замечательное лето в жизни Персикова, и порою он с тихим и довольным хихиканьем потирал руки, вспоминая, как он жался с Марьей Степановной в двух комнатах. Теперь профессор все пять получил обратно, расширился, расположил две с половиной тысячи книг, чучела, диаграммы, препараты, зажег на столе зеленую лампу в кабинете.
Институт тоже узнать было нельзя: его покрыли кремовою краской, провели по специальному водопроводу воду в комнату гадов, сменили все стекла на зеркальные, прислали пять новых микроскопов, стеклянные препарационные столы, шары по 2000 ламп с отраженным светом, рефлекторы, шкапы в музей.
Персиков ожил, и весь мир неожиданно узнал об этом, лишь только в декабре 1926 года вышла в свет брошюра:
«Еще к вопросу о размножении бляшконосных, или хитонов». 126 стр. Известия IV университета.
А в 1927-м, осенью, капитальный труд в 350 страниц, переведенный на шесть языков, в том числе японский:
«Эмбриология пип, чесночниц и лягушек». Цена 3 руб. Госиздат.
А летом 1928 года произошло то невероятное, ужасное...

Глава II

ЦВЕТНОЙ ЗАВИТОК

Итак, профессор зажег шар и огляделся. Зажег рефлектор на длинном экспериментальном столе, надел белый халат, позвенел какими-то инструментами на столе...
Многие из тридцати тысяч механических экипажей, бегавших в 28-м году по Москве, проскакивали по улице Герцена, шурша по гладким торцам, и через каждую минуту с гулом и скрежетом скатывался с Герцена к Моховой трамвай 16, 22, 48 или 53-го маршрута. Отблески разноцветных огней забрасывал в зеркальные стекла кабинета и далеко и высоко был виден рядом с темной и грузной шапкой Храма Христа туманный, бледный месячный серп.
Но ни он, ни гул весенней Москвы нисколько не занимали профессора Персикова. Он сидел на винтящемся трехногом табурете и побуревшими от табаку пальцами вертел кремальеру великолепного цейсовского микроскопа, в который был заложен обыкновенный неокрашенный препарат свежих амеб. В тот момент, когда Персиков менял увеличение с пяти на десять тысяч, дверь приоткрылась, показалась остренькая бородка, кожаный нагрудник, и ассистент позвал:
- Владимир Ипатьич, я установил брыжжейку, не хотите ли взглянуть?
Персиков живо сполз с табурета, бросив кремальеру на полдороге, и, медленно вертя в руках папиросу, прошел в кабинет ассистента. Там, на стеклянном столе, полузадушенная и обмершая от страха и боли лягушка была распята на пробковом штативе, а ее прозрачные слюдяные внутренности вытянуты из окровавленного живота в микроскоп.
- Очень хорошо, - сказал Персиков и припал глазом к окуляру микроскопа.
Очевидно, что-то очень интересное можно было рассмотреть в брыжжейке лягушки, где, как на ладони видные, по рекам сосудов бойко бежали живые кровяные шарики. Персиков забыл о своих амебах и в течение полутора часов по очереди с Ивановым припадал к стеклу микроскопа. При этом оба ученые перебрасывались оживленными, но непонятными простым смертным словами.
Наконец Персиков отвалился от микроскопа, заявив:
- Сворачивается кровь, ничего не поделаешь.
Лягушка тяжко шевельнула головой, и в ее потухающих глазах были явственны слова: «Сволочи вы, вот что...»
Разминая затекшие ноги, Персиков поднялся, вернулся в свой кабинет, зевнул, потер пальцами вечно воспаленные веки и, присев на табурет, заглянул в микроскоп, пальцы он наложил на кремальеру и уже собирался двинуть винт, но не двинул. Правым глазом видел Персиков мутноватый белый диск и в нем смутных бледных амеб, а посредине диска сидел цветной завиток, похожий на женский локон. Этот завиток и сам Персиков, и сотни его учеников видели очень много раз, и никто не интересовался им, да и незачем было. Цветной пучочек света лишь мешал наблюдению и показывал, что препарат не в фокусе. Поэтому его безжалостно стирали одним поворотом винта, освещая поле ровным белым светом. Длинные пальцы зоолога уже вплотную легли на нарезку винта и вдруг дрогнули и слезли. Причиной этого был правый глаз Персикова, он вдруг насторожился, изумился, налился даже тревогой. Не бездарная посредственность на горе республике сидела у микроскопа. Нет, сидел профессор Персиков! Вся жизнь, его помыслы сосредоточились в правом глазу. Минут пять в каменном молчании высшее существо наблюдало низшее, мучая и напрягая глаз над стоящим вне фокуса препаратом. Кругом все молчало. Панкрат заснул уже в своей комнате в вестибюле, и один только раз в отдалении музыкально и нежно прозвенели стекла в шкапах - это Иванов, уходя, запер свой кабинет. За ним простонала входная дверь. Потом уже послышался голос профессора. У кого он спросил - неизвестно.
- Что такое? Ничего не понимаю...
Запоздалый грузовик прошел по улице Герцена, колыхнув старые стены института. Плоская стеклянная чашечка с пинцетами звякнула на столе. Профессор побледнел и занес руки над микроскопом, так, словно мать над дитятей, которому угрожает опасность. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы Персиков двинул винт, о нет, он боялся уже, чтобы какая-нибудь посторонняя сила не вытолкнула из поля зрения того, что он увидал.
Было полное белое утро с золотой полосой, перерезавшей кремовое крыльцо института, когда профессор покинул микроскоп и подошел на онемевших ногах к окну. Он дрожащими пальцами нажал кнопку, и черные глухие шторы закрыли утро, и в кабинете ожила мудрая ученая ночь. Желтый и вдохновенный Персиков растопырил ноги и заговорил, уставившись в паркет слезящимися глазами:
- Но как же это так? Ведь это же чудовищно!.. Это чудовищно, господа, - повторил он, обращаясь к жабам в террарии, но жабы спали и ничего ему не ответили.
Он помолчал, потом подошел к выключателю, поднял шторы, потушил все огни и заглянул в микроскоп. Лицо его стало напряженным, он сдвинул кустоватые желтые брови.
- Угу, угу, - пробурчал он, - пропал. Понимаю. По-о-нимаю, - протянул он, сумасшедше и вдохновенно глядя на погасший шар над головой, - это просто.
И он вновь опустил шипящие шторы и вновь зажег шар. Заглянул в микроскоп, радостно и как бы хищно осклабился.
- Я его поймаю, - торжественно и важно сказал он, поднимая палец кверху, - поймаю. Может быть, и от солнца.
Опять шторы взвились. Солнце теперь было налицо. Вот оно залило стены института и косяком легло на торцах Герцена. Профессор смотрел в окно, соображая, где будет солнце днем. Он то отходил, то приближался, легонько пританцовывая, и наконец животом лег на подоконник.
Приступил к важной и таинственной работе. Стеклянным колпаком накрыл микроскоп. На синеватом пламени горелки расплавил кусок сургуча и края колокола припечатал к столу, а на сургучных пятнах оттиснул свой большой палец. Газ потушил, вышел и дверь кабинета запер на английский замок.
Полусвет был в коридорах института. Профессор добрался до комнаты Панкрата и долго и безуспешно стучал в нее. Наконец за дверью послышалось урчанье как бы цепного пса, харканье и мычанье, и Панкрат в полосатых подштанниках, с завязками на щиколотках, предстал в светлом пятне. Глаза его дико уставились на ученого, он еще легонько подвывал со сна.
- Панкрат, - сказал профессор, глядя на него поверх очков, - извини, что я тебя разбудил. Вот что, друг, в мой кабинет завтра утром не ходить. Я там работу оставил, которую сдвигать нельзя. Понял?
- У-у-у, по-по-понял, - ответил Панкрат, ничего не поняв. Он пошатывался и рычал.
- Нет, слушай, ты проснись, Панкрат, - молвил зоолог и легонько потыкал Панкрата в ребра, отчего у того на лице получился испуг и некоторая тень осмысленности в глазах. - Кабинет я запер, - продолжал Персиков, - так убирать его не нужно до моего прихода. Понял?
- Слушаю-с, - прохрипел Панкрат.
- Ну вот и прекрасно, ложись спать.
Панкрат повернулся, исчез в двери и тотчас обрушился на постель, а профессор стал одеваться в вестибюле. Он надел серое летнее пальто и мягкую шляпу, затем, вспомнив про картину в микроскопе, уставился на свои калоши и несколько секунд глядел на них, словно видел их впервые. Затем левую надел и на левую хотел надеть правую, но та не полезла.
- Какая чудовищная случайность, что он меня отозвал, - сказал ученый, - иначе я его так бы и не заметил. Но что это сулит?.. Ведь это сулит черт знает что такое!.. - Профессор усмехнулся, прищурился на калоши и левую снял, а правую надел. - Боже мой! Ведь даже нельзя представить себе всех последствий... - Профессор с презрением ткнул левую калошу, которая раздражала его, не желая налезать на правую, и пошел к выходу в одной калоше. Тут же он потерял носовой платок и вышел, хлопнув тяжелою дверью. На крыльце он долго искал в карманах спичек, хлопая себя по бокам, не нашел и тронулся по улице с незажженной папиросой во рту.
Ни одного человека ученый не встретил до самого храма. Там профессор, задрав голову, приковался к золотому шлему. Солнце сладостно лизало его с одной стороны.
- Как же раньше я не видал его, какая случайность?.. Тьфу, дурак, - профессор наклонился и задумался, глядя на разно обутые ноги, - гм... как же быть? К Панкрату вернуться? Нет, его не разбудишь. Бросить ее, подлую, жалко. Придется в руках нести. - Он снял калошу и брезгливо понес ее.
На стареньком автомобиле с Пречистенки выехали трое. Двое пьяненьких и на коленях у них ярко раскрашенная женщина в шелковых шароварах по моде 28-го года.
- Эх, папаша! - крикнула она низким сиповатым голосом. - Что ж ты другую-то калошку пропил?
Видно, в «Альказаре» набрался старичок, - завыл левый пьяненький, правый высунулся из автомобиля и прокричал:
- Отец, что, ночная на Волхонке открыта? Мы туда!
Профессор строго посмотрел на них поверх очков, выронил изо рта папиросу и тотчас забыл об их существовании. На Пречистенском бульваре рождалась солнечная прорезь, а шлем Христа начал пылать. Вышло солнце.

Глава III

ПЕРСИКОВ ПОЙМАЛ

Дело было вот в чем. Когда профессор приблизил свой гениальный глаз к окуляру, он впервые в жизни обратил внимание на то, что в разноцветном завитке особенно ярко и жирно выделялся один луч. Луч этот был ярко-красного цвета и из завитка выпадал, как маленькое острие, ну, скажем, с иголку, что ли.
Просто уж такое несчастье, что на несколько секунд луч этот приковал наметанный глаз виртуоза.
В нем, в луче, профессор разглядел то, что было в тысячу раз значительнее и важнее самого луча, непрочного дитяти, случайно родившегося при движении зеркала и объектива микроскопа. Благодаря тому, что ассистент отозвал профессора, амебы пролежали полтора часа под действием этого луча, и получилось вот что: в то время, как в диске вне луча зернистые амебы валялись вяло и беспомощно, в том месте, где пролегал красный заостренный меч, происходили странные явления. В красной полосочке кипела жизнь. Серенькие амебы, выпуская ложноножки, тянулись изо всех сил в красную полосу и в ней (словно волшебным образом) оживали. Какая-то сила вдохнула в них дух жизни. Они лезли стаей и боролись друг с другом за место в луче. В нем шло бешеное, другого слова не подобрать, размножение. Ломая и опрокидывая все законы, известные Персикову, как свои пять пальцев, они почковались на его глазах с молниеносной быстротой. Они разваливались на части в луче, и каждая из частей в течение двух секунд становилась новым и свежим организмом. Эти организмы в несколько мгновений достигали роста и зрелости лишь затем, чтобы в свою очередь тотчас же дать новое поколение. В красной полосе, а потом и во всем диске стало тесно и началась неизбежная борьба. Вновь рожденные яростно набрасывались друг на друга и рвали в клочья и глотали. Среди рожденных лежали трупы погибших в борьбе за существование. Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны. Во-первых, они объемом приблизительно в два раза превышали обыкновенных амеб, а во-вторых, отличались какою-то особенной злобой и резвостью. Движения их были стремительны, их ложноножки гораздо длиннее нормальных, и работали они ими, без преувеличения, как спруты щупальцами.
Во второй вечер профессор, осунувшийся и побледневший, без пищи, взвинчивая себя лишь толстыми самокрутками, изучал новое поколение амеб, а в третий день он перешел к первоисточнику, то есть к красному лучу.
Газ тихонько шипел в горелке, опять по улице шаркало движение, и профессор, отравленный сотой папиросою, полузакрыв глаза, откинулся на спинку винтового кресла.
- Да, теперь все ясно. Их оживил луч. Это новый, не исследованный никем, никем не обнаруженный луч. Первое, что придется выяснить, это - получается ли он только от электричества или также и от солнца, - бормотал Персиков самому себе.
И в течение еще одной ночи это выяснилось. В три микроскопа Персиков поймал три луча, от солнца ничего не поймал и выразился так:
- Надо полагать, что в спектре солнца его нет... гм... ну, одним словом, надо полагать, что добыть его можно только от электрического света. - Он любовно поглядел на матовый шар вверху, вдохновенно подумал и пригласил к себе в кабинет Иванова. Он все ему рассказал и показал амеб.
Приват-доцент Иванов был поражен, совершенно раздавлен: как же такая простая вещь, как эта тоненькая стрела, не была замечена раньше, черт возьми! Да кем угодно, и хотя бы им, Ивановым. И действительно, это чудовищно! Вы только посмотрите...
- Вы посмотрите, Владимир Ипатьич, - говорил Иванов, в ужасе прилипая глазом к окуляру, - что делается?! Они растут на моих глазах... Гляньте, гляньте...
- Я их наблюдаю уже третий день, - вдохновенно ответил Персиков.
Затем произошел между двумя учеными разговор, смысл которого сводился к следующему: приват-доцент Иванов берется соорудить при помощи линз и зеркал камеру, в которой можно будет получить этот луч в увеличенном виде и вне микроскопа. Иванов надеется, даже совершенно уверен, что это чрезвычайно просто. Луч он получит, Владимир Ипатьич может в этом не сомневаться. Тут произошла маленькая заминка.
- Я, Петр Степанович, когда опубликую работу, напишу, что камеры сооружены вами, - вставил Персиков, чувствуя, что заминочку надо разрешить.
- О, это не важно... Впрочем, конечно...
И заминочка тотчас разрешилась. С этого времени луч поглотил и Иванова. В то время, как Персиков, худея и истощаясь, просиживал дни и половину ночей за микроскопом, Иванов возился в сверкающем от ламп физическом кабинете, комбинируя линзы и зеркала. Помогал ему механик.
Из Германии, после запроса через комиссариат просвещения, Персикову прислали три посылки, содержащие в себе зеркала, двояковыпуклые, двояковогнутые и даже какие-то выпукло-вогнутые шлифованные стекла. Кончилось все это тем, что Иванов соорудил камеру и в нее действительно уловил красный луч. И надо отдать справедливость, уловил мастерски: луч вышел жирный, сантиметра четыре в поперечнике, острый и сильный.
1 июня камеру установили в кабинете Персикова, и он жадно начал опыты с икрой лягушек, освещенной лучом. Опыты эти дали потрясающие результаты. В течение двух суток из икринок вылупились тысячи головастиков. Но этого мало, в течение одних суток головастики выросли необычайно в лягушек и до того злых и прожорливых, что половина их тут же была перелопана другой половиной. Зато оставшиеся в живых начали вне всяких сроков метать икру и в два дня уже без всякого луча вывели новое поколение и при этом совершенно бесчисленное. В кабинете ученого началось черт знает что: головастики расползались из кабинета по всему институту, в террариях и просто на полу, во всех закоулках, завывали зычные хоры, как на болоте. Панкрат, и так боявшийся Персикова как огня, теперь испытывал по отношению к нему одно чувство: мертвенный ужас. Через неделю и сам ученый почувствовал, что он шалеет. Институт наполнился запахом эфира и цианистого кали, которым чуть-чуть не отравился Панкрат, не вовремя снявший маску. Разросшееся болотное поколение наконец удалось перебить ядами, кабинеты проветрить.
Иванову Персиков сказал так:
- Вы знаете, Петр Степанович, действие луча на дейтероплазму и вообще на яйцеклетку изумительно.
Иванов, холодный и сдержанный джентльмен, перебил профессора необычным тоном:
- Владимир Ипатьич, что же вы толкуете о мелких деталях, об дейтероплазме. Будем говорить прямо: вы открыли что-то неслыханное. - Видимо, с большой потугой, но все же Иванов выдавил из себя слова: - Профессор Персиков, вы открыли луч жизни!
Слабая краска показалась на бледных, небритых скулах Персикова.
- Ну-ну-ну, - пробормотал он.
- Вы, - продолжал Иванов, - вы приобретете такое имя... У меня кружится голова. Вы понимаете, - продолжал он страстно, - Владимир Ипатьич, герои Уэллса по сравнению с вами просто вздор... А я-то думал, что это сказки... Вы помните его «Пищу богов»?
- А, это роман, - ответил Персиков.
- Ну да, Господи, известный же!..
- Я забыл его, - ответил Персиков, - помню, читал, но забыл.
- Как же вы не помните, да вы гляньте, - Иванов за ножку поднял со стеклянного стола невероятных размеров мертвую лягушку с распухшим брюхом. На морде ее даже после смерти было злобное выражение. - Ведь это же чудовищно!

Глава IV

ПОПАДЬЯ ДРОЗДОВА

Бог знает почему, Иванов ли тут был виноват, или потому, что сенсационные известия передаются сами собой по воздуху, но только в гигантской кипящей Москве вдруг заговорили о луче и о профессоре Персикове. Правда, как-то вскользь и очень туманно. Известие о чудодейственном открытии прыгало, как подстреленная птица, в светящейся столице, то исчезая, то вновь взвиваясь, до половины июля, пока на 20-й странице газеты «Известия» под заголовком «Новости науки и техники» не появилась короткая заметка, трактующая о луче. Сказано было глухо, что известный профессор IV университета изобрел луч, невероятно повышающий жизнедеятельность низших организмов, и что луч этот нуждается в проверке. Фамилия, конечно, была переврана и напечатано: «Певсиков».
Иванов принес газету и показал Персикову заметку.
- «Певсиков», - проворчал Персиков, возясь с камерой в кабинете, - откуда эти свистуны все знают?
Увы, перевранная фамилия не спасла профессора от событий, и они начались на другой же день, сразу нарушив всю жизнь Персикова.

Действие фантастической повести разворачивается в послереволюционное время в Советском союзе. В Московском зоологическом институте, переживающем не лучшие времена, трудится профессор Владимир Ипатьевич Персиков.

По случайному стечению обстоятельств в своем микроскопе, в который он рассматривает амеб, он видит некий луч света, сформированный излучением электрической лампочки и системой линз. Под действием этого луча микроорганизмы начинают крайне быстро увеличиваются в размерах, ведут себя агрессивно, поедая своих нормальных сородичей.

Профессор называет свое изобретение «луч жизни» и при помощи своего помощника, доцента Иванова, создает устройство, способное воссоздать луч. Проверить луч в действии было решено на любимом объекте изучения профессора – земноводных. Личинки лягушек облучают в устройстве. В ходе эксперимента многочисленные злобные головастики заполоняют сначала кабинет профессора, а затем и все здание института. Ученным приходится воспользоваться сильным ядом, чтобы уничтожить лягушат и предотвратить их распространение.

Однако опыты профессора не остаются в секрете, и о них узнают по всей Москве. К профессору приходит журналист Бронский. В ходе интервью ему удается выпытать информацию об изобретении Персикова. В свет выходит статья, посвященная «лучу», красочно расписывающая перспективы применения устройства для нужд животноводства СССР.

А в Союзе в это время свирепствует куриный мор. Куриные яйца – великий дефицит. За ними стоят очереди, о них разговаривают на улицах. Спустя две недели в стране не остается ни одной курицы.

К профессору приезжает новый директор совхоза «Красный луч» - Александр Семенович Рокк. При поддержке Лубянки он увозит из института 3 огромных действующих установки, оставляя Персикову только самую первую, собранную в начале экспериментов. В стране планируется при помощи «луча жизни» возродить куриное поголовье.

Одновременно с этим сам Персиков продолжает эксперименты в своей лаборатории. Он заказывает несколько десятков яиц крокодилов, змей и страусов, чтобы заниматься научной работой. По страшному стечению обстоятельств заказ профессора попадает в руки Александра Рокка. Тот, будучи уверен, что ему привезли куриные яйца, облучает их в установках.

В совхозе начинает происходить невообразимое. Вся округа заполоняется сотнями гигантских змей, жертвами которых в первые дни становится супруга директора совхоза и два наблюдателя из ГПУ. По округе бродят свирепы крокодилы и страусы, уничтожаю все живое и размножаясь с невероятной скоростью.

Слухи доходят до Москвы. Начинается паника. Столицу поспешно эвакуируют вместе с ценностями и населением. Доблестная армия бомбит полчища гадов всеми доступными видами вооружений. Однако стаи монстров неумолимо продвигаются к городу.

Профессор Персиков заперся в своем кабинете. В институт вламывается разъяренная толпа. Люди напуганы. Они считают, что в бедах виноват профессор, что это он выпустил чудовищ на свободу. Толпа врывается в кабинет и убивает профессора, а затем сжигает и все здание института.

Однако к людям приходит неожиданное спасение. На несколько дней в конце августа приходят морозы. Минусовая температура легко убивает полчища теплолюбивых животных и их яйца. Однако страна в руинах. Тысячи гниющих трупов, разлагаясь, приводят к эпидемиям.

Только спустя годы происходит возврат к нормальной жизни. Институт отстраивается вновь. Директором назначен доцент Иванов. Он безуспешно пытается воссоздать устройство, но не добивается успеха.

Мораль в книге заложена совершенно однозначная: любое вмешательство в естественные процессы природы должно быть осознано. Поскольку любое изобретение, даже придуманное для благих целей, попав не в те руки, либо по нелепому стечению обстоятельств, или же при помощи человеческой глупости может привести к большим бедам.

Картинка или рисунок Роковые яйца

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Аксаков Детские годы Багрова-внука

  Первыми идут очень смутные воспоминания младенчества: кормилица, продолжительная тяжёлая болезнь, новый дом. Чаще всего в памяти всплывает образ дороги и матери, любившей Серёжу больше других детей

• Краткое содержание Быков Дожить до рассвета

  Великая Отечественная Война. Зима. Отряд специального назначения под командованием лейтенанта Ивановского отправился на важное задание. За ночь нужно было управиться.

• Краткое содержание Самовар Горького

  Произведение для детей, написанное в ироничной, шутливой манере с использованием приемов сатиры, на примере предметов кухонной и чайной посуды, являющихся главными героями сказки, повествует о различных человеческих качествах.

• Краткое содержание Аверченко Смерть африканского охотника

  Данное произведение является автобиографией самого писателя. В нем он рассказывает, что в детские годы был очень мечтательным и любил уединяться на скале, в ожидании пиратов. Каждый раз он в своих мечтах видел черный пиратский корабль

• Краткое содержание Чудак из 6 б Железников

  У героя повести Бори как-то одновременно впервые происходят несколько событий. Во-первых, первый раз в жизни он должен самостоятельно выбрать подарок на день Рождения своей маме, во-вторых, он влюбляется

Подобрать удобный для чтения размер шрифта:

Год написания повести : 1924 год

Первая публикация : В журнале «Недра» № 6 за 1925 год. Также повесть вошла в сборники:

• Булгаков М. Дьяволиада. М.: Недра, 1925;
• Булгаков М. Роковые яйца. Рига: Литература, 1928.

В сокращенном виде под названием «Луч жизни» повесть «Роковые яйца» печаталась в издании «Красная панорама» в номерах с 19 по 22 за 1925 год (причём в №22 уже под названием «Роковые яйца»).

Гениальный и эксцентричный профессор-зоолог Владимир Ипатьевич Персиков случайно обнаруживает удивительный феномен стимулирующего воздействия света красной части спектра на эмбрионы - организмы, в момент развития облученные открытым Персиковым лучом (например, зародыши в икринках), начинают развиваться гораздо быстрее и достигают более крупных размеров, чем «оригиналы». Кроме того, они отличаются агрессивностью и невероятной способностью стремительно размножаться.

Как раз в то время по всей стране прокатился куриный мор, и глава совхоза «Красный луч» Александр Семенович Рокк решает использовать открытие Персикова для восстановления поголовья кур. Согласно приказу свыше Рокк забирает у Персикова камеры-облучатели, с которыми профессор проводил опыты, и увозит их в совхоз. Рокк заказывает за границей яйца кур, а Персиков - яйца змей, крокодилов и страусов (для опытов). Но в результате ошибки заказ Персикова присылают Рокку.

Увидев на доставленных «куриных» яйцах «какую-то грязюку», Рокк звонит Персикову, но профессор думает, что это ошибка («грязюки» на яйцах быть не может), а потому разрешил Рокку не мыть их. Рокк начинает облучение яиц, но скоро из оранжереи с яйцами сбегают двое вылупившихся зародышей, и на следующий день Рокк, захотевший искупаться в пруду, видит там огромную змею. Змея убивает жену Рокка Маню, а самому Рокку удаётся сбежать.

На следующее утро он добирается до железнодорожной станции Дугино, находящейся в 20 верстах от совхоза. Там он встречает агентов ГПУ и рассказывает о случившемся. Чекисты не верят ему, но едут в совхоз, прихватив оружие. Сам Рокк уезжает на поезде в Москву. Приехав в совхоз, агенты Щукин и Полайтис не обнаруживают там людей. Лишь заглянув внутрь оранжереи, они видят гигантских змей, крокодилов и страусов и гибнут в неравной схватке с ними.

Персиков, готовый к опытам, получает куриные яйца. Профессор возмущен этой ошибкой, и в этот момент его помощник доцент Иванов показывает ему «экстренное приложение» к свежему номеру газеты, где на фотографии изображена громадных размеров анаконда… из Смоленской губернии! Персиков понимает, что произошла чудовищная ошибка - куриные яйца прислали ему, а змеиные - Рокку в совхоз. За «грязюку» Рокк принимал сетчатый рисунок на змеиных яйцах. Змеи, крокодилы и страусы беспрестанно размножаются; их полчища, уничтожая всё на своем пути, движутся вперёд, к Москве.

В бои со змеями, крокодилами и страусами вступают части РККА, применяя в том числе и химическое оружие, но не могут остановить их.

Столицу, равно как и всю остальную страну, охватывает паника; обезумевшая толпа, решив, что это Персиков распустил гадов, рассвирепев, врывается в институт, где работал профессор, и убивает его. Однако в ночь с 19-го на 20-е число внезапно упал страшный по меркам августа мороз: -18°C. Он продержался двое суток и все змеи, крокодилы и страусы, не выдержав его, погибли. И хотя ещё долго были повальные эпидемии от «трупов гадов и людей», основная опасность миновала.

Хотя доцент Пётр Степанович Иванов, бывший помощник великого профессора, теперь заведовавший институтом, и пытался снова получить странный луч, у него ничего не вышло: «Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания, чем обладал в мире только один человек - покойный профессор Владимир Ипатьевич Персиков».

Приятного вам чтения!

Действие происходит в СССР летом 1928 г. Владимир Ипатьевич Персиков, профессор зоологии IV государственного университета и директор Московского зооинститута, совершенно неожиданно для себя делает научное открытие огромной важности: в окуляре микроскопа при случайном движении зеркала и объектива он видит необыкновенный луч - «луч жизни», как называет его впоследствии ассистент профессора приват-доцент Петр Степанович Иванов. Под воздействием этого луча обычные амёбы ведут себя страннейшим образом: идёт бешеное, опрокидывающее все естественнонаучные законы размножение; вновь рождённые амёбы яростно набрасываются друг на друга, рвут в клочья и глотают; побеждают лучшие и сильнейшие, и эти лучшие ужасны: в два раза превышают размерами обычные экземпляры и, кроме того, отличаются какой-то особенной злобой и резвостью.

При помощи системы линз и зеркал приват-доцент Иванов сооружает несколько камер, в которых в увеличенном виде вне микроскопа получает такой же, но более мощный луч, и учёные ставят опыты с икрой лягушек. В течение двух суток из икринок вылупливаются тысячи головастиков, за сутки вырастающих в таких злых и прожорливых лягушек, что одна половина тут же пожирает другую, а оставшиеся в живых за два дня безо всякого луча выводят новое, совершенно бесчисленное потомство. Слухи об опытах профессора Персикова просачиваются в печать.

В это же время в стране начинается странная, не известная науке куриная болезнь: заразившись этой болезнью, курица в течение нескольких часов погибает. Профессор Персиков входит в состав чрезвычайной комиссии по борьбе с куриной чумой. Тем не менее через две недели на территории Советского Союза вымирают все куры до одной.

В кабинете профессора Персикова появляется Александр Семенович Рокк, только что назначенный заведующим показательным совхозом «Красный луч», с «бумагой из Кремля», в которой профессору предлагается предоставить сконструированные им камеры в распоряжение Рокка «для поднятия куроводства в стране». Профессор предостерегает Рокка, говоря, что свойства луча ещё недостаточно хорошо изучены, однако Рокк совершенно уверен, что все будет в порядке и он быстро выведет прекрасных цыплят. Люди Рокка увозят три большие камеры, оставив профессору его первую, маленькую камеру.

Профессор Персиков для своих опытов выписывает из-за границы яйца тропических животных - анаконд, питонов, страусов, крокодилов. В то же время Рокк для возрождения куроводства также из-за границы выписывает куриные яйца. И происходит ужасное: заказы оказываются перепутанными, и в смоленский совхоз приходит посылка со змеиными, крокодильими и страусиными яйцами. Ни о чем не подозревающий Рокк помещает необыкновенно крупные и какие-то странные на вид яйца в камеры, и тут же в окрестностях совхоза умолкают все лягушки, снимаются с места и улетают прочь все птицы, включая воробьёв, а в соседней деревне начинают тоскливо выть собаки. Через несколько дней из яиц начинают вылупливаться крокодилы и змеи. Одна из змей, выросшая к вечеру до невероятных размеров, нападает на жену Рокка Маню, которая становится первой жертвой этого чудовищного недоразумения. Мгновенно поседевший Рокк, на глазах которого произошло это несчастье, явившись в управление ГПУ, рассказывает о чудовищном происшествии в совхозе, однако сотрудники ГПУ считают его рассказ плодом галлюцинации. Однако, приехав в совхоз, они с ужасом видят огромное количество гигантских змей, а также крокодилов и страусов. Оба уполномоченных ГПУ погибают.

В стране происходят ужасные события: артиллерия обстреливает можайский лес, громя залежи крокодильих яиц, в окрестностях Можайска идут бои со страусовыми стаями, огромные полчища пресмыкающихся с запада, юго-запада и с юга приближаются к Москве. Человеческие жертвы неисчислимы. Начинается эвакуация населения из Москвы, город полон беженцев из Смоленской губернии, в столице вводится военное положение. Бедный профессор Персиков погибает от рук разъярённой толпы, считающей его виновником всех обрушившихся на страну несчастий.

В ночь с 19 на 20 августа неожиданный и неслыханный мороз, достигнув −18 градусов, держится двое суток и спасает столицу от ужасного нашествия. Леса, поля, болота завалены разноцветными яйцами, покрытыми странным рисунком, но уже совершенно безвредными: мороз убил зародышей. На необозримых пространствах земли гниют бесчисленные трупы крокодилов, змей, страусов невероятных размеров. Однако к весне 1929 г. армия приводит все в порядок, леса и поля расчищает, а трупы сжигает.

О необыкновенном луче и катастрофе долго ещё говорит и пишет весь мир, тем не менее волшебный луч получить вновь уже никому не удаётся, не исключая и приват-доцента Иванова.

Михаил Афанасьевич Булгаков - один из любимых русских писателей, причем не одного поколения людей. Яркий и разноплановый писатель, который хорош во всех своих жанрах. Все помнят его известные романы «Мастер и Маргарита» и «Белая Гвардия», повести «Собачье сердце» и «Роковые яйца». Булгаковские произведения можно разобрать буквально по цитатам.

Повесть «Роковые яйца» Булгаков написал еще в 1924 году. И уже в следующем году она была уже опубликована. О чем рассказывает ее краткое содержание? «Роковые яйца» - произведение, которое даже с точки зрения краткого повествования способно удивить любого. И особенно тех, кто жил в те годы.

"Роковые яйца": анализ

Источником для написания этого фантастического произведения стал фантаста Герберта Уэллса «Пища богов» (1904 г.), где описана чудодейственная пища, ускоряющая рост человека и превращающая его в гиганта, а также развивающая его интеллектуальные, духовные и физические возможности. «Роковые яйца» Булгаков сделал более экзотичными и в своем сюжете использовал агрессивных пресмыкающихся, а не гигантских человеческих индивидуумов.

А еще поэт Максимилиян Волошин, отдыхая в Крыму, в Коктебеле, прислал Булгакову вырезку из одной местной газеты от 1921 года, в которой говорилось о том, что в районе появился огромный гад, и на его поимку отправили бойцов Красной Армии.

Произведение «Роковые яйца» напоминает и второй роман Уэллса «Война миров» (1898 г.), в котором марсиане, завоевавшие Землю, гибнут от земных микробов. У Булгакова же его экзотические пресмыкающиеся становятся жертвами фантастических летних морозов.

Все началось с того, что в 1928 году советский профессор зоологии и директор Московского зооинститута Персиков Владимир Ипатьевич однажды совершил неожиданное научное открытие, которое имело огромную важность для зоологии.

Работая с микроскопом, при случайном сдвиге зеркала он вдруг увидел в окуляре «луч жизни», как его потом назовет ассистент профессора, ученый Иванов Петр Степанович.

Суть научного открытия заключалось в том, что одноклеточные организмы типа амебы при воздействии на них этого луча начинали вести себя очень непонятным и странным образом. Их поведение противоречило всем естественным законам природы. Амебы вдруг резко начинали размножаться, набрасываться друг на друга и стервозно рвать одна другую. В этой борьбе побеждали сильнейшие. Все эти выжившие особи страшны и неугомонны в своей особенной резвости и злобе.

Опасный опыт

Через некоторое время ученый ассистент Иванов использует еще несколько камер, создает мощный луч и идет на эксперимент с За двое суток выросли очень прожорливые и злые холоднокровные животные, которые тоже стали пожирать А те, кто выжил, начинали плодиться в бесчисленном количестве.

В общем, все эти уникальные эксперименты профессора Персикова не могли не просочиться в печать. Однако не только эта новость свела научных работников с ума, а еще и то, что в стране по каким-то странным обстоятельствам стала распространяться совершенно неизвестная науке куриная болезнь. И поэтому профессора Персикова пригласили возглавить недавно созданную чрезвычайную комиссию, которая должна была развернуть свою активную деятельность в борьбе с куриной эпидемией, ведь всего за две недели в стране вымерли все куры.

Яйца тропических животных

И вот в кабинет ученого Персикова пришел Александр Семенович Рокк. Его только недавно назначили председателем совхоза «Красный луч», где он получил письмо особой важности из Кремля. В нем предлагалось передать на пользование Рокку сконструированные камеры, которые помогли бы поднять куроводство в стране. Но Персиков предостерегает председателя о том, что это уникальное устройство еще не совсем изучено. Однако Рокк уверен, что за довольно короткий срок он сможет увеличить в несколько раз численность цыплят.

Так вроде бы очень просто закручивается краткое содержание. «Роковые яйца» потом, однако, становятся по-настоящему захватывающими.

Помощники Рокка забирают все три установки камер, кроме его самой первой небольшой камеры, которая осталась у профессора Персикова. Он-то и продолжил свое изучение и из-за границы, он получил заказ в виде яиц тропических животных, питонов, анаконд, крокодилов и страусов для своих опытов.

Подмена

В свою очередь Рокк из той же заграницы для своих совхозных целей по разведению куриного хозяйства выписывает куриные яйца. И вот тут происходит нечто ужасное, как оказалось потом, в дороге заказы перепутались, и яйца жутких животных попадают под эксперимент смоленского совхоза.

Ничего не подозревающий Рокк странные на вид яйца помещает в специальную барокамеру. И что удивительно, через некоторое время в совхозе вдруг умолкли лягушки, улетели все птицы, причем даже воробьи, и повсюду стали выть собаки.

Жуткое нападение

Через некоторое время на свет начинают появляться змеи и крокодилы. Одна из змей достигла невероятных размеров и напала на Маню - жену Рокка. Все это происходило у него на глазах, и от увиденного он просто оцепенел от ужаса. Рокк сразу примчался в отдел ГПУ, чтобы рассказать о своих несчастьях, но никто не поверил его рассказам и все посчитали, что его преследуют галлюцинации. Но когда эксперты все же приехали в совхоз, то они собственными глазами увидели несметное количество огромных и ужасных животных. Два сотрудника ГПУ погибают.

По всей окрестности началась огневая артиллерийская баталия, обстреливался весь лес, где находились залежи яиц. А в районе города Можайска велись бои с огромными полчищами пресмыкающихся и страусов, которые со всех сторон приближались к Москве. Человеческие жертвы с каждой минутой росли. В столице начиналась эвакуация. Беженцы из Смоленской области тоже приехали в Москву. В городе было введено

Бедного профессора Персикова буквально разорвала толпа разъяренных людей, которые посчитали, что он виновник всех бед в стране.

Все это очень ярко и впечатляюще описывает краткое содержание. "Роковые яйца" Булгакова заканчиваются тем, что спас катастрофическое положение крепкий мороз, который в конце августа достиг минус 18 градусов по Цельсию. Он продержался в столице два дня и тем самым помог преодолеть этот надвигающийся ужас.

Победа

После этого по всем полям, лесам и болотам были разбросаны яйца, у которых оболочка была покрыта какими-то цветными и очень странными узорами, напоминавшими зародыши, только уже безвредные. По всей земле лежали трупы огромных змей, крокодилов и страусов.

Весной 1929 года военные расчистили местность, сожгли трупы, в общем, все привели в порядок. О том, что случилось, еще долго говорили и писали во всем мире, но уже получить этот «луч жизни» никому не удалось и не удастся, причем даже самому ассистенту Иванову Петру Степановичу.

Вот так и закончились «Роковые яйца» Булгакова, которые для любителей фантастики будут приятной неожиданностью.