Почему рассказ называется последний поклон. Урок внеклассного чтения по литературе по рассказам В

03.04.2019Рубрика: Здоровье ребенка от 1 до 3

«Последний поклон» Астафьева

«Последний поклон» — этапное произведение в творчестве В.П. Астафьева. В нем сопряжены две основные темы для писателя: деревенская и военная. В центре автобиографической повести — судьба рано оставшегося без матери мальчика, которого воспитывает бабушка.

Порядочность, трепетное отношение к хлебу, аккуратное — к деньгам — все это при ощутимой бедности и скромности в сочетании с трудолюбием помогает семье выживать даже в самые трудные минуты.

С любовью В.П. Астафьев рисует в повести картины детских шалостей и забав, простые домашние разговоры, будничные заботы (среди которых львиная доля времени и сил уделяется огородным работам, а также простую крестьянскую еду). Большой радостью для мальчика становятся даже первые новые штаны, так как ему все время перешивают их из старья.

В образной структуре повести центральным является образ бабушки героя. Она уважаемый человек на селе. Ее большие рабочие руки в жилках еще раз подчеркивают трудолюбие героини. «В любом деле не слово, а руки всему голова. Рук жалеть не надо. Руки, они всему скус и вид делают», — говорит бабушка. Самые обычные дела (уборка избы, пирог с капустой) в бабушкином исполнении дарят окружающим людям столько тепла и заботы, что воспринимаются как праздник. В тяжелые годы помогает семье выжить и иметь кусок хлеба старенькая швейная машинка, на которой бабушка умудряется обшивать полсела.

Наиболее проникновенные и поэтичные фрагменты повести посвящены русской природе. Автор подмечает тончайшие детали пейзажа: соскобленные корни дерева, по которым пытался пройти плуг, цветы и ягоды, описывает картину слияния двух рек (Манны и Енисея), ледостава на Енисее. Величественный Енисей является одним из центральных образов повести. Вся жизнь людей проходит на его берегу. И панорама этой величественной реки, и вкус ее студеной водицы с детства и на всю жизнь отпечатывается в памяти каждого жителя деревни. В этом самом Енисее и утонула когда-то мама главного героя. И через много лет на страницах своей автобиографической повести писатель мужественно поведал миру о последних трагических минутах ее жизни.

В.П. Астафьев подчеркивает широту родных просторов. Писатель часто использует в пейзажных зарисовках образы звучащего мира (шорох стружки, грохот телег, стук копыт, песню пастушьей дуды), передает характерные запахи (леса, травы, прогорклого зерна). В неспешное повествование то и дело вторгается стихия лиризма: «А по лугу стелился туман, и была от него мокра трава, никли долу цветы куриной слепоты, ромашки приморщили белые ресницы на желтых зрачках».

В этих пейзажных зарисовках есть такие поэтичные находки, которые могут служить основанием для того, чтобы назвать отдельные фрагменты повести стихотворениями в прозе. Это олицетворения («Тихо умирали над рекой туманы»), метафоры («В росистой траве загорались от солнца красные огоньки земляники»), сравнения («Мы пробили головами устоявшийся в распадке туман и, плывя вверх, брели по нему, будто по мягкой, податливой воде, медленно и бесшумно»).

В самозабвенном любовании красотами родной природы герой произведения видит прежде всего нравственную опору.

В.П. Астафьев подчеркивает, как глубоко укоренились в жизни простого русского человека языческие и христианские традиции. Когда герой заболевает малярией, бабушка лечит его всеми имеющимися на то средствами: это и травы, и заговоры на осину, и молитвы.

Через детские воспоминания мальчика вырисовывается трудная эпоха, когда в школах не было ни парт, ни учебников, ни тетрадей. Лишь один букварь да один красный карандаш на весь первый класс. И в таких сложных условиях учитель умудряется проводить уроки.

Как каждый писатель-деревенщик, В.П. Астафьев не обходит вниманием тему противостояния города и деревни. Особенно усиливается оно в голодные годы. Город был гостеприимен, пока потреблял сельскую продукцию. А с пустыми руками он встречал мужиков неохотно. С болью В.П. Астафьев пишет о том, как понесли мужики и бабы с котомками вещи и золотишко в «Торгсины». Постепенно туда сдала бабушка мальчика и вязанные праздничные скатерти, и одежду, хранимую для смертного часа, а в самый черный день — сережки погибшей матери мальчика (последнюю памятную вещицу).

В.П. Астафьев создает в повести колоритные образы сельских жителей: Васи-поляка, который по вечерам играет на скрипке, народного умельца Кеши, мастерящего сани и хомуты, и других. Именно в деревне, где вся жизнь человека проходит на глазах односельчан, виден каждый неприглядный поступок, каждый неверный шаг.

В.П. Астафьев подчеркивает и воспевает в человеке гуманное начало. Например, в главе «Гуси в полынье» писатель рассказывает о том, как ребята, рискуя жизнью, спасают оставшихся во время ледостава на Енисее гусей в полынье. Для мальчишек это не просто очередная детская отчаянная проделка, но маленький подвиг, испытание на человечность. И хотя дальнейшая судьба гусей все равно сложилась печально (одних потравили собаки, других съели односельчане в голодное время) экзамен на мужество и неравнодушное сердце ребята все-таки выдержали с честью.

Собирая ягоды, дети учатся терпению и аккуратности. «Бабушка говорила: главное в ягодах — закрыть дно посудины», — отмечает В.П. Астафьев. В простой жизни с ее нехитрыми радостями (рыбалкой, лаптой, обычной деревенской пищей с родного огорода, прогулками по лесу) В.П. Астафьев видит наиболее счастливый и органичный идеал человеческого существования на земле.

В.П. Астафьев утверждает, что человек не должен чувствовать себя сиротой на родине. Он также учит философски относиться к смене поколений на земле. Однако писатель подчеркивает, что людям необходимо бережно общаться друг с другом, ибо каждый человек неповторим и уникален. Произведение «Последний поклон» несет в себе, таким образом, жизнеутверждающий пафос. Одной из ключевых сцен повести является сцена, в которой мальчик Витя сажает вместе с бабушкой лиственницу. Герой думает о том, что дерево скоро вырастет, будет большим и красивым и принесет много радости и птичкам, и солнышку, и людям, и речке.

«Последний поклон»

«Последний поклон» - этапное произведение в творчестве В.П. Астафьева. В нем сопряжены две основные темы для писателя: деревенская и военная. В центре автобиографической повести - судьба рано оставшегося без матери мальчика, которого воспитывает бабушка.

Порядочность, трепетное отношение к хлебу, аккуратное

К деньгам - все это при ощутимой бедности и скромности в сочетании с трудолюбием помогает семье выживать даже в самые трудные минуты.

В образной структуре повести центральным является образ бабушки героя. Она уважаемый человек на селе. Ее большие рабочие руки в жилках еще раз подчеркивают трудолюбие героини. «В любом деле не слово, а руки всему голова. Рук жалеть не надо. Руки, они всему скус и вид делают», - говорит бабушка. Самые обычные дела (уборка избы, пирог с капустой) в бабушкином исполнении дарят окружающим людям столько тепла и заботы, что воспринимаются как праздник. В тяжелые годы помогает семье выжить и иметь кусок хлеба старенькая швейная машинка, на которой бабушка умудряется обшивать полсела.

Как каждый писатель-деревенщик, В.П. Астафьев не обходит вниманием тему противостояния города и деревни. Особенно усиливается оно в голодные годы. Город был гостеприимен, пока потреблял сельскую продукцию. А с пустыми руками он встречал мужиков неохотно. С болью В.П. Астафьев пишет о том, как понесли мужики и бабы с котомками вещи и золотишко в «Торгсины». Постепенно туда сдала бабушка мальчика и вязанные праздничные скатерти, и одежду, хранимую для смертного часа, а в самый черный день - сережки погибшей матери мальчика (последнюю памятную вещицу).

Собирая ягоды, дети учатся терпению и аккуратности. «Бабушка говорила: главное в ягодах - закрыть дно посудины», - отмечает В.П. Астафьев. В простой жизни с ее нехитрыми радостями (рыбалкой, лаптой, обычной деревенской пищей с родного огорода, прогулками по лесу) В.П. Астафьев видит наиболее счастливый и органичный идеал человеческого существования на земле.

В книге Виктора Астафьева “Последний поклон” выражается стремление писателя показать истоки народного характера, таких его слагаемых, как сострадание, долг, совесть, красота. В повести много героев, но в центре нашего внимания две судьбы – бабушки и ее внука, ведь именно под влиянием бабушки происходит становление юного героя.
Мальчик Витя – сирота, поэтому он живет с бабушкой Катериной Петровной. Бабушка – сильная и властная женщина, но, вместе с тем, сколько душевного тепла, доброты и любви сокрыто под внешней ее суровостью! Образ Катерины Петровны – обобщенный образ, она из числа натур, которые воплощают не просто существенные черты уклада русской деревни, но и нравственные устои нации. Бабушка подтрунивает над внуком, но одновременно она добра и очень заботлива.
Для Астафьева немаловажно показать взаимоотношения своего героя с друзьями, потому что, по его мнению, “настоящая дружба – редкая и драгоценная награда человеку. Порой она бывает крепче и вернее родственных связей и влияет на человеческие отношения куда сильнее, чем “коллектив”.
В главе “Фотография, на которой меня нет” отражаются все моменты, волнующие Астафьева. Все начинается с того, что в деревню приезжает фотограф из города специально для того, чтобы сфотографировать детей, учащихся в школе. Среди них и герой повести – Витя. Ребята решают, как они будут стоять на фотографии и приходят к выводу, что “прилежные ученики сядут спереди, средние – в середине, плохие назад”. А Витя и его друг Санька никогда не отличались прилежностью, поэтому быть им сзади. Чтобы доказать, что они – люди пропащие, двое друзья пошли на увал и “стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда не катался”.
В результате они извалялись в снегу. Вечером юному герою пришла расплата за разгул – у него заболели ноги. Бабушка поставила свой диагноз – “рематизни”. От невыносимой боли мальчик начинает стонать, а потом и выть. Бабушка, причитая и ругаясь (“я ли тебе, язвило бы тебя в душу и печенки, не говорила: “не студися, не студися!”), но все же идет за лекарствами, чтобы лечить внука.
Уже с самого начала главы становятся понятны отношения между ними – бабушка любит внука, хоть и ворчит на него, и передразнивает. Но и в этом слышится нежность и любовь:
“- где ты тутока?
– Зде-е-е-ся, – по возможности жалобно откликнулся я и перестал шевелиться.
– Зде-е-еся! – передразнила бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом”.
Катерина Петровна заботится о внуке, хоть и строга к нему. Она сострадает Вите еще и потому, что внук ее – сирота: “…да отколь напасть такая, да и за что она сиротиночку ломат, как тонку тали-и-инку…”.
Из-за того, что у мальчика болят ноги, он пропускает важнейшее событие – фотографирование. Бабушка утешает его, обещает, что фотограф приедет еще или они сами поедут в город, к Волкову – “самолучшему” фотографу: “…он хочь на портрет, хочь на пачпорт, хочь на коне, хочь на ероплане, хочь на чем заснимет”. Друг Вити, Санька, приходит за ним и, видя, что тот не может ходить, тоже не идет фотографироваться:
“- Ладно! – решительно сказал Санька. – Ладно! – еще решительней повторил он. – раз так, я тоже не пойду! Все!”
Он, как истинный друг, не оставляет Витю горевать одного. Санька, несмотря на то, что может идти и что у него есть даже новая телогрейка, остается с другом, убеждая себя и его, что не в последний раз к ним фотограф приезжает и что все будет “ништя-а-ак”. Конечно, в этом рассказе дружба рассматривается на детском уровне, но все же этот эпизод очень важен для дальнейшего развития личности юного героя, ведь не только бабушка, но и доброе отношение друзей влияют на отношение человека к миру.
Глава “Фотография, на которой меня нет” глубоко раскрывает образ бабушки. В деревнях на зиму утепляют окна, и каждая хозяйка хочет его украсить: “Деревенское окно, заделанное не зиму, – своего рода произведение искусства. По окну, еще не заходя в дом, можно определить, какая здесь живет хозяйка, что у нее за характер и каков обиход и избе”.
Катерина Петровна живет без излишеств, аккуратно, окно ее опрятно, и она продуманно его утепляет: “Мох сырость засасывает. Уголек обмерзнуть стеклу не дает, а рябина от угару”.
В сцене, когда к Вите домой приходит учитель, мы видим еще одну сторону характера бабушки – она гостеприимна, доброжелательна к людям. Катерина Петровна угощает учителя чаем, ставит на стол все угощения, какие только возможны в деревне, ведет беседы.
Важно, что учитель – очень уважаемый в деревне человек, он владеет грамотой и учит детей. Учитель также помогает и взрослым жителям деревни – он исправляет дядю Левонтия, помогает писать нужные документы. За его доброжелательность он не остается без благодарности – учителю помогают дровами, а Катерина Петровна заговаривает пупок их маленькому ребенку.
Таким образом, эта глава помогает нам лучше понять образы бабушки и внука, увидеть их души и жизненные ценности. Еще мы узнаем, почему так важна деревенская фотография – это “своеобычная летопись нашего народа, настенная его история”. И какими бы напыщенными и смешными не были они, вызывают не смех, а добрую улыбку.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

В рассказе Виктора Петровича Астафьева “Фотография, на которой меня нет” отображена жизнь людей в тридцатые годы. Каждый живет, чем может. Быт жителей деревни очень прост. В школе нет ни парт, ни скамеек, ни тетрадей, ни учебников, ни карандашей. Витя – Read More ......
В рассказе Виктора Петровича Астафьева “Фотография, на которой меня нет” речь идет о 30-х годах. Ребятишки, запечатленные на фотографии, выглядят “бедновато, слишком бедновато”. В школе нет ни парт, ни скамеек, ни учебников, ни тетрадей, ни карандашей. Фотографирование воспринималось как “неслыханно Read More ......
Рассказ “Фотография, на которой меня нет” – отдельная глава из книги “Последний поклон”, однако она воспринимается как самостоятельное произведение. В ней развивается сразу несколько тем, в том числе и тема деревенской жизни. Эта жизнь известна В. П. Астафьеву не понаслышке. Read More ......
Красота человека. Какая она? Красота человека бывает внешняя и внутренняя. Прочитав рассказ В. Астафьева “Фотография, на которой меня нет”, я заинтересовался внутренней красотой, красотой деревенского человека. В рассказе Астафьева описываются люди простой деревни. Они живут небогато, их быт очень прост. Read More ......
М. Шолохов – писатель большого таланта, посвятивший все свое творчество родной земле и родному народу – донскому казачеству. В 20 веке на долю русского народа (и казаки здесь не исключение) выпало множество страшных испытаний. О жизни казачества в “лихую годину” Read More ......
“Тихий Дон” Шолохова – роман-эпопея, изображающая жизнь простого народа в переломный момент исторического развития страны. Значительную часть произведения занимают сцены из военной жизни, но центральным является изображение казачьего быта, хутора, души труженика-казака. Именно здесь собраны все мотивы романа, здесь действие Read More ......
“Война и мир” Л. Н. Толстого – это роман, на страницах которого раскрывается сложный внутренний мир множества героев. У каждого из них жизнь наполнена событиями, которые, по задумке автора, обязательно оказывают влияние на человека, приводя его на путь самосовершенствования. И Read More ......
В своем романе “Поднятая целина” Шолохов с большим художественным мастерством и достоверностью описывает события, происходящие в России в 30-е годы. Писатель не боится спорных тем, он изображает как плохое, так и хорошее. Тем самым автор предоставляет читателю самому решать, кто Read More ......

Анализ главы “Фотография, на которой меня нет” из книги В. Астафьева “Последний поклон”

Ян чжэн

КНР, Нанкин

Образ главного героя в повести В. П. Астафьева «Последний поклон»

В автобиографической книге В. П. Астафьева «Последний поклон» повествование ведется в двух планах - плане прошлого (Я,) и плане настоящего (Я2). От Я, до Я2 проходит путь духовного развития главного героя.

Ключевые слова: образ «я»; два временн&х плана; раздвоение и единство личности.

Повесть в рассказах «Последний поклон» создавалась В. П. Астафьевым в течение почти всей его творческой жизни. Первые главы книги сначала писались как самостоятельные рассказы. Заметим, что часть из них, являясь хорошим материалом для уроков «естественной педагогики» [Ланщиков 1992: 6], в настоящее время входит в школьную программу -«Конь с розовой гривой», «Монах в новых штанах», «Фотография, на которой меня нет» и нек. др. Книга Астафьева - это повествование о собственном детстве, т. е. ее можно поставить в один ряд с такими автобиографическими произведениями русской классики, как «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Н. Толстого, «Детство», «В людях», «Мои университеты» М. Горького. Повествование в «Последнем поклоне» идет от 1-го лица. Однако роль повествователя в повести неоднозначна. В одних случаях он передоверяет рассказ другому лицу (как герой-повествователь), иногда же сам выступает как свидетель и комментатор происходящего (как автор-повествователь). Таким образом, происходит раздвоение субъекта речи, и получается «объективно-субъективный образ, где объективность идет от реально существовавшего героя, а субъективность - от автора, от выбора и трактовки описываемых эпизодов» [Бойко 1986: 9].

«В текстах автобиографических произведений возникает временная перспектива, актуализируется сопоставление двух временных планов по принципу "теперь - тогда": Я пишу о себе в прошлом и настоящем... Мысль моя живет не только в прошлом (как память), но и в настоя-

Ян Чжэн, кандидат филол. наук, старший преподаватель Нанкинского ун-та, КНР. E-mail: [email protected]

щем (как осознание себя во времени). Будущего может не быть вовсе, или может быть оно кратковременно, схематично и фрагментарно» [Николина 2002: 392]. И эти два субъекта - Я: (Витя Потылицын в прошлом, в детстве) и Яр (взрослый автор Виктор Астафьев в настоящем) - представляют собой нерасторжимое единство. На пути от Я: к Яр происходит духовная эволюция персонажа, в автобиографической прозе о детстве герой и автор слиты воедино.

Образ взрослого «я» вырисовывается прежде всего через многочисленные авторские отступления (лирические и публицистические), где прямо и четко выражается отношение повествователя к действительности. В этом плане особый интерес представляет рассказ «Монах в новых штанах», где происходит переплетение собственных голосов героя-повествователя и автора-повествователя. Повествование начинается в настоящем времени и ведется мальчиком Витей как действующим лицом. Ему поручена определенная работа, за которую он может «выручить» деньги:

Мне велено перебирать картошки... Картошки, что покрупнее, отбираются для продажи в город. Бабушка посулилась на вырученные деньги купить мануфактуры и сшить мне новые штаны с карманом1.

Материю, или мануфактуру, так называется швейный товар <...> бабушка купила. <.. .> Сколько я потом на свете ни жил, сколько штанов ни износил, материи с таким названием мне не встречалось. <...> Много в детстве было такого, что потом не встречалось больше и не повторилось, к сожалению.

Четко разграничиваются Я1 и Я2, когда автор-повествователь оценивает и осмысливает поведение, переживания и мысли своего прошлого «я» с иных «точек зрения». Так, в первом рассказе «Далекая и близкая сказка» повествователь описывает переживания главного героя, впервые в жизни услышавшего скрипку:

Один я, один, кругом жуть такая, и еще музыка - скрипка. Совсем-совсем одинокая скрипка. И не грозится она вовсе. Жалуется <.. .> Музыка льется тише, прозрачней, слышу я, и у меня отпускает сердце <.. .> О чем же это рассказывала мне музыка? Про обоз? Про мертвую маму? Про девочку, у которой сохнет рука? На что она жаловалась? На кого гневалась? Почему так тревожно и горько мне? Почему жалко самого себя? И тех вон жалко, что спят непробудным сном на кладбище.

Приведенный отрывок текста формально принадлежит автору-повествователю, а на самом деле здесь показан внутренний мир маленького мальчика в момент звучания музыки, повествование наполнено явно детским мироощущением, поэтому субъектом речи данного отрывка является Яг В конце этого рассказа взрослый повествователь (Я2) через много лет так передает свои первые детские впечатления от услышанной музыки, переосмысливает их:

Когда-то, после того как я послушал скрипку, мне хотелось умереть от непонятной печали и восторга. Глупый был. Малый был (здесь и далее курсив мой. - Я.Ч.). Я так много увидел потом смертей, что не было для меня более ненавистного, проклятого слова, чем «смерть».

Здесь Я1 стал объектом мышления Я2, который оценивает свое прошлое «я» с иной временной (уже во время войны) и пространственной (уже в каком-то польском городе) дистанции. Таким образом, в смене субъектов речи выражается авторская позиция по отношению к роли музыки в человеческой жизни, и вообще к роли искусства в целом.

По мере того как взрослеет главный герой, четкое разграничение Я: и Я2 постепенно стирается, происходит сближение их голосов. В иных случаях они могут

быть так слиты, что разделить их невозможно. Например, в рассказе «Без приюта» взрослеющий герой Витя иногда берет на себя субъектные, оценочные функции автора-повествователя:

Тишка приучал меня курить подобранные на улице бычки. «Пить вино, уродовать людей, воровать - уже могу. Осталось курить научиться - и порядок!»

Подобного рода самооценки, пронизанные горечью и болью, - один из любимых приемов, используемых Астафьевым в «Последнем поклоне» для выражения отношения Я2 к Яг Часто взрослый автор смотрит на своего «Alter ego» (другого «я») с сочувствием, любовью и даже с легкой иронией. Например, в том же рассказе: после ухода Ндыбакана, товарища по беде, Витя снова остался один и как бы в отчаянии зовет своего друга:

Ндыбакан, Ндыбакан! Где ты есть-то? Во

дни сомнений, во дни тягостных раздумий ты один мне был поддержкой и опорой!

Здесь за легкой иронией, выраженной в цитировании знаменитых тургеневских строк, скрывается сочувствие автора своему герою, даже не столько ему самому, сколько всем невинным детям, рано попавшим в «горнило» жизни. В свое время, следуя за мыслью Гейне, Астафьев писал, что «если мир расколется, трещина прежде всего пройдет по судьбам детей» [Астафьев 1998: 613].

В результате раздвоения Я: и Я2 в автобиографической повести создается специфический образ «я». В отличие от героя-повествователя (Вити Потылицына), который изображен в «деяниях», поступках, в общении с окружающими, его двойник Виктор Астафьев, человек думающий, чувствующий, сосредоточен в значительной степени на осмыслении жизни вообще и жизни деревни Овсянки в частности; он обращен к своему внутреннему миру, своим переживаниям и размышлениям, что является своеобразным осознанием себя во времени.

Изображая действительность в разных временных и пространственных координатах, автор показывает изменения Крестьянской Вселенной в ее прошлом и настоя-

щем, изображает процесс гибели «Крестьянской Атлантиды». «Предощущение, дыхание гибели» передается именно через «элегическую интонацию, через отнесение наиболее светлых эпизодов к прошлому» [Гончаров 2003: 101-102]. При этом автор отдает явное предпочтение прошлому, с душевной болью отзывается о трагической судьбе родной деревни. Так, в концовках некоторых рассказов авторское повествование сознательно выходит на современность. К примеру, рассказ «Легенда о стеклянной кринке» завершается следующими словами:

А я, ненормальный человек, все о каком-то бедном подраненном глухаре горюю, о прошлых временах, о кринке, об ягодах, об Енисее, о Сибири - зачем и кому это нужно?

Однако образ взрослого автора-повествователя (Я2) в повести не статичен, его чувства и мысли претерпевают серьезные изменения. Глава «Пир после победы», в какой-то мере итоговая, подводящая черту всему, что было связано с детством, отрочеством и юностью героя, с войной, заканчивается оптимистически:

И в сердце моем, да и моем ли только, подумал я в ту минуту, глубокой отметиной врубится вера: за чертой победной весны осталось всякое зло, и ждут нас встречи с людьми только добрыми, с делами только славными. Да простится мне и всем моим побратимам эта святая наивность - мы так много истребили зла, что имели право верить: на земле его больше не осталось.

Но это лишь промежуточный этап в развитии взрослого «я», который в заключительных главах повести, написанных в начале 1990-х гг., становится иным. В комментариях к «Последнему поклону» Астафьев писал:

Не вдруг, не сразу, но понял я, что чего-то в «Поклоне» не договорил, «перекосил» книгу в сторону благодушия, и получилась она несколько умильной, хотя я к этому сознательно и не стремился, а все же жизнь пообтесал, острые углы пообпиливал, чтобы дорогие читатели, советские прежде всего, за них штанами не цеплялись и коленки не ушибли. А ведь жизнь-то тридцатых годов не из одних веселых детских игрушек и затейливых игр состояла, в том числе и моя

жизнь и жизнь близких мне людей. Продолжались раздумья, воспоминанья, продолжалась во мне книга. <.. .> Книга ушла из детства дальше, в жизнь, и двигалась вместе с нею, с жизнью.

Осознав это, Астафьев начинает «ужесточать» ранее написанное, в частности «Пастуха и пастушку» автор переписывал несколько раз, сгущая краски. То же происходит с отдельными главами «Последнего поклона». Например, в рассказ «Фотография, на которой меня нет», он добавил 5 страниц о коллективизации, раскулачивании, при этом многое повторил из того, что было написано четко и определенно еще в 1970-е гг. в рассказе «Бурундук на кресте», где, казалось бы, уже был подведен итог:

ШУМКИНА Е.Н. - 2010 г.

Библейские реминисценции в повести Б. К. Зайцева «Голубая звезда»

ИВАНОВА Н.А., ЛЯПАЕВА Л.В. - 2010 г.

Большое место в творческой биографии Астафьева заняла работа над двумя прозаическими циклами «Последний поклон» и «Царь-рыба». С одной стороны, в этих книгах автор ведет поиск основ нравственного «самостоянья человека», и ведет в тех направлениях, которые представлялись очень перспективными в 70-е годы: в «Последнем поклоне» – это «возвращение к корням народной жизни», а в «Царь-рыбе» – это «возвращение к природе». Однако, в отличие от множества авторов, которые превратили эти темы в литературную моду – с клишированным набором лубочных картинок из легендарной старины и кликушеских ламентаций по поводу наступления асфальта на землю-матушку, Астафьев, во-первых, старается создать в своих новеллистических циклах максимально широкую и многоцветную панораму жизни народа (из множества сюжетов и массы персонажей), а во-вторых, даже собственно повествовательную позицию.его герой, alter ego автора, занимает внутри этого мира. Подобное построение произведений сопротивляется «данности авторской позиции и «чревато» романной диалектикой и открытостью.

Замысел «Последнего поклона» родился, что называется – в пику многочисленным писаниям, которые появились в 50-60-е годы в связи с сибирскими новостройками. «Все, как сговорившись, писали и говорили о Сибири так, будто до них тут никого не было, никто не жил. А если жил, то никакого внимания не заслуживал», – рассказывает . – «И у меня возникло не просто чувство протеста, у меня возникло желание рассказать о «моей» Сибири, первоначально продиктованное одним лишь стремлением доказать, что и я, и мои земляки отнюдь не иваны, не помнящие родства, более того, мы тут родством-то связаны, может, покрепче, чем где-либо»25.

Праздничную тональность рассказам, которые вошли в первую книгу «Последнего поклона» (1968), придает то, что это не просто «страницы детства», как назвал их автор, а то, что здесь главный субъект речи и сознания – ребенок, Витька Потылицын. Детское восприятие мира – наивное, непосредственное, доверчивое, – придает особый, улыбчивый и трогательный колорит всему повествованию.

Но в характере Витьки есть своя «особинка». Он эмоционально очень чуток, до слез восприимчив к красоте. Это особенно проявляется в той поразительной чуткости, с которой его детское сердчишко отзывается на музыку. Вот пример: «Бабушка запевала стоя, негромко, чуть хрипловато, и сама себе помахивала рукой. У меня почему-то сразу же начинало коробить спину. И по всему телу россыпью колючей пробежал холод от возникшей внутри меня восторженности. Чем ближе подводила бабушка запев к общеголосью, чем напряженней становился ее голос и бледнее лицо, тем гуще вонзались в меня иглы, казалось, кровь густела и останавливалась в жилах».

Значит, сам Витька, главный герой цикла, принадлежит к той самой «песенной» породе, которую Астафьев выделил из семьи «простых людей» в своих прежних рассказах.

Такой мальчонка, «песенный», нараспашку открытый всему миру, оглядывается вокруг себя. И мир поворачивается к нему только доброй своей стороной. Не случайно в первой книге «Последнего поклона» много места занимают описания детских игр, проказ, рыбалок. Здесь и картины совместной работы, когда деревенские тетки помогают бабушке Катерине квасить капусту («Осенние грусти и радости»), и знаменитые бабушкины блины на «музыкальной сковородке» («Стряпухина радость»), и щедрые застолья, где собирается вся «родова», «все целуются друг с другом, и разморенные, добрые, ласковые, дружно поют песни» («Бабушкин праздник»)…

А сколько там песен! Можно говорить об особой песенной стихии как об одном из существенных стилевых пластов в общей эмоциональной палитре «Последнего поклона». Тут и старинная народная «Течет реченька, течет быстрая…», и плачевая «Злые люди, люди ненавистные…», и шуточная «Распроклятая картошка, что ж ты долго не кипишь…», и фривольные «Распустила Дуня косы…», «Монах красотку полюбил…», и завезенные в сибирскую деревню откуда-то из портовых кабаков «Не любите моряка, моряки омманут…», «Плыл по окияну из Африки матрос…» и так далее. Эта песенная радуга создает в «Последнем поклоне» особый эмоциональный фон, где перемешано высокое и низкое, веселье и грусть, чистая истовость и скабрезная глумливость. Такой фон «созвучен» той мозаике характеров, которые проходят перед глазами Витьки Потылицына.

Все остальные «гробовозы», как кличут жителей родной витькиной Овсянки, что ни фигура, то колоритнейший . Чего стоит хотя бы один дядя Левонтий с его философским вопросом: «Что есть жисть?», который он задает на высшем градусе опьянения и после которого все бросаются врассыпную, прихватывая со стола посуду и остатки еды. Или тетка Татьяна, «пролетарья»,по выражению бабушки, активист и организатор колхоза, что все свои выступления «заканчивала срывающимся выдохом: «Сольем наш энтузиазм с волнующимся акияном мирового пролетариата!»"

Все овсянкинцы, кроме разве что деда Ильи, от которого слышали не больше трех или пяти слов за день, в той или иной мере артисты. Они любят покрасоваться, умеют сымпровизировать сцену на глазах у всего честного народа, каждый из них – человек публичный, точнее, «зрелищный». Его воспламеняет присутствие публики, ему на людях хочется пройтись фертом, характер показать, поразить каким-нибудь фокусом. Тут красок не жалеют и на жесты не скупятся. Поэтому многие сцены из жизни овсянкинских «гробовозов» приобретают в описании Астафьева характер спектаклей.

Вот, например, фрагмент из рассказа «Бабушкин праздник». Очередной «набег» из дальних странствий «вечного скитальца» дяди Терентия – «в шляпе, при часах». Как он «в качестве «суприза»" катнул во двор бочонок с омулем, а его замученная жена, тетка Авдотья, «где и сила взялась?», этот бочонок перекувыркнула обратно через подворотню. Как «молча двинулась навстречу лучезарно лыбящемуся мужу, раскинувшему руки для объятий, молча же сорвала шляпу с его головы (…) и принялась месить ее голыми ногами, втаптывать в пыль, будто гремучую змею». Как «натоптавшись до бессилия, навизжавшись до белой слюны, (…) тетка Авдотья молча подняла с дороги гуляку, измызганную, похожую на высохшую коровью лепеху или гриб-бздех, вялым движением, как бы по обязанности, доводя свою роль до конца, раз-другой шлепнула шляпой по морде мужа, напяливая ее на голову его до ушей, пристукнула кулаком и удалилась во двор».

Тут каждый жест вылеплен исполнителями, как в хорошо отрепетированной мизансцене, и зафиксирован внимчивым оком наблюдателя. При этом Астафьев не забывает упомянуть очень существенную подробность: «Весь нижний конец села упивался этой картиной», – словом, все зрители на местах, спектакль идет при, полном аншлаге.

Да и сам герой-рассказчик умеет даже обычный эпизод так разыграть на голоса, что получается чистой воды драматическая сценка. Вот, например, эпизод из рассказа «Монах в новых штанах»: как Витька донимает бабушку, чтоб та поскорее сшила ему штаны из материала, который они называют диковинным словом «треко». Он начинает канючить. «А чего ж тебе, ремня? – спрашивает бабушка. – Штаны-ы-ы…», – тянет Витька. А дальше идет его собственная режиссура, поворотный момент:

Э-э-э-э…

Поори у меня, поори! – взрывалась бабушка, но я перекрывал ее своим ревом, и она постепенно сдавалась и начинала меня умасливать:

Сошью, скоро сошью! Уж батюшко, не плачь уж. На вот конфетки-то, помусли. Сла-а-аденькие лампасеечки. Скоро уж, скоро в новых штанах станешь ходить, нарядный, да красивый, да пригожий».

Другие персонажи в драматургическом мастерстве не отстают от самого Витьки. Так, в рассказе «Гори, гори ясно» есть такая сцена. Бабушка рассказывает, как она на последние кровные купила в городе мячик, привезла, «играй, дорогой робеночек!», а он: «…Глянул эдак-то да ка-ак по мячику резнет стягом!. Стя-гом, матушка моя, стягом! В ем, в мячике-то, аж че-то зачуфыркало! Зачуфыркало, кума, зачуфыркало, ровно в бонбе гремучей! (…) Шипит мячик, пипка отвалилась… А этот, яз-зва-то, архаровец, облокотился на стяг, че, дескать, ишшо расшибить?». Этот душераздирающий монолог сопровождается сочувствующими репликами бабушкиных товарок, жалобами «какие наши достатки», сетованиями на школу да клубы – словом, все, сак следует. Но никак нельзя отделаться от впечатления игры, великолепно сымпровизированной исполнительницей – разыгрывающей трагедию на потеху себе и своим престарелым слушательницам.

В сущности, в «Последнем поклоне» Астафьев выработал особую форму сказа – полифонического по своему составу, образуемого сплетением разных голосов (Витьки-маленького, умудренного жизнью автора-повествователя, отдельных героев-рассказчиков, коллективной деревенской молвы), и карнавального по эстетическому пафосу, с амплитудой от безудержного смеха до трагических рыданий. Эта повествовательная форма стала характернейшей особенностью индивидуального стиля Астафьева.