Портреты российских ученых и общественных деятелей. Сочинение по картине Нестерова «Портрет Павлова

Михаил Нестеров писал в 1940 году в предисловии к своим мемуарам: “Я избегал изображать сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью. И в портретах моих, написанных в последние годы, влекли меня к себе те люди, путь которых был отражением мыслей, чувств, деяний их”.

На протяжении своей жизни Нестеров был знаком и близок со многими видными творцами русской культуры – писателями, артистами, учеными и художниками. С большим волнением, словно заново переживая ушедшее, пишет он в книге “Давние дни” о своих встречах и беседах с Л. Толстым. М. Горьким, В. Суриковым. И. Крамским. И. Левитаном. П. Третьяковым. В небольших новеллах бегло, остро и выпукло, с мастерством наблюдателя и психолога намечены им многие характеры: всеобщий баловень Костя Коровин, вдохновенная актриса Стрепетова, “ревнивый” к славе своей В. Верещагин. “дивный старик” И. Павлов.

Многие из тех, с кем был близок Нестеров, стали моделями для его портретов.

Совсем другой “гениальный старик” И. Павлов – физиолог, академик, мыслитель. Стремительный, темпераментный, он заражал всех своей энергией, внутренним напором. Молодой задор, вихрь слов и жестов – таким увидел его впервые Нестеров и сумел показать его душевую молодость, кипение жизни в нем, страсть экспериментатора, ученого, борца.

Процесс постижения модели был очень активным. Это было не просто наблюдение, это было “вживание” в модель, ему важно было найти черты своей внутренней близости с нею, установить какой-то психологический и ритмический резонанс. И, наверное, именно потому, что сам он был вдохновенным художником, ему удалось столь убедительно передать творческое горение своих героев. Он умел оценить энергию и работоспособность Павлова, сам простаивая за мольбертом по 8 часов.

(Пока оценок нет)

Сочинения по темам:

1. Это первая значительная картина, раскрывшая самобытность нестеровского творчества. Тема ее не была такой уж новой, к ней обращались многие художники...
2. Портрет Толстого написан Репиным в Ясной Поляне в августе 1887 года. Преклоняясь перед гением великого писателя, И. Е. Репин в...
3. Полотно М. В. Нестерова «Видение отроку Варфаламею» считается одним из значительных произведений художника. Сам Нестеров в воспоминаниях пишет, что замысел...
4. В 1901 г. желая углубить свое знакомство с духовным миром русских монастырей, художник отправился в путешествие в Соловецкий монастырь на...

Еще в 1929 г. А. Н. Северцев, Ю. М. Шокальский, А. А. Бор зов начали поговаривать о том, что мне следует написать порт рет И. П. Павлова.

О Павлове я знал давно, знал его приятелейсослуживцев по Военномедицинской академии. В последние лет 10-15 имя Ивана Петровича, его исключительное положение, его «линия поведения» в науке и в жизни становились «легендарными»… быль и небылицы переплетались, кружились вокруг него. И вот с этогото легендарного человека мне предлагают написать порт рет; «нас сватают». Показывают мне его портреты, приложен ные к его сочинениям. Я смотрю и не нахожу ничего такого, что бы меня пленило, раззадорило. Типичное лицо ученого, профес сора, либо благообразное, даже красивое и только. Я не вижу в нем признаков чрезвычайных, манящих, волнующих мое воображение... и это меня расхолаживает.

Лицо Льва Толстого объясняют мне великолепные портреты Крамского, Ге, наконец, я знаю, я восхищаюсь с давних пор «Войной и миром», «Анной Карениной». Так было до моего зна комства с Толстым, познакомившись, я увидел еще многое, что ускользало от тех, кто писал с него, ускользнуло и от меня, хотя я и успел взять от него то, что мне было нужно для моих целей, для картины, и мой портрет не был портретом, а был большим этюдом для определенной цели.

Знал я Д. И. Менделеева, лицо его характерно, незабываемо; оно было благодарным материалом для художника. Из портре тов Павлова я ничего такого усмотреть не мог, это меня обеску раживало, и я, не считая себя опытным портретистом, не решался браться не за свое дело и упорно отклонял «сватовство». Однако «сваты» не унимались. После одной из сессий Академии наук Северцев сообщил мне, что со стороны Павлова препятствий И. П. Павлов и мои портреты с него 527 не имеется, он якобы согласился позировать мне. Дело остается за мной, и я через какоето время набрался храбрости, дал свое согласие поехать в Ленинград, познакомиться с Павловым, а там де будет видно.

Было лето 1930 г., июль. Я отправился в путь, остановился в Европейской гостинице, позвонил к Павловым, меня пригласили в 5 час. к обеду. Еду на Васильевский остров, знакомый мне с юношеских академических лет. Вот дом Академии наук на углу 7й линии, на этой улице когдато давнымдавно я поселился с приятелем, приехав из Москвы в Питер искать счастья в Акаде мии художеств.

Вхожу по старинной лестнице николаевских времен, звоню, открывают. Меня встречает небольшого роста, полная, приветли вая, несколько старомодная старушка - это жена Ивана Петро вича, Серафима Васильевна, более 50 лет бывшая умным, пре данным спутником жизни, другом его. Не успел я осмотреться, сказать несколько слов, ответить на приветствие супруги Ивана Петровича, как совершенно неожиданно, с какойто стремитель ностью, прихрамывая на одну ногу и громко говоря, появился откудато слева, из-за угла, из-за рояля, сам «легендарный чело век». Всего, чего угодно, а такого «выхода» я не ожидал. Поздо ровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком. Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда.

Иван Петрович ни капельки не был похож на те «официаль ные» снимки, что я видел, и писание портрета тут же мысленно было решено. Иван Петрович был донельзя самобытен, непосред ствен. Этот старик был «сам по себе», и это «сам по себе» было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглу шивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика.

Скоро подали обед; он прошел в живой беседе, говорилось о художестве и художниках; среди них у нас было немало знако мых, говорили и о другом. Страстная динамика, какойто внут ренний напор, ясность мысли, убежденность делали беседу с Иваном Петровичем увлекательной, и я не только слушал его с огромным интересом, но и вглядывался в моего собеседника. Он, несмотря на свой 81й год, на седые волосы, бороду, выглядел цветущим, очень, очень моложавым; его речь, жест (ох уж этот мне «жест»), самый звук голоса, удивительная ясность и моло дость мыслей, часто не согласных с моими, но таких убедитель 528 М. В. НЕСТЕРОВ ных, - все это увлекало меня! Казалось, что я начинаю видеть «своего Павлова», совсем иного, чем он представлялся до нашей встречи.

После обеда Иван Петрович показывал мне собрание своих картин; ими увешана была вся большая гостиная, было их мно го в кабинете и в других комнатах - целый музей. Передвиж ники преобладали. Был Репин, его лучшей поры, в чудесных этюдах к «Приему старшин», были и более поздние картины, до самых последних лет жизни Ильи Ефимовича. Были Маковский, Шишкин, Дубовской и др. Собирались картины в разное время.

Осмотрев картины, стали перебирать фотографии Ивана Пет ровича, снятые дома и за границей, во время конгрессов в Пари же, Лондоне, Америке. Он был похож, иногда был уловлен его характерный жест, поза, но ни одна из них, ни в какой мере не подходила для меня.

Поздно вечером я ушел от Павловых, порешив, что мы, не откладывая, завтра же поедем в Колтуши. На другой день в на значенный час Иван Петрович заехал за мной, и мы укатили по давно знакомым улицам, через Неву, к Пороховым, дальше в Колтуши.

Осмотревшись, я начал обдумывать, как начать портрет; ус ловия для его написания были плохие. Кабинет Ивана Петрови ча, очень хорошо обставленный, был совершенно темный; рядом в доме была застекленная с трех сторон небольшая терраса, при шлось остановиться на ней.

Начал обдумывать композицию портрета, принимая во вни мание возраст, живость характера Ивана Петровича, все, что мог ло дать себя почувствовать с первых же сеансов.

Иван Петрович любил террасу, любил по утрам заниматься там. Прошло дня дватри, пока не утвердилось - писать порт рет на террасе, за чтением. Это было так обычно, естественно для Ивана Петровича, вместе с тем давало мне надежду на то, что моя модель будет сидеть более терпеливо и спокойно. В то же время я приглядывался к людям, к укладу жизни, старался акклима тизироваться... Жизнь шла своим, давно заведенным порядком: просыпались все около 7 час. Ровно в 7 я слышал, как Иван Петрович выходил из кабинета на лестницу, прихрамывая спус кался по деревянным ступеням и шел купаться. Купался он из года в год с первых дней приезда на отдых до последнего дня, когда надо было возвращаться в Ленинград, начинать там свои обычные занятия. Ни дождь, ни ветер не останавливали его; наскоро раздевшись в купальне, он входил в воду, окунался не сколько раз, быстро одевался и скороскоро возвращался домой, И. П. Павлов и мои портреты с него 529 где мы все ждали уже его в столовой, здоровались и принима лись за чай. За чаем поднимались разговоры, они обычно ожив лялись самим Иваном Петровичем, бывали импровизированные, блестящие лекции по любым предметам. Я наблюдал, старался понять, уяснить себе мою трудную, столь необычную модель. Светлый ум Ивана Петровича ничем не был затемнен: говорил ли он о биологии, вообще на научные темы или о литературе, о жизни - всегда говорил ярко, образно и убежденно. То, чего не понимал он, в том он просто, без ложного самолюбия признавал ся. Во всем он был законченным человеком; мнения свои выра жал горячо, отстаивал их с юношеским пылом. Шекспир, Пуш кин, Толстой были его любимцами. Слабее обстояло дело с музыкой, живописью, скульптурой.

Наши отношения день ото дня упрощались, портрет ладился, близился к концу. Ивану Петровичу он нравился, и решено было показать его близким. В Колтуши приехала супруга Ивана Пет ровича, Серафима Васильевна, и сын их, портрет ими был одоб рен, так же как и сотрудниками и приезжими иностранцами. И лишь я один не был доволен портретом: я мог тогда уже видеть иного Павлова, более сложного, в более ярких его проявлениях, и я видел, что необходимо написать другой портрет этого совер шенно замечательного человека, но кем и когда этот портрет будет написан, сказать было нельзя.

Прошло около трех недель моих гостин в Колтушах, надо было подумать и об отъезде. Был заказан ящик для портрета, для перевозки его в Москву, так как по условию портрет принадле жал мне. Время от времени мы с Иваном Петровичем ходили гулять; он както привел меня на место будущего Павловского городка, что был в ту весну заложен. Иван Петрович показывал, где что будет через годдва. Во время прогулок я не мог надивиться на моего спутника, на его бодрость, физическую и духовную.

В Ленинграде я остановился дня на два, на три у Павлова на Васильевском острове, где портрет смотрели те из сотрудников, кто не видел его в Колтушах, и судьба портрета была решена. Он был приобретен для Института экспериментальной медицины, однако я увез его с собой в Москву, где для него сделали раму, а я успел написать с него два повторения: одно из них приобрел у меня «Всекохудожник», другое я подарил Ивану Петровичу в день его 85летия.

В 1933 г., когда закончилась постройка нового дома и в него переселился Иван Петрович с семьей, я был вновь приглашен, теперь уже погостить в Колтушах, и я с удовольствием туда по ехал. Встреча была радостная. Иван Петрович и Серафима Ва 530 М. В. НЕСТЕРОВ сильевна были все те же, вовсе не изменились, не постарели. Новый дом был большой, двухэтажный, с вышкой, откуда Иван Петрович любил иногда по вечерам смотреть в телескоп. Перед домом был сад, огород, пчельник. Любимым местом пребывания Ивана Петровича была застекленная с трех сторон большая тер раса с балконом, выходящим в сад. Здесь Иван Петрович прово дил часы физического труда, к которому у него была давняя привычка и любовь. В 10 час. Иван Петрович уходил в свой но вый сад и там в продолжение 2 час. (минута в минуту) он копал ся, скреб дорожки, полол и т.д.

Вокруг дома кипела работа, шла распланировка будущего Павловского городка, прокладывали дороги, начиналась строй ка, а внутри дома, в лабораториях, шла своя, научная работа, и живое участие Ивана Петровича, несмотря на его «каникулы», всегда сопровождало эти работы.

Незаметно я прожил у Павловых две недели, пора было соби раться домой, в Москву.

Летом 1934 г. я снова был приглашен в Колтуши погостить. Теперь там собралась почти вся семья. Приветствуем друг дру га; на этот раз в Колтушах и Владимир Иванович, его жена и две маленькие девочки - Манечка и Милочка, любимые внучки Ивана Петровича и Серафимы Васильевны. Моему приезду, ви димо, рады; рад и я вновь встретиться с Иваном Петровичем, его семьей. Пошли дни за днями. Утром обычная встреча с Иваном Петровичем за чаем, беседа о том о сем. Со дня на день ожидали прибытия парижского вороновского подарка - двух шимпанзе, им наскоро готовили помещение, отепленное на осень и зиму. Жизнь в Колтушах шла своим обычным порядком, лишь с не большими на этот раз изменениями в привычках Ивана Петро вича: он не купался, мало играл в городки и вопреки своему обычаю не отдыхал от научных занятий летом.

Лето в том году было хорошее. Иван Петрович усердно рабо тал в саду - два часа перед завтраком и столько же перед обе дом. Он чистил дорожки, а я иногда на ходу зарисовывал его в альбом. Вообще мой альбом за последние два приезда в Колту ши сильно пополнился. По вечерам после чая Иван Петрович са дился в качалку; разговаривали или что-нибудь читали; я при страивался поудобнее и зачерчивал его, Серафиму Васильевну и раза два зарисовал Веру Ивановну. Иван Петрович любил делиться своими наблюдениями; его ум неусыпно работал в этом на правлении; казалось, в любые часы дня и ночи мозг его был спосо бен к ясным и точным выводам, недаром на стенах нового белого дома был начертан золотыми буквами его любимый девиз: И. П. Павлов и мои портреты с него 531 «Наблюдательность, наблюдательность и наблюдательность». Где бы он ни был, что бы он ни делал, он оставался наблюдате лем, экспериментатором.

Както работая в саду, чистя дорожки, он приблизился к той части сада, где стояли ульи, и здесь проявились его основные свойства, его наблюдательность: он стал внимательно следить за жизнью пчел. За завтраком (мы завтракали втроем: Иван Пет рович, Серафима Васильевна и я) Иван Петрович с оживлением, достойным большей аудитории, чем была перед ним, стал изла гать свои наблюдения над пчелами; говорил, что пчелы умны во всем, что, летая вокруг него, они не жалят его, так как знают, что он, как и они, работает, и не чувствуют в нем врага, так ска зать, эксплуататора их труда, вроде какого-нибудь пчеловода; что пчеловод - враг, потому он и не смеет приблизиться к ним, они сейчас же его накажут, ужалят, а вот он - Иван Петрови ч- не враг и потому они его не жалят и знают, что каждый из них занят своим делом и не покушается на труд другого и т.д. Все это было изложено горячо, убежденно, кончил Иван Петрови свои рассуждения любимой поговоркой «вот какая штука», при стукнув для вящей убедительности по столу кулаками, - жест, для него характерный и знакомый его близким, сотрудникам и ученикам. Мы с Серафимой Васильевной, выслушав вниматель но новые наблюдения Ивана Петровича, ничего не возразили. На другой день опять за завтраком нас было трое, и я, сидя с пра вой стороны от Ивана Петровича, заметил у его правого глаза, под очками, изрядную шишку; мы с Серафимой Васильевной заметили эту перемену, но не подали и виду. Иван Петрович за завтраком говорил о том о сем и был как бы в каком-то недоуме нии, а в конце завтрака, за пасьянсом, поведал нам, что его се годня во время работы ужалила пчела. Она, ясно, была глупая пчела, не сумела отличить его, человека для нее безвредного, от явного врага - пасечника, и случай этот, конечно, не был ти пичным, а исключительным. Поведав нам обо всем этом, он ус покоился. Мы опять не возражали. На следующий день са димся завтракать. Видим, что с другой стороны, теперь с левого глаза около очков у Ивана Петровича вторая шишка, побольше первой. Симметрично, но лица не красит. Иван Петрович чем то озабочен, кушает почти молча и лишь в конце завтрака сооб щает нам, что и сегодня его ужалила пчела и… что он, очевидно, ошибся в своих предположениях, что ясно, для пчел нет разни цы между невинным занятием его, Ивана Петровича, и их вра га - пасечника. 532 М. В. НЕСТЕРОВ

Мы молча приняли к сведению мужественное признание в ошибочности выводов всегда честного Ивана Петровича.

Дни шли за днями. Я отдыхал от города, много читал, гулял по окрестностям Колтуш. Иван Петрович работал, читал, поле живая на своем неудобном, коротком и жестком с деревянными ручками диванчике, закинув за голову руки, упорно отказыва ясь от подушки, иногда дремал, но короткое время. Казалось, что привычка мыслить не покидала его ни на минуту. Иногда он просматривал газету, журналы, интересуясь тем, что творилось на белом свете. Он был горячим спорщиком, и мысль, овладев шая им, властвовала до тех пор, пока анализ и ясные доводы не покоряли ее или не делали сомнительной.

Искусство было для него необходимым отдыхом, его жестко ватым, но любезным диваном, а не высоким наслаждением, к которому нас призывали великие мастера Возрождения.

Мои воспоминания о художественной стороне жизни в Кол тушах закончу одной беседой нашей с Иваном Петровичем, во время которой он в очень деликатной форме попросил меня на писать с его супругидруга Серафимы Васильевны портрет. Это не входило в мои планы, у меня не было с собой даже подходя щего полотна, но я, конечно, согласился, оговорившись, что за успех не ручаюсь. Серафима Васильевна сидела во время сеан сов и была приятной собеседницей; портрет, по отзывам всей семьи, вышел похожим, и я подарил его Ивану Петровичу.

В это лето иногда собирались музицировать. Играл на рояле один из сотрудников Ивана Петровича - Клещов. Под его ак компанемент пела жена другого сотрудника, работавшего в про винции. Не раз за столом говорили о молодых московских ху дожниках - братьях Кориных. Судьба их интересовала Ивана Петровича.

Колтуши постепенно преображались в благоустроенный куль турный городок. В саду было множество цветов, посажены фрук товые деревья, ягоды, был и свой огород,

Однажды, перед моим отъездом, было чудесное утро, сидели мы на застекленной террасе, где подолгу любил оставаться Иван Петрович, где он работал, принимал гостей, беседовал. В это радостное утро в открытую балконную дверь бурно врывалось солнце. Оно заливало светом настурции, что росли на балконе. Пришла Вера Ивановна. Разговор стал общим. Я сидел в сторо не, слушал их оживленный разговор и любовался картиной. Иван Петрович такой бодрый, в своем «канареечном» чесучовом пиджаке, Вера Ивановна в синей нарядной кофточке поверх белой легкой блузки. И. П. Павлов и мои портреты с него 533

Я был восхищен этой случайной группой, и тут впервые при шла мне мысль написать другое - групповой портрет Ивана Петровича и Веры Ивановны. Тогда же я наскоро зачертил их, но этому портрету не суждено было осуществиться. На другой год все, все изменилось, солнце нас не баловало, да и Вера Ивановна неохотно соглашалась позировать, а потому и портрет вышел иной.

27 сентября 1934 г. праздновали 85летие Ивана Петровича. В нем приняли участие как правительство, так и вся страна. На мое приветствие Иван Петрович ответил следующим письмом: «Дорогой Михаил Васильевич, от души говорю Вам и Екатери не Петровне спасибо за теплый привет к моему восьмидесятипя тилетию и за Ваш подарок. Счастлив, что и в старые, конечно, остывающие годы могу еще внушать к себе живые дружеские чувства. Дай Вам бог еще находить радость в Вашей художе ственной творческой работе, как я все еще в моей научной рабо те переживаю неувядающий интерес - жить. Всего наилучше го Е. П. и Вам. Ваш Ив. Павлов».

Кроме приветственного письма я подарил тогда Ивану Петро вичу мое повторение портрета, писанного с него в тридцатом году. Вообще же с первого года нашего знакомства установилась у нас переписка с семьей Ивана Петровича. Время от времени наезжали в Москву по делам его сыновья, и, таким образом, мы постоянно были в курсе жизни и деятельности теперь дорогого нам Ивана Петровича и его близких. Так шло дело до марта 1935 г., когда мы узнали о тяжелой болезни Ивана Петровича. Наконец, стали приходить успокоительные вести, и мы получи ли сведения непосредственно от семьи. Снова возобновились раз говоры о конгрессах в Лондоне и Ленинграде, о чем я слышал еще в бытность мою в Колтушах, и ввиду возможности написа ния нового портрета договорился с Иваном Петровичем о време ни, когда удобнее будет приехать в Колтуши с этой целью.

По всем соображениям таким временем могла быть вторая половина августа и первая сентября. Оба конгресса будут поза ди, и тогда Иван Петрович сможет на свободе предаваться от дыху.

Конгресс закончился. Участники его разъехались кто куда. Иван Петрович с семьей остался на несколько дней в Москве с тем, чтобы побывать у родных и друзей. Был Иван Петрович с семьей и у меня на Сивцевом Бражке. Я рад был его вновь ви деть бодрым, как бы помолодевшим - и это после тяжелой бо лезни и двух конгрессов. Он предложил мне теперь же после Рязани ехать с ним в Колтуши и начать портрет с него, так как 534 М. В. НЕСТЕРОВ он намерен был пробыть в Колтушах целый месяц - числа до 20 сентября.

Иван Петрович ехал оживленный, весь еще под впечатлени ем пережитых событий и празднеств. Вот и опять любезные ему Колтуши, слева виден белый дом, несколько минут - и нас встречают его обитатели со всем радушием, с каким обычно от носились к Ивану Петровичу в его семье.

Между тем погода не обещает быть хорошей. Дни стоят серые, солнышко скупое, чувствую я себя так себе. Я еще не болен, но и нет той бодрости, что нужна мне теперь перед началом портре та. Он начинает мне рисоваться иначе, чем год тому назад. Он както сам собой упрощается. Я вскоре нахожу новую компози цию, с другим фоном, с иным поворотом головы, фигуры, одна ко не оставляю мысли написать Ивана Петровича говорящим, хотя бы и с невидимым собеседником. Дни идут серые, все утвер ждает меня в новой мысли. Видится и новый фон, в окне новые Колтуши, целая улица домовкоттеджей для сотрудников Ива на Петровича. Все постепенно формируется в моей усталой го лове, и надо помнить, что Иван Петрович остается в Колтушах не более месяца. И я это помню непрестанно.

Думаю об одном - о предстоящем написании портрета, ду маю, как бы найти способ, не меняя своей затеи, заставить очень, очень подвижного 86летнего старика сидеть более или менее спокойно.

Судьба мне благоприятствует. По утрам, когда мы с Иваном Петровичем сходились на стеклянной террасе пить чай, вступа ли в оживленную беседу, в этот час к нему являлся обычно Вик тор Викторович Рикман, его заместитель по биостанции, спо койный, вдумчивый человек. Виктор Викторович оставался на некоторое время с докладом, беседовал с нами, и я видел, что никто так умиротворяюще не действовал на Ивана Петровича, как Виктор Викторович.

Конечно, он один может мне помочь. Но как его привлечь к моей затее, согласится ли он во время сеансов сидеть за столом против Ивана Петровича, вести с ним беседы, не минуты, а часы и неизвестно сколько дней. Делюсь своими думами с Серафимой Васильевной, с Верой Ивановной. Они обе мысль мою одобряют и думают, что отказа мне не будет.

На другой день смело решаюсь говорить с Виктором Викторо вичем. Он с первых же слов соглашается на мое предложение. Портрет можно было начинать, и я объявил Ивану Петровичу и Виктору Викторовичу, что с завтрашнего утра сеансы начинают ся. Пришло и это утро. Я, благословясь, приступил к делу, поса И. П. Павлов и мои портреты с него 535 див Ивана Петровича против Виктора Викторовича. Их разде лял стол, на котором стояли цветы. Оба они ко мне сидели про филем, на фоне окна, из которого был виден будущий Павлов ский городок. Конечно, Иван Петрович недолго сидел молча. Скоро беседа завязалась, сначала деловая, специальная. Иван Петрович задавал вопросы, на них с обычным спокойствием от вечал Виктор Викторович, и чем дальше время шло, тем беседа становилась оживленнее. Иван Петрович в разговоре частенько ударял кулаками по столу, чем дал мне повод нарисовать и этот свойственный ему жест, рискуя вызвать протест окружающих.

Портрет день за днем малопомалу подвигался. Голова, фигу ра с руками, жестом были почти окончены. Надо было решить фон, я сделал для него особый этюд и с этого этюда однажды, простояв 7 час. с перерывом на завтрак, вписал фон в портрет. Портрет ожил. Он стал иметь законченный вид. Я показал его судьям. Первый отозвался Иван Петрович. Ему фон пришелся по душе, такой фон придавал «историчность» портрету. Он его радовал, так как все, что вошло в него, было его мыслями, воп лощением мечтаний последних лет. Иное впечатление он произ вел на Виктора Викторовича - он, такой осторожный, в то же время глубоко правдивый, не скрыл от меня, что для портрета (не для его историчности) было бы выгоднее, если бы я написал обычный, так называемый нестеровский пейзаж. С таким заме чанием трудно было не согласиться, да я и сам так думал, но лишить Ивана Петровича удовольствия видеть себя на фоне но вых коттеджей, по его воле созданных, у меня не хватало реши мости.

Тем временем я заканчивал портрет. Иван Петрович терпели во досиживал последние сеансы, портрет становился более и более похожим, и лишь фон этих коттеджей не укладывался в общую композицию. Уж очень они были стандартны, какието игрушечные, не то карточные.

Оставалось еще написать цветы на столе, что стояли между собеседниками. Надо было выбрать между любимым Иваном Петровичем сиреневым кустом левкоев и так называемым «убо ром невесты» - белым, наивным, таким «провинциальным» цветком. Я склонялся к последнему. «Убор невесты» был ниже и не заслонял собой собеседников и был изящен по форме, он как то компенсировал собой коттеджи, и я остановился на нем.

Портрет наконец был совершенно закончен. Было решено пригласить всех сотрудников, что были налицо в Колтушах, для осмотра портрета. Его нашли схожим более, чем первый. Суж дения были разные, но сводились они к тому, что я со своей за 536 М. В. НЕСТЕРОВ дачей справился. Вскоре Виктор Викторович имел со мной раз говор, не уступлю ли я портрет биостанции в Колтушах. На что я ответил, что мое желание, чтобы он был в одном из больших музеев: или в Русском, или в Третьяковской галерее, куда он и был позднее приобретен Комитетом по делам искусства.

Пора было собираться домой в Москву. Иван Петрович впер вые за все годы нашего знакомства, прощаясь со мной, поцело вался старинным поцелуем «прямо в уста», и я, провожаемый добрыми пожеланиями, вышел на площадку лестницы.

Тотчас за мной появился на ней Иван Петрович и со свойствен ной ему стремительностью послал мне вслед: «До будущего лета, в Колтушах!» Он исчез.

Мог ли я думать, что в этот миг слышу столь знакомый, бод рый, совсем еще молодой голос Ивана Петровича и вижу его в последний раз в моей жизни.

К моменту создания портрета М. В. Нестеров был уже известным и немолодым художником. Многие годы своей жизни художник посвятил росписи храмов, а также живописи на религиозные темы, за что преследовался советской властью, и даже был арестован. В этот период в новых условиях существования творческие усилия художника сосредотачиваются на портретной живописи. Художник, как правило, не делал заказных портретов, работая только с близкими и хорошо знакомыми людьми. Его интересовали творческие люди, изображенные в активном действии.
Нестеровым было написано два портрета академика Павлова, в 1930 и 1935 годах. Первый хранится в Русском музее, второй стал одной из лучших работ в коллекции Третьяковской галереи.
Академик Павлов, прославленный физиолог, лауреат Нобелевской премии, в отличие от других персонажей созданных тогда портретов, не был знаком художнику. Близкие М. В. Нестерова долго уговаривали его написать этот портрет, а он сопротивлялся, так как с одной стороны не считал себя портретистом, а с другой стороны не видел ничего привлекательного для себя в том образе ученого, который складывался под влиянием известных фотографий. Наконец уговоры достигли цели, было получено и согласие академика. В 1930 году художник приехал для работы над портретом в Ленинград, точнее в посёлок биологической станции в Колтушах, где и состоялось их знакомство. Художнику было тогда 68 лет, а академику 81 год. Художник писал, что с первой встречи его мнение о ученом совершенно изменилось. Темперамент и энергия академика вызвали в художнике желание работать, запечатлеть образ этого человека. Созданный тогда портрет представляет академика читающим на веранде на фоне окна. Несмотря на одобрение учёного и окружающих художник был не удовлетворен портретом. Однако с этого времени между ним и Павловым возникли близкие дружеские отношения и приезжая в Ленинград художник жил у Павлова, в его доме в Колтушах.
После 1930 года М. В. Нестеров создал ряд очень удачных по динамичной композиции портретов. На фоне этих творческих успехов видимо и возникло желание написать новый портрет академика Павлова. Как и в первый раз, художник работал и жил в доме академика. Академик позировал с утра около 2 часов. Во время сеансов он беседовал с одним из своих сотрудников, что было видимо необходимо для создания правильного образа. Сначала была написана фигура академика, затем был сделан этюд фона и далее за один приём в течение 8 часов работы был написан фон.
Академик Павлов изображён с вытянутыми вперёд руками, сжатыми в кулаки. Этот жест, связанный с внутренней сосредоточенностью и напряженной работой мысли, был характерен для ученого, тем не менее Нестеров долго сомневался в отношении этого жеста, что известно из воспоминаний близких. В итоге он всё же стал доминантной, определившей вытянутую по горизонтали композицию. На втором плане за окном видны строения биологической станции, материальное воплощение трудов академика.
Портрет получил одну из первых Сталинских премий в области искусства в 1941 году. Денежное вознаграждение составляло 100 тысяч рублей и выплачивалось за счёт личных средств И. В. Сталина, которые он получал как гонорары за издание книг. Премия была знаком официального признания данного направления реалистической живописи, как одного из жанров социалистического реализма. Видимо, какое-то знаковое значение для официальной идеологии было в том, что и автор и портретируемый были видными представителями дореволюционной культуры, нашедшими своё место в новом социалистическом обществе.

Нестеров М. В. Портрет академика И. П. Павлова. 1935

Пáвлов Иван Петрович (14.9.1849, Рязань, - 27.2.1936, Ленинград, ныне С.-Петербург), физиолог, вошедший в историю меди­цины как один из первых исследователей ус­ловных рефлексов. Действительный чл. С.-Петербургской АН (1907). Родился в семье священника. Начальное образование получил в церковно-приходской школе, за­тем поступил в семинарию, но ушёл из неё в 1870, чтобы стать студентом С.-Петербург­ского ун-та (ф-т химии и физиологии). В 1879-83 учился в аспирантуре и после за­щиты диссертации в Императорской мед. академии продолжил образование в Герма­нии, тогда же начал самостоятельные иссле­дования в обл. физиологии. В 1888-90 в ла­боратории СП. Боткина П. работал над про­блемами физиологии сердца и измерением сердечного давления. В 1890 он стал проф. Императорской мед. академии, где работал до 1924. В стенах только что открытого Ин-та экспериментальной медицины П. поло­жил начало исследованиям, аналогичных тем, что он проводил у Боткина. Исследова­ния желёз внутр. секреции заняли более де­сяти лет, до 1900, хотя учёный возвращался к ним в течение всей жизни. За свои исследо­вания П. был удостоен Нобелевской премии по физиологии и медицине (1904). Октябрь­скую рев. 1917 учёный встретил в России. В 1919-20, в период разрухи, П., испытывая нищету, отсутствие финансирования науч­ных исследований, отклонил предложение Шведской академии наук переехать в Шве­цию, где ему обещали создать самые благо­приятные условия для жизни и научных ис­следований, причём в окрестностях Сто­кгольма планировалось построить по желанию П. такой ин-т, какой он захочет. П. ответил, что из России он никуда не уедет. Но в 1922 в связи с материальными трудно­стями, ставившими под сомнение дальней­шее проведение исследований, учёный обра­тился к В.И. Ленину с просьбой перенести свою лабораторию за границу. Ленин отве­тил отказом, мотивируя это тем, что Сов. Россия нуждается в таких учёных, как П. Ему был предоставлен рацион, аналогичный тому, к-рый получали партийные лидеры. Но П. отказался: «Я не приму все эти приви­легии, пока они не будут предоставлены всем работникам лаборатории». В 1923 П. посетил США и по возвращении открыто высказался о пагубности коммунизма и о лживости идей К. Маркса: «На тот социальный эксперимент, к-рый коммунисты проводят в стране, я не пожертвовал бы даже ля­гушачьей лапки». В 1924 из Военной мед. академии в Ленинграде (бывшая Импера­торская мед. академия) стали увольнять тех, у кого было «непролетарское происхожде­ние», в чьём роду были дворяне и священни­ки. Тогда П. отказался от своего почётного места в академии: «Я тоже сын священника, и если вы выгоняете других, то я тоже уйду!» В том же году вышли его «Лекции по услов­ным рефлексам». В 1926 по постановлению сов. пр-ва, для учёного был построен ин-т в Колтушах, под Ленинградом, где П. прорабо­тал до самой смерти. В 1927 учёный оказал­ся единственным в президиуме академии на­ук, кто проголосовал против назначения партийных функционеров в Академию. Проф. написал письмо И.В. Сталину, в к-ром были такие строки: «В свете того, что вы делаете с русской интеллигенцией, демо­рализуете её и лишаете её всяких прав,- мне стыдно называть себя русским». В кои, 1920-х в качестве антикоммунистического жеста П. не пропустил в свою лабораторию Н.И. Бухарина, наркома образования. В по­следние годы жизни П. стал более лоялен к власти и даже заявлял, что в стране происхо­дят явные изменения к лучшему. Этот пере­лом произошёл, по всей видимости, в резуль­тате увеличения государственных ассигно­ваний на науку.

Михаил Нестеров «Портрет И. П. Павлова»

К моменту создания портрета М. В. Нестеров был уже известным и немолодым художником. Многие годы свовей жизни художник посвятил росписи храмов, а также живописи на религиозные темы. В послереволюционный период в новых условиях существования творческие усилия художника сосредотачиваются на портретной живописи. В 1930-е годы художник, несмотря на возраст, переживает новый творческий подъём создавая серию портретов, являющуюся одними из лучших его работ. Художник, как правило, не делал заказных портретов, работая только с близкими и хорошо знакомыми людьми. Его интересовали творческие люди, изображенные в активном действии. В этом стремлении художник был не одинок, такой подход был характерен для поэтики советской портретной живописи этих лет. Для многих работ этого времени характерен показ творческой активности героя произведения, что проявляется прежде всего в действенности композиционного решения. Погрудный портрет уступает место портрету-фигуре, в которой значение играют не только выражение лица, но и поза, жест, окружение. Это качество портрета в полной мере воплотилось в работах М. В. Нестерова. В капитальном труде Всеобщая история искусств об этом написано так: «Образ деятельного, энергичного человека, человека богатого душевного мира и благородства - вот идеал, к которому стремились портретисты этого времени. С наибольшей глубиной этот идеал был воплощён в произведениях М. В. Нестерова».

Нестеровым было написано два портрета академика Павлова, в 1930 и 1935 годах. Первый хранится в Русском музее, второй стал одной из лучших работ в коллекции Третьяковской галереи.

Академик Павлов, прославленный физиолог, лауреат Нобелевской премии, в отличие от других персонажей созданных тогда портретов, не был знаком художнику. Близкие М. В. Нестерова долго уговаривали его написать этот портрет, а он сопротивлялся, так как с одной стороны не считал себя портретистом, а с другой стороны не видел ничего привлекательного для себя в том образе ученого, который складывался под влиянием известных фотографий. Наконец уговоры достигли цели, было получено и согласие академика. В 1930 году художник приехал для работы над портретом в Ленинград, точнее в посёлок биологической станции в Колтушах, где и состоялось их знакомство. Художнику было тогда 68 лет, а академику 81 год. Художник писал, что с первой встречи его мнение о ученом совершенно изменилось. Темперамент и энергия академика вызвали в художнике желание работать, запечатлеть образ этого человека. Созданный тогда портрет представляет академика читающим на веранде на фоне окна. Светлые тона зелени оживляют картину, но в целом композиция статична. Несмотря на одобрение учёного и окружающих художник был не удовлетворен портретом. Однако с этого времени между ним и Павловым возникли близкие дружеские отношения и приезжая в Ленинград художник жил у Павлова, в его доме в Колтушах.